423 Views
Стены
Сизый валун, Сизифом брошенный,
облепили и катят, не ведая времени.
Стены, голые стены.
Синие, синие вены.
Спины, гулкие спины.
Слышу: стучат машины.
Слышу, как ветер свищет
между жёлтыми пальцами нищих.
Никому не нужные груди,
словно детские побрякушки.
Натыкаются сонные люди
на большие жестяные кружки.
Дайте Красному Кресту и Полумесяцу!
Дайте, Христа ради, сколько можете…
Говорят, что сатана повесился:
с нами жить он был не расположен.
С нами только бледные светила
да забытый колокольный звон.
“Приморили, гады! Приморили-и…”,-
по деревням глушат самогон.
Люди носят головы, как глобусы,
к месту жительства пожизненно прикованы.
У кондуктора маршрутного автобуса
пальцы на руке парализованы.
Стены окровавлены плакатами,
улица порезом распадается.
У кондуктора, монетою обкатаны,
пальцы на руке не разгибаются.
Вот он – путь, шлагбаумами мечен.
Он указан мудрыми отцами –
из построек выбегают дети
в мир глядеть служебными глазами.
Строят, душу обложив оброком.
Строят! Говорят, что коммунизм.
На скелет натаскивают скопом
вместо шкуры раззолоченную ризу.
1960
Кумачовщина
Соболезную лезвию,
уважаю власть:
упоительно вежливо
кровь пролилась.
Возле влажных костей
дрогнул “друг детей”
и на лестнице догм
удержаться не смог.
Но из догм соткали ритмы мы,
кумачовых углов пауки.
Ходят парки по парку, бритвами
нити жизни секут в куски.
В коммунальной квартире в полземли
не во что колотиться лбом,
только солнце по небу ползает
насосавшимся кровью клопом.
Не живите тут, люди! Бросьте!
К вам вселился недобрый гном.
На прокрустовом хрустнули кости
непробудным кошмарным сном.
На Руси – ни секиры, ни плахи,
только дрогнули органы в “органах”;
и намокли пурпурные флаги,
и запутались спутники в бородах.
1962
Красный ход
Стелился взор шеренги первой
ковром партийных измышлений,
грозился виселичной вервью,
мытарством тайных умерщвлений –
второй шеренге приговор,
в затылок третьей взором – мор,
четвёртой не было в помине,
на пятой пялился мундир,
шестёрок шестеро в кабине,
надулся грудью командир.
Крутым бедром качнула стерва –
идёт стальная пионерия
и у подопытной руки
несёт наручников крюки.
1962
Совечья колыбельная
Спи, младенец мой прекрасный,
баюшки-баю.
Бьют куранты башни Спасской
про судьбу твою.
Спят вожди и спят витии,
дремлют все подряд:
беспартийный и партийный,
вор и бюрократ.
Лишь не спит у мавзолея
грозный часовой.
Отвечает за Кащея
буйной головой.
Да ещё, хлебая зелье,
пыточный приказ
исполняет в подземелье
сталинский наказ.
Подрастёшь и утром рано,
где Москва-река,
смело выйдешь на тирана –
ранишь двойника.
И умчит тебя со сцены
чёрный воронок
в свой кащеевый застенок,
тайный уголок.
На ковре сырых опилок
рявкнут приговор.
В молодецкий твой затылок
выстрелят в упор.
А пока что спи, мой малый,
баюшки-баю.
Льют рубины свет кровавый
в колыбель твою.
1964, 1992
В подвале
Мы – те, кто умирать спускается в подвал.
Иван Елагин
Потолочные лампы.
Тени. Сутемь косая.
Не сводит свод
обезличенных сот,
сотых сот, несущих Китая
позолоченный Севером плод.
И красные дуги
шлют хрустальный уют
на зарезанных хлебом единым.
И долго
бетонные балки не мрут;
и по стенкам,
судьбинам неглинным,
не исчез узаконенный след.
И не жжёт на груди волоса,
не колеблет их на спине;
пули нет, только есть голоса.
И не выпал из ниши скелет,
только есть полоса на стене.
1962, 2000
Бригантина
Марсовые кричали: “Земля!”
Упадали на планшир росы.
Бригантина несла топселя
в свежеутренней солнечной россыпи.
И качнулись уныло матросы,
отрезвев от унылой земли.
Бледнолицые, статные россы
обводили глазами залив.
