197 Views
Белые барашки волн с разбегу бросались на промокшие отяжелевшие бревна, лениво колеблющиеся у бетонной стенки, и с шипением обволакивали их мертвые, пропитанные водой тела. Среди грохота накатывающих волн невозможно различить отдельные звуки, но, тем не менее, отчетливо врезался в уши шлепок, когда белесая верхушка волны касалась топляка. Зрелище впечатляло, хотелось смотреть еще и еще, пока весь мир не растворится в серой пелене, в которой останутся только ошметки плотов, качающиеся на волнах.
Андрей знал это состояние и страшился его привлекательности. Оно, как и высота, затягивало, растворяло единственное и неповторимое “Я” в точке, на которую обращался взгляд. Попав в плен застывшего бытия, очень трудно уловить момент, когда начинаешь идентифицировать себя как часть объекта оказавшегося в поле зрения. Все происходит незаметно: сначала обостряется восприятие и начинаешь не только различать каждую деталь зафиксированной картинки, но и слышать, как дрожит над ней воздух, как она сама меняется в пространстве и времени, даже если эти изменения не в состоянии уловить самый чуткий прибор; потом вникаешь в суть, и наваждение вползает в каждую клеточку, смешивая человеческую сущность с чужеродной структурой, которая еще недавно была всего лишь предметом для наблюдения.
Андрей передернул плечами, прогоняя морок, и поднял воротник куртки. Сперва, вырвавшись из здания, он не чувствовал холода, но постояв на бетонной площадке верхнего бьефа понял, что ветер, действительно, промозглый. В его представления о мире никак не укладывалось, что в середине июля может быть так: плюс одиннадцать, штормовой ветер и тяжелое свинцовое небо, утюжащее землю на расстоянии вытянутой руки.
Север.
Только и было разговоров о погоде, когда их бригада отправлялась в командировку. Слово “Север” не исчезало из шуточного базара принятого среди монтажников. Но для Андрея оно ничего не значило, кроме вкуса грязной городской сосульки, попробованной однажды в детстве. Не значило до тех пор, пока не оказался среди мрачных сопок, поросших чахловатыми соснами и холодного лета, пропитанного дождями и леденящим ветром.
Резкий стонущий крик чайки на мгновение отвлек Андрея от вялотекущих мыслей. Он проследил за белой бестией, что отчаянно носилась над берегом, а потом, неожиданно взмыв вверх, скрылась за крутым откосом берега. К этому времени размышления приняли совсем другое направление.
В который раз Андрей удивился величине озера, на котором построили ГЭС. Точнее, уже не озера, а водохранилища, как следовало из официальных бумаг. Однако на самом деле эта водная гладь все равно принадлежало озеру, несмотря на человеческие потуги оканцелярить окружающий мир. Так что старожилы, коих в поселке насчитывалось не более десятка, упорно называли его Мют-озером. А молодежь охотно повторяла, хотя порой и сбивалась на официальное название.
Стоять было холодно, несмотря на то, что, выходя на берег, Андрей надел под куртку тонкий свитер. Наверное, в поселке этого хватило бы, но здесь потоки воздуха пробивали даже свиную кожу турецкой выделки. Вообще-то, Андрей уже понял, что ветер в этих краях какой-то особенный. Мало того, что аборигены каждый раз, выходя из построенных по финскому проекту коттеджей, смотрели на небо, определяя по облакам с какой стороны дует ветер и какова его скорость, так они еще с точностью предсказывали по нему погоду, наличие рыбы в озере и другие мелочи, так что Алексею, родившемуся в городе, все это казалось не более чем шуткой. Однако все их предсказания сбывались.
