28 Views
В некоторых случаях путь на небеса короче, чем на другую сторону дороги…
— Когда я смотрю на это металлическое ведро, то начинаю понимать всю бессмысленность и поганость человеческого существования, — сказал Пётр Сергеевич.
— Интересно, — ехидно ответил Степан Аркадьевич и захихикал, — а если ты посмотришь на пластмассовое ведро, что ты поймёшь тогда?
— Материал, равно как и цвет, не имеет никакого значения, понимаешь? — произнёс Пётр Сергеевич, не обратя особого внимания на ухмылку своего собеседника. — Более того, я упомянул о ведре только потому, что оно, что называется, подвернулось под руку. Абстрагируясь от нынешней обстановки, можно сказать, что его место может занять кастрюля, горшок, кувшин или стакан…
— … Ночная ваза, кошачий туалет, биде, унитаз, — передразнивая Петра Сергеевича пробубнил Степан Аркадьевич. — Дерьмо собачье!.. Понимаешь?
— Вот у тебя в руке бутылка пива, — вмешался в разговор третий находившийся в помещении человек, Антон Григорьевич.
Пётр Сергеевич и Степан Аркадьевич посмотрели на него, потому как неизвестно было, к кому именно он обратился. Антон Григорьевич разглядывал сигарету, которая тлела у него между средним и безымянным пальцами правой руки, и молчал.
— Ну?! — Степан Аркадьевич заёрзал в кресле. — И что?
— А то, — оторвавшись от созерцания сигареты и посмотрев на Степана Аркадьевича, задумчиво изрёк Антон Григорьевич.
— Что то? — Заорал Степан Аркадьевич. — Что то? А? Отвечай!..
Выдержав паузу, Антон Григорьевич затянулся, стряхнул пепел себе на ботинок, встал с табуретки и сказал:
— А вот что, послушай…
После чего затянулся ещё раз и сел обратно.
В образовавшейся тишине было слышно, как об остатки оконного стекла бьётся муха.
Пётр Сергеевич перегнулся через доску, на которой сидел, достал из кармана валявшейся на сене куртки папиросы и закурил.
Степан Аркадьевич тоже взял папиросу, вытер со лба пот и произнёс:
— Дай-ка мне спичек.
Пётр Сергеевич протянул ему коробок, и Степан Аркадьевич уже собирался его взять, как вдруг Антон Григорьевич вскочил со своей табуретки и сказал:
— Минутку!
Слово прозвучало так властно и убедительно, что Пётр Сергеевич выронил коробок, который провалился в щель в полу, а Степан Аркадьевич тупо уставился на незажжённую папиросу.
Антон Григорьевич бросил окурок в прибитую к косяку консервную банку, медленно прошёлся до угла и обратно, остановился, засунул левую руку в карман своих огромных, висящих на подтяжках зелёных брюк, сложил из пальцев правой руки кулак и поднял его до уровня лиц сидящих.
Затем из кулака вырос указательный палец и устремился в сторону Степана Аркадьевича.
— Вот у тебя в руке бутылка пива, — повторил Антон Григорьевич.
Пётр Сергеевич прищурил глаза и посмотрел на Степана Аркадьевича сквозь облако едкого и вонючего папиросного дыма. Никакой бутылки в руках у него не наблюдалось. Как, впрочем, и у всех остальных.
Был жаркий июльский день.
Мимо сарая, в котором они сидели, пробежала бесхвостая собачонка и удалилась восвояси. Вдалеке катил по дороге старенький “Газ” с грузом кирпича в кузове, поднимая клубы сухой пыли. В кабине водитель, обливаясь потом, пытался поймать радиостанцию на паршивом приёмнике под названием “Юниор”, который был подвешен за лямку на ручку бардачка.
— Ой, люли-люли… х-х-х… ли-люль… х-х… о-о…- хрипело детище советских радиоинженеров и не доставляло водителю грузовика никакого эстетического удовольствия. — Х-х-х…
Внизу у реки деревенские девки полоскали бельё. На воде покачивался бесформенный, появившийся неизвестно откуда, кусок пенопласта. “Газ” подбросило на колдобине, водитель ударился головой о крышу кабины и беззвучно выругался.
— … Вот именно поэтому я и развёлся со своей женой, — сказал Пётр Сергеевич.
