30 Views
Альвеола
Ты — альвеола.
Но это не значит —
как газ-пузырек
на дрожащих и влажных ресницах —
для них
ничего.
И отвердение
прежних позиций
Им явно
Важнее и ближе.
Это навзрыд.
Но побудь
хоть во имя чего-нибудь
верой доверчивых.
Мерой безмерности.
Это — как соль через поры.
Но будь хоть для «этой поры».
Для опаловых сумерек.
Для перезревших пустот.
Для меня.
Мы умеем ценить
и гримасой громоздкой
не выпустим слово упрека
когда миг истает.
Пусть даже,
когда Мир исчезнет.
Это так просто —
стирать твои граффити,
эти твои на дневном.
Но тогда ведь вопрос:
кто из них позаботится
о несгораемой сущности
так непохожих
на эти
ребристые глыбы —
Когда-нибудь
может застать их врасплох.
Но уже без твоей тихой радости.
Хлестко.
Дыши, альвеола.
Мы вряд ли успеем сказать
полуфразу
на странном твоем языке
вперемежку с соцветьями
верности.
Жди.
Мы с тобой.
Твоя эра настигнет.
Как ливень средь звезд.
Ну, а пока
пусть на этом дневном,
на истерзанном
Что-то останется.
Что-то
нежнее
растраченных вдаль
иероглифов страха.
Икар
Я улетаю туда,
где похожи на звезды
Эти отверстия в небе
от нерукотворных
Прикосновений
тончайшей иглы
из лазурного камня.
Небо похоже на море из золота.
Катит и катит
оно свои волны.
Капли небесного света
всё падают,
падают оземь.
Я улетаю припасть
вороватым, слезящимся
глазом
И хоть на миг увидать
те прибои
расплавленной радости,
Что так хотят,
но не могут
Умыть наши лица и души.
Сфера из черного крепа
Поставлена кем-то
над нами.
Но лишь затем,
чтобы мы
не ослепли от света
Того, настоящего
Неба из золота…
Я поднимаюсь,
наметив
едва различимый
След от иглы,
мою точку
на траурной сфере.
Я улетаю,
но цепи всё держат и держат.
Крылья сгорают
В объятьях чадящего пламени.
И, просыпаясь на ложе
из скал и обугленных перьев,
Я вспоминаю, что
Небо похоже на море из золота.
Чебурашка
Локаторы подсолнухов
огромных и мохнатых.
И очень чутких.
Кого пришел искать ты
в этот мир,
пришелец
из апельсиновых,
безгрешных снов?
Мы чересчур нелепы
для тебя.
И взгляд двух черных
и блестящих,
пришитых косо бусин —
Заведомо прощает
нам
бездушие,
нежизнь
и смех сквозь слезы,
И голос,
что крепчает на ветру,
И даже росчерк на ладонях,
грубеющий
от долгого терпенья —
рукоприкладства наизнанку,
беспечности навыворот…
Зачем ты выбрал этот мир
тропой изгнания?
В своем досчатом марокканском
саркофаге
Ты был мудрее, чем
Тутанхамон.
И мог бы Тота с Гором
наставлять
по жизни.
А с Ра —
чаи гонять
и апельсины чистить
на досуге…
Твои соседи-египтяне
во многом,
все же,
ошибались…
Зачем ты
этой ветренной планете
доверил
свои лучшие виденья?
Здесь все не так.
Все криво и некстати.
Прости.
Чем, славный,
мне
тебя утешить?
Ну, хочешь, я спрошу:
доколе это…
Спрошу там,
за углом…
Я быстро!…
Спрошу —
и вмиг к тебе вернусь
Прижаться к мягкому
покрепче…
Ты посиди тихонько.
Потерпи.
Я только…
Ну, вот
и чебурахнулся…
Белая ночь
Склон белой ночи
Порос незабудками.
Жаль, что нам в сумерках
Цвета не видно.
Обидно.
Пахнет зацветшим
Созвездием Лебедя.
Крест посерЕбренный
В небо врастает.
Растает.
Тихо курЯтся
Со дна антрациты глаз.
Ключ от Сезама
Оставлен в передней.
Последний.
Пальцы, встречаясь,
Идут на попятную.
Словно стараются
Вспомнить сонату.
Не надо.
Ночь коротка.
Если верить предчувствиям.
Если не верить —
То вовсе незрима.
Всё мимо.
Лепет воды
Умоляет потерянно.