Впрочем, рассуждать о подобных странностях лучше в тепле, на уровне девятого этажа под землей, где вокруг раскуроченой турбины собралась вся бригада, которая, наверное, допивает третью бутылку водку, закусывая редкими в этих местах апельсинами, прошлогодней мариновки грибами и свежепосоленными сигами — экзотика. Андрей усмехнулся, представив, как он будет рассказывать друзьям и знакомым о вечерних развлечениях командировочных. Впрочем, развлечения традиционные, только антураж несколько отличается от привычного, но сейчас этим не удивишь. Когда люди рассказывают об Анталии или Крите, то северный поселок вряд ли вызовет бурный отклик — не 60-е романтические. Хорошо, если не прервут на первых двух предложениях, и не пошлют после пятого. Так что повесть о своих северных приключениях Андрей Владимирович, засуньте себе…
Горькая усмешка пробежала по губам Андрея, но он тут же ее стер и побрел к выходу с площадки, все еще не решив, стоит ли попробовать сейчас, или подождать когда утихнет ветер. С одной стороны, конечно, стоило и еще как — народ культурно отдыхает, поэтому случайных зрителей не предвидится. Нужно немножко двинуться, чтобы в такую погоду отправиться на ветродуй. С другой стороны — до чистого от бревен берега еще идти и идти. Он, пожалуй, окончательно околеет пока доберется. Андрей на мгновение замер в нерешительности, а потом мысленно махнул рукой, пожалев лишь, что отказался от ста грамм. Хотя водка обычно бывает только помехой, но сегодня не помешало бы отойти от правил. Впрочем, сожалеть поздно: не возвращаться же, в конце концов.
Тропинки как таковой не было, скорее легкий пунктир петляющий между маленьких постаревших сосен и кривоватых березок. Корявые суки упорно цеплялись за куртку, кожа которой обиженно попискивала при каждом соприкосновении с северной флорой. Андрею то и дело приходилось подныривать под нависшие ветки, отчего в спине стало ощущаться неприятное напряжение. В какой-то момент он уже пожалел, что отправился на берег, но тут недолесок, как он назвал про себя эту жалкую растительность, неожиданно кончился. Еще каких-то метров пятьдесят и можно подойти к воде.
Если в недолеске ветер почти не ощущался, то на голом берегу он радостно набросился на человека, норовя пройтись гладким ледяным языком по человеческой плоти. Андрей весь скукожился и, осторожно ступая, пошел к кромке воды. За эти жалкие пять десятков метров он проклял не один раз ветер, самого себя и гребанные кроссовки, которым вроде бы полагалось быть приспособленными к пересеченной местности. Однако здесь, в россыпи камней величиной от голубиного яйца до бараньей головы, их хваленные трам-парам-виниловые подошвы оказались не лучше резиновых штамповок советских кедов. А, может, и хуже — сравнивать Андрею было не досуг.
Добравшись до замеченной издали крошечной бухточки, он на мгновение замер. Нужно было собраться духом: все-таки места были незнакомые и, какие-то не совсем человеческие, что ли. Андрей внимательно посмотрел на воду, которая каждый раз, когда начинался северный или северо-западный ветер, приобретала белесо-желтоватый неприятный цвет. Запертый парой громадных валунов кусочек озера у него под ногами почти не шевелился. Прибой лишь слегка облизывал крупный серый песок.
Надо было решаться, иначе прогулка теряла всякий смысл. Впрочем, если он откажется от своей затеи, смысла тоже будет немного, но, по крайне мере, станет ясно, что он струсил. Андрей знал, что найдется масса оправданий, но, самое главное, за тщательным подбором аргументов он забудет на время о неистребимой нужде, что погнала его под ледяной ветер. Пожалуй, трусость это тоже выход, только как-то стыдно. Вроде никто не видит, а все равно стыдно.
Андрей глубоко вздохнул, задержал воздух и, как учил его Петрович, мастер и наставник, тщательно выругался, подбирая самые грязные и пошлые слова. Помогло. Всегда помогало, хотя потом бывало неприятно за собственное скотство. Но такова селява, как опять же любил приговаривать Петрович, получив втык за очередной загул.