Степан Аркадьевич сосредоточенно, даже с каким-то остервенением, исступлённо жевал высохшую травинку.
— Вообще-то, нас это не касается, — заметил Антон Григорьевич, который уже лежал на старом еле живом матрасе.
— Да-да, — промычал Степан Аркадьевич, продолжая пожёвывать свою травинку, — а если и касается, то совсем немного. Так, слегка касается… Действительно, так слегка, что можно сказать, что мы здесь вообще не при чём.
-Так что сиди и молчи, — отозвался Антон Григорьевич, закинув ногу на ногу.
И Степан Аркадьевич молча сидел. И плевался ошмётками травинки, попавшими ему в рот.
Солнце начинало сбавлять тепловой натиск, жара постепенно спадала. “Газ” с грузом кирпичей ехал теперь по асфальтовому шоссе, по обеим сторонам которого высился густой лес, бросая вниз широкую приятную тень. Водитель наслаждался прохладой и слушал радио “Маяк”, которое ему всё-таки удалось настроить. Передавали выпуск новостей. Где-то в Европе встретились два лидера стратегически мощных держав, обсудили особо актуальные вопросы в свете текущих событий и разъехались по своим стратегически мощным державам. В Тульской области развернул свою грязную деятельность очередной маньяк-убийца. Землетрясение в Японии унесло жизни пятерых человек.
Деревенские девки несли домой постиранное бельё, говорили о глупостях и глупо хохотали.
— А о чём, собственно говоря, стоит сожалеть? — Пётр Сергеевич обессиленно рухнул на широкую доску. — Есть ли вообще в этой жизни вещи, достойные сожаления? Наша жизнь — это что? Игра?.. Чёрта-с два, дорогие мои! Наша жизнь — это ничто!
— Многие, однако, ею восхищались, — возразил Степан Аркадьевич. — “Певец жизни” — слышал такое словосочетание? А такое: “Жизнь прекрасна”? Что скажешь?
— Что скажу… Скажу, что возможность того, что жизнь может быть прекрасной, весьма велика… Да, пожалуй, жизнь и вправду хорошая штука. Но разве не бывает хороших, но бесполезных и никчёмных вещей?
— Если вещь бесполезна, то назвать её хорошей нельзя! — Степан Аркадьевич изогнулся, как циркач, извлекая правой рукой из своего левого кармана папиросу. — Дайте спичек!
-Знал, что тебя ждёт и не мог спичками запастись, — с укоризной сказал Антон Григорьевич, протягивая Степану Аркадьевичу зажигалку.
У радиоприёмника “Юниор” садились батарейки…
— Вот это ведро — хорошая вещь по-твоему? — обратился Пётр Сергеевич к Степану Аркадьевичу.
— Ну да, нормальное ведро, — ответил тот, заламывая невообразимым образом мундштук папиросы.
— Нет-нет, подожди. Я не спрашиваю тебя, нормальное оно или нет. Я хочу, чтобы ты сказал мне, хорошее ли это ведро!
— Хорошее. — Степан Аркадьевич выпустил дымное кольцо. — В сравнении с другими вёдрами оно, несомненно, довольно хорошо. Неплохое ведро. — Степан Аркадьевич посмотрел на Петра Сергеевича. Пётр Сергеевич буквально сверлил его взглядом. — Очень хорошее ведро. Отличное ведро. Просто супер.
— Ты в этом уверен?
— Да-да-да, абсолютно уверен. Никаких сомнений. Никогда и ни в чём я не был так уверен, как в хорошести этого ведра! — Степан Аркадьевич, не в силах больше выносить тяжёлый взгляд Петра Сергеевича, поднялся и, отойдя в сторону, повернулся к нему боком.
— Хорошо. — сказал Пётр Сергеевич. — Значит так, если я правильно тебя понял, ты хочешь сказать, что здесь, на полу, в сарае стоит хорошее ведро?
-Да.
— Отлично. А теперь скажи-ка мне, является ли это конкретное, стоящее на полу сарая, хорошее ведро полезным ведром?
— Конечно, — ответил Степан Аркадьевич и вновь повернулся лицом к Петру Сергеевичу, — оно очень полезно. Офигенно полезное ведро, мать твою так!