Павшим сердцам
Тускло Леты мерцанье.
Закланье.
Кем-то надломан
Наш край перламутровый
Радость осколками
В черное вдавлена.
Давнее.
Искра слетает
С точила небесного.
Лезвие времени
Остро заточено.
Кончено.
Воздушные замки
Куда вы летите, куда вы плывете по небу?
Что в вышине удерживает вас,
Как на холстах Магритта?
Чем вас манят души?
И вы ли не мякишь небесного белого хлеба?
Откуда ваши арки и бойницы
Черпают глубину
И немоту?
Кого повстречаете вы на небесной дороге?
Кому вы приоткроете свои
Великие сокровищницы,
Что из сновидений?
И ваши ворота откроют кто, если не боги?
Какого цвета ваши острошпили,
Не отражающие больше
Ничего?
Как долго вам странствовать в поисках райской долины?
И чью надежду вы впитали,
Как обожженная земля
Вбирает кровь?
Как много придется сжечь неопалимой купины?
Зачем вы примеряете к себе
Колонны и порталы неподъемных
Дум наших?
И есть ли хоть что-нибудь за лучезарной оградой?
Причем фонтаны ваши и аркады,
Когда внизу, хоть с вами, хоть без вас,
Все будет так, как будет?
И зодчие ваши утешатся ль вашей прохладой?
* * *
Стекает охра
по стеблям сосен,
в траву стекает.
Жар земляники
сжигает стаи
воспоминаний.
Рассвет уж выжег
на нежной коже,
на коже неба
Тавро позора,
клеймо победы,
печать надежды.
Прикован цепью
к незримой тверди
восторг удачи.
Пространство света
давно закрыто
для посещенья.
Разлет ладоней
размаху крыльев
вполне созвучен.
Но то, что следом
за этим будет —
навряд ли ценно.
Чужою болью
легко и бойко
идет торговля.
Раз есть возможность
платить, не тратя —
чего же больше?
Но то, что будет
ответом тихим
на вопрошанье,
Едва ли сможет
закрыть слепящий
свет амбразуры.
Восход все ближе,
открыта рана
высокой бездны.
Рукою друга
тепло и крепко
сомненье держит.
Но вновь, как прежде,
стекает охра
по соснам в душу.
И цвет кипрея
такой, как будто,
он накануне.
Лишь имя
«Что в имени тебе моем?»
И он мне посоветовал:
Ты имя измени.
Подправь слегка,
Чтобы изысканней звучало.
Чтоб означало что-нибудь оно
Не то, что в жизни.
Ты лишь имя измени.
И я подумал:
Правда ведь, пустяк.
Всего лишь имя —
Для гармонии, для рифмы.
И изменил я имя.
Стало имя
Небесным колокольцем.
Хорошо.
И посмотрел я
И решил тогда,
Что имя к силуэту не подходит.
И изменил твой контур.
И увидел,
Что стали контур с именем
Едины.
И было радостно.
Но в следующий миг
Я осознал в гармонии изъяны.
И понял я тогда,
Что с силуэтом
Твои глаза не заодно.
И изменил глаза.
И губы заодно.
И к волосам твоим еще добавил
Я зноя.
И еще добавил
Звона.
Зенита.
И еще: горячих трав.
А также, искр.
А также, трель цикады.
И той мерцающей, глубинной синевы,
Что мне пригрезилась,
А может быть, приснилась,
Той дивной синевы
Добавил щедро
К глазам, сияющим
На склоне дня.
И осмотрел творение свое
Со всех сторон.
И я тогда подумал:
Такое совершенное созданье
Не может сделать
Что-нибудь не так.
Помыслить грубо,
Иль любить несовершенно.
И я тогда тебе придумал душу.
Волшебную и нежную, как чудо.
И завершил деяние.
И думал,
Что сделал хорошо.
И было радостно.
И я без меры наслаждался.
Твоей гармонией и совершенством.
И, видимо, поэзии родник
В моей душе струил
Невидимые струи.
И вот, последней каплей
Мысль была:
Зачем такое дивное созданье
Чужое имя носит?
Разве же твое
Не лучше было бы оставить?
И свершилось.
И он пожал плечами
И сказал:
Я предлагал
Лишь имя изменить.
А я ответил:
А я лишь имя
Ей и изменил.