Их, приплывших из сказки детской,
укусил Революции зверь –
на гротмачте качались гротескно
большевик, меньшевик и эсер.
1963
Левый фарс
Кто там шагает правой?
В. Маяковский
Были матросики –
вышли в чины.
Нынче никак
не попомнят вины.
Были шахтёры –
копались в земле.
Нынче сидят
караулом в Кремле.
То-то в Кронштадте
били своих.
Кто-то “полундра-а!” кричал,
но затих.
Были товарищи –
стали враги.
Стало быть левые –
обе ноги.
1964
Ночь
Поклонялась ночь Марксу-Энгельсу,
велелепная, как стихарь.
В колокольне сердца в чугунную рельсу
тарабанил глухой звонарь.
Поклонялась ночь, главной улицей
протолкнула ком слёз.
Молод ты ещё так сутулиться,
черноусый зис-водовоз!
Сорок с лишним святейших отпраздновав дат,
в срок меняя резину истёртую,
ты какую в бочонке привёз наугад
сорок ведер – живую иль мёртвую?
А у нас нету вещих божественных гор,
а без немцев и не было б горя.
Приключился в России торжественный мор
от утопии Томаса Мора.
1964
Яков и Карла
Экой старик! Видно добрую душу!
Н. Некрасов
Будь же ты счастлив! Торгуй, наживай!
Дядюшка Яков, знаком тебе Карла,
немец мудрёный, мурло в бороде?
Он-то с высот своего “Капитала”
добрую душу в тебе проглядел.
“У дядюшки Якова хватит про всякого…”
Экой ты, доброй души старикан.
Всё отберут. И лошадку каракову.
Тут и дорога тебе – в Магадан.
Видно, что лаком кус им твой, Яков.
Станут товаром своим торговать:
мелки идейки, брошюрки, статейки…
Что им и душу, и рОдную мать
“по грушу, по грушу” купить, сменять?
1964
Всевобуч
На душу каждую придётся по удушью.
Нас всеоружье привело
принять мучительную схиму:
лицо отшельником ушло
в противогаз Осовяхима.
Эй, горожанин!
Видишь в тумане:
шагают Пети, шагают Вани.
Сова отрастила – хобот слона,
в спину толкает родная страна.
Может, у ангелов лица эти?
Может, только у дяди Пети?
Может, только у дяди Вани?
Эй, горожанин!
Слышишь в тумане:
“Наше прибежище –
газоубежище…”
Встали все разом
в противогазах.
Газы!
1961
* * *
Участковый пьяного волочит,
тянет долго, тянет далеко.
Участковый тоже выпить хочет,
быть собакой тоже нелегко.
Город спит, налогом заколоченный.
Пёс устало рвётся на цепи.
Пьяный крик на улице: ” Все – сволочи!..
Умирал ямщик в глухой степи-и…”
Умирая, думал – Бог поможет…
Здравоохранение спасло!
И теперь он по субботам возит
кинопередвижку на село.
1960
Жилгородок
Здесь каждая семья – отец и мать
(ребёнок, женщина, мужчина).
Пришла народная дружина –
не ведает, кого имать.
Все заперлись и в грязные портьеры
вперили злобные зрачки.
Фурье не вышел там, где руды кирпичи
сплетают чудо-фаланстеры.
1963
Весна
Весна! Посвистывают розги.
Хрипит дыхание в груди.
В немом остеклeневшем мозге
разлились вешние пруды.
Глядит околица глазами,
позеленевшими от грёз;
и по пруду под парусами
плывёт коробка папирос.
Ботинки чавкают по грязи.
Желудок бурно восстаёт.
Седой старик на унитазе
про солнце жаркое поёт.
1961
Семён Беньяминов
Родился в 1935 году на Волыни. Окончил филологический факультет Киевского университета. Служил в ВВС. Работал токарем, слесарем, котельным рабочим, авиамотористом; преподавал словесность в школах Саратовской, Владимирской, Новгородской и других областей. С 1975 года проживает в США в г. Кливленд, работает в области самолётостроения. Первая публикация - в журнале "Континент", № 56 (1988). Сборник "Кумачовщина" вышел в издательстве New England Publ. Co. в 1990 году. Переводит американскую поэзию середины ХХ века (Чарлз Буковски, Эдвард Филд, Гарольд Норс, Стивен Добинс, Эл Жолинас, Филипп Лопэйт и др.). C украинского языка переводил стихи Тараса Шевченко.