Антон Григорьевич усмехнулся, увидев, как засияло лицо Степана Аркадьевича.
— И в чём же, позволь полюбопытствовать, практическая польза нашего хорошего ведра? — продолжил Пётр Сергеевич.
— Ну ты даёшь! — захохотал Степан Аркадьевич и посмотрел на Антона Григорьевича, ища поддержки.
Однако Антон Григорьевич лежал на своём матрасе с абсолютно каменным лицом.
Наступал вечер, и смех Степана Аркадьевича стремительно рассекал вечерний воздух, отражаясь от тихо бегущей вдаль реки. Деревенские девки, сидя на бревне с полными ртами семечек, услышали степанаркадьевский смех и переглянулись. После чего непринуждённо заржали, брызгая друг на друга слюной и семечной шелухой.
Перенеся основной приступ хохота, Степан Аркадьевич произнёс, иногда продолжая хмыкать:
— Чем полезно ведро!!! Да воды хотя бы набрать, ёлки-палки!
Теперь ухмыльнулся Петр Сергеевич.
— Ты можешь сейчас набрать воды в это самое ведро? — спросил он.
— Да, могу. Но не стану.
— Ты можешь? Повтори ещё раз.
— Да! — Степан Аркадьевич подскочил к Петру Сергеевичу и, приблизив своё лицо к его лицу, затараторил: — Я могу сейчас взять это ведро и пойти набрать в него воды!
— Никуда ты отсюда не выйдешь! — властно прикрикнул Антон Григорьевич.
Степан Аркадьевич резко замолчал и остался молча стоять в согнутом виде.
А Пётр Сергеевич встал, отошёл в сторону и, глядя в стену, серьёзно произнёс:
— Вот видишь? В нашей ситуации это ведро, будь оно хоть трижды хорошим, абсолютно бесполезно! Теорема доказана.
Темнело.
Они сидели в сарае вторые сутки без еды и питья. Из всех пригодных к употреблению продуктов у них были только сигареты. Они на это пошли добровольно.
“Газ” стоял на обочине, а его водитель сидел в придорожном кафе и пил слабый чай с пирожками.
— Опять ночью будете мёрзнуть, — сказал Антон Григорьевич и залез под матрас.
Наступила неизбежная ночь. Степан Аркадьевич лежал на сене и пытался заснуть. От постоянных разговоров и отсутствия влаги в горле невыносимо пересохло. Едва стоило закрыть глаза, как возникали призрачные картины еды и питья. Желудок перестал существовать. От курева уже просто тошнило. Степан Аркадьевич огляделся. Другие, похоже, заснули. Как он им завидовал!
Водитель “Газа” свернулся калачиком в кабине своего видавшего виды грузовика. Деревенские девки тоже спали.
Степан Аркадьевич посмотрел на лежавшего на доске Петра Сергеевича. Лунный свет падал на его тело, изменял зрительное восприятие и придавал всему нереальные пропорции.
Потом Степан Аркадьевич заснул.
С утра лейтенант милиции Семёнов констатировал факт столкновения грузовика “Газ” с товарным поездом.
Деревенские девки гнали коров на выпас.
Степан Аркадьевич с безумным взглядом тряс Антона Григорьевича и, задыхаясь, кричал:
— Просыпайся… повесился… вставай… повесился… он повесился!..
Антон Григорьевич зевнул и поднялся на ноги. Под потолком на ремне висел Пётр Сергеевич, а рядом на полу валялось ведро с немного помятым дном.
— Надо пойти… сообщить…- забормотал Степан Аркадьевич.
А Антон Григорьевич закурил и спокойно сказал:
— Никуда мы отсюда не выйдем.
— Да ты что?! К чертям собачьим все договорённости! Всё! Конец! Он не выдержал! Он проиграл! Хватит!
— Вот уж нет, — Антон Григорьевич смерил взглядом Степана Аркадьевича, и тому этот взгляд показался презрительным. — Он выиграл…- Степан Аркадьевич замер в оцепенении, а Антон Григорьевич уселся на табуретку и закинул ногу на ногу. — А ведру-то он нашёл применение, смотри-ка!..
Степан Аркадьевич не знал, что сказать и что сделать.
— Ну что ты встал? — обратился к нему Антон Григорьевич. — Присаживайся…