Плаха
Когда топор
сверкающей дугою
Со свистом взрежет
воздух раскаленный,
Зависнув в вышине
звездой сверхновой
Над головой моею
неповинной,
На долю миллиардную
мгновенья
Замедлив свой полет
в той самой точке:
На четверть дюйма
ниже Козерога
И от запястья
на парсек к востоку —
Не закушу я плахи древесину,
И не сморгну,
и не сглотну опилки.
Ужом,
до хруста позвонков я выгнусь,
Дабы увидеть
красоту,
искристость,
Изящность траектории смертельной,
В чем мастер дел заплечных
безупречен.
Я улыбнусь ему
светло
и тонко.
И он ответит мне,
быть может,
тем же.
Не жертва я,
он — не палач.
Мы оба —
cоавторы
единственного
взвизга,
Блистательного росчерка
на небе.
И созерцанья
наш шедевр достоин.
Топор — резец,
которым дух ваяют.
Пусть техника груба,
несовершенна —
Но тем изысканней
и филигранней
Произведенья
стиль
неповторимый.
Восполнит это творчество
с лихвою
Все неудобства столь неловкой позы.
И лишь щекочет страх,
нет —
призрак страха,
Что приговор отменят
в миг последний.
Осеннее
Пусть банально. Но золото пало.
И его не собрать в закрома.
Так всегда подступает начало.
Так всегда бьет финалом зима.
Так всегда обнажаются ветки
И вонзаются в небо, как сталь.
И, как будто пятно черной метки,
Тень ложится на тихий асфальт.
И листва, понапрасну сгорая,
Все пытается радость вернуть.
Словно небо от края до края
Подожгли да забыли задуть.
Ах, недолго осталось. Угаснет.
Герострата в отечестве нет.
Не в его — поджигателя — власти
На мгновенье продлить этот свет.
Пусть молва про богатство болтает.
Ненадежней, чем золото — нет.
Все пройдет, все сгорит, все истает.
И подернется пеплом твой след.
Золотинки вонзятся мне в темя
И заставят признать твой уход.
Почему все сгорает, но время
Остается, никак не умрет?
Почему превращаются в слитки
Лишь чугун и свинец? Почему
Листьев клена у влажной калитки
Не удастся спасти никому?
Нет ответа. И вряд ли возможно
Задавать этот странный вопрос.
Лучше тихо, легко, осторожно
Выйди в сторону дальних берез.
Не спеши. Не спугни. Ведь осталось
Так немного. Но это — твое.
Пусть над полем остывшим собралось
Поглазеть на тебя воронье.
Здесь стекает по веточкам солнце,
Здесь печаль выдает с головой.
Здесь чеканит на звонких червонцах
Осень профиль негаснущий твой.
Запах счастья наполнит до края
Тонкостенную чашу души.
Быстротечна пора золотая.
Но мгновенья, как вы хороши!
Разве может быть этого мало?
И возможно ли не дорожить?
Снова осень. И золото пало.
Но осталось желание жить.
Зимнее
Ну, вот, опять мне есть, что потерять.
Ну, вот, опять я потеряю это.
И озарится негасимым светом
То, что уже никак нельзя отнять.
Снег под окном в потемках заскрипит.
И снова постучится кто-то пришлый.
И я не в силах буду — так уж вышло —
Моей потере новой не открыть.
И, угощая гостя моего
Теплом и чаем, я с печалью нежной,
Которая сродни еще надежде,
Буду внимать истории его.
Не знает он, что я его рассказ
Неоднократно слышал уже ранее,
Что я предчувствовал его приход заранее
И пью с ним чай уже не в первый раз.
Надежда тихо выскользнет за дверь.
Ночлег пришельца долог. Или вечен?
Он крепко спит, и сон его беспечен.
А мне опять не спать. Как будто нечем
Заняться больше, как считать число потерь.
Ночь зимняя длинна, мороз суров,
Дверь занесло сугробами. Не выйти.
Но есть еще запас хороших дров,
Тепла души и легкого наития.
Ну, вот, тьма начинает отступать.
Румянцем легким небо чуть согрето.
И озаряется чудесным, нежным светом
То, что уже никак нельзя отнять.
Мисхорская сюита
1.
Небо так настороженно смотрит
Сквозь узкие щели
Огромного пляжного тента.
Словно через забрало.
Не бойся меня, о безгранное Небо.
Я не трону тебя.
Ты в безопасности.
Разве не стыдно бояться?
Большое такое!
«Открой свое личико, Гюльчатай».
2.
Солнце
зрачком немигающим
замерло в точке незыблемой
где-то вблизи от зенита.
Медленно, но неуклонно
сгорает — сгорит —
тугоплавкое время.
Пена морская
запомнит
надежнее мрамора
ритм светотени
у кромки прибоя.
Камень,
источенный лаской волны,
всем расскажет,
что станет со мною.
3.
Кинжалы в небо —
Бес в ребро.
Чужие взгляды
Сгорают, не успев взойти
Ростком преграды.
Кристальна даль,
У гальки жар.
Чужие плечи
Найдут иную ипостась
Под самый вечер.
Срыванье с зАмков
Всех замкОв —
Саморасплата.
Раскрепощеньем крепостей
Оно чревато.
Кинжалы в небо.
Веселит
Вид кипарисов.
Теченье чувства, как запрет
Теченью мысли.
4.
Подбавь веселящего газа еще,
Понт Эвксинский! *1
Волны Твои тотчас станут
руками ее,
Стоит только войти
в Твои искры и сполохи.
Чешую ЧЕРНОМОРдого змея
горит до поры.
С той поры все изменится
и,
Хочешь Ты,
или можешь —
Встанут врост колоннады
И комнаты тех анфилад,
Где не грех заблудиться —
Подарят сомненье:
А вдруг,
все еще не успело начаться?
И утро грозит нам,
Как чья-то любовь
без конца
и без края…
5.
Жемчужная пора…
На стыке между утром
и печалью…
Такое чувство, словно означали
предметы накануне то,
что не привыкли означать.
Как будто между морем
и вчера
связь затерялась
в гальке одичавшей,
еще вчера не означавшей,
Что мир настолько лишь означен,
Чтоб оказаться
горстью серебра.
6.
Немного луны
в ЧЁРНО-МОРСК»ОЙ воде.
Разве этот коктейль
недостоин Ай-Петри? *2
Столько южных ночей
ждут своей
сердоликовой
чаши…
Но ответит ли кто —
что подмешано в этот
чарующий вечер?
В этот сладкий мускат
легких грез,
В эту терпкую цедру
прибоя,
В эту темную вишню
небес,
В этот белый
и чуть обжигающий
вермут
высоких созвездий.
7.
Дорога на Ялту.
Наивен, поверь, твой каприз.
Как ни вейся змеей,
Как ни путай следы —
Только сердце вернется
В зеленую тень,
В свое логово в чаще Мисхора.
Не петляй же, дорога,
Мы вдоволь уже
Намудрили в себе —
Это факт.
Не ищи нам замену.
Ее не найти,
Не сыскать.
Мы всегда будем
В точке отсчета,
Всегда будем в точке росы.
И забудь про следы.
Кипарисы тебе не подмога.
Дожди не спасут
Твой нивный каприз.
Не снимай с нас
Последней рубахи,
Дорога на Ялту.
Чёрная чаша
Окропи меня черною влагой
Из богами забытого русла.
Без тебя мне не хвати отваги
Заключить этот мир в саркофаге,
Заколоченный в памяти тусклой.
Опрокинь меня в черную чашу,
Вниз столкни по течению Леты.
Нераскрывшихся лотосов чащу
Я миную безмолвно летящим
В толще вод, что на страже рассвета.
Запрети мне смотреть в отраженья,
Даже если в них черная накипь.
Все под небом — лишь смерти круженье.
Все на свете — лишь жизни крушенье.
Мы по жизни — лишь тайные знаки.
Заплети мне ресницы в косицы,
Сновиденья навесь мне на шею.
Прошлым мы не сумеем напиться.
Горький миг не успеет продлиться,
Струйкой праны во тьме холодея.
Отмоли мою душу у жизни.
Вряд ли сможешь наказ мой исполнить.
Пусть молчание станет мне тризной.
Но одно обещай: укоризной
Свое сердце ко мне не наполнить.
Отвори же чужому творенью
Створку в логово черни беззвездной.
Все пройдет, все излечит забвенье.
Я в пути. Моя цель — истеченье
Этой влаги. Речной и венозной.
* * *
Сколько священных коров
Не смогли переплыть той реки…
А мы все по-прежнему
Гоним и гоним стада
С золотыми рогами…
И берег уже так изрыт
Их копытами,
Что никому, никогда
Не удастся уже
Отыскать на песке
Наших легких следов,
Наших пяток и душ
Отпечатков…