Взявшись по привычке за замок, Андрей на мгновение замер, а потом решил изменить традиции: на таком ветру раздеваться все-таки не стоило. Да и эксперимент, как он полагал, слишком надолго не затянется — уж больно не нравилась ему это озеро. Усмиряя, разом взбесившееся сердце, Андрей сделал шаг, чувствуя, как нога вязнет в пропитанном влагой песке. Не давая себе опомнится и испугаться, сделал второй…
Вода была мягкой, чего Андрей никак не ожидал. Судя по прозрачности, цвету и запаху — свежему, без всяких примесей свойственных более южным водоемам — она должна была быть жесткой и скользкой. Вместо этого он ощущал под ногами слегка шевелящуюся резиноподобную массу, ласково принимающую подошвы кроссовок.
Андрей попробовал сделать еще шаг, раскинув для равновесия руки. И вновь ощутил непривычную упругость. Пожалуй, это было здорово. Осторожное чувство восторга тихонечко зашевелилось внутри, но Андрей тут же его приглушил, поскольку в голову закралась безумная мысль выбраться за валуны. От нее пахло безрассудством: там — волны, там — глубоко, там, в конце концов, невесть какое дно, и очень мало шансов выбраться, если ухнешь вниз. Он не раз читал, что на Севере, люди тонули не от неумения плавать, а от переохлаждения. И все-таки пошел.
Несущаяся навстречу волна казалось такой неестественно огромной, что Андрей не успел даже испугаться. Лишь сердце ухнуло, когда его подбросило вверх. Чисто инстинктивно он шагнул вперед, и только тут дошло, что его могло размазать о камни. Андрей сделал несколько торопливых шагов и оглянулся: волна не дотянула его до камня считанные сантиметры.
Пройдя еще немого, Андрей, осмотрелся. Все-таки это было здорово. Уродливая бетонная площадка с гнилыми топляками тонула в опускающейся мороси, зато желтовато-коричневая, покрытая белыми завитками пены поверхность озера просматривалась глубоко вдаль и медленно скрывалась в надвигающейся стене дождя. Свинцовое небо, затянутое тучами вдруг разверзлось, исторгнув тонкий рассеянный солнечный луч, словно забыв, что сейчас уже поздний вечер, и в далеком Питере люди зажигают в квартирах свет. Сопки медленно таяли под струями дождевого разряда, отчего казалось, что невидимый художник просто смывает неудачную картинку, чтобы вновь взяться за кисти.
Наверное, с берега это все смотрелось бы иначе — мрачнее и ничтожнее, так, что сразу возникло бы желание забраться под крышу, а то и в лифт, чтобы окунуться в теплый, пахнущий машинами и водкой, воздух. Но это с берега. А здесь все воспринималось иначе. Дождь стал чем-то родным, как и ветер, который, наконец, перестал терзать замерзшее тело, ласково прижимаясь, словно дворовая собака. Андрей рассмеялся от переполняющего восторга и заорал.
— Чего раскричался-то, парень? — раздался сзади насмешливый голос.
Андрей резко обернулся и от страха чуть не ушел под воду. По крайне мере, почувствовал, как шаловливая волна прошлась по коленам шершавой теркой. Он судорожно сделал шаг вперед, пытаясь снова обрести спокойствие. Удалось не сразу, поэтому ноги основательно промокли и ту же заломили от холода. Андрей постарался не обращать на это внимания.
— Так чего орешь? — Опять спросил незнакомец, пряча лицо под надвинутым капюшоном и поудобнее устраиваясь на валуне. — Может, помощь нужна?
Несмотря на смысл вопроса, Андрей не уловил сочувствия, скорее насмешку, поэтому ответил резко, с вызовом:
— Спасибо, обойдусь.
И тут до него дошло, что он вляпался. Даже спьяну трудно ошибиться, а человек, похоже, пьяным не был. Раз так, то очень скоро поползут слухи, а потом возникнут ненужные вопросы. Хорошо, если ситуация разрешится только ядовитыми подначками. Мысленно Андрей вздохнул, поскольку понял, что после командировки придется искать новую работу.
— Да ты не бойся, парень, камнями я в тебя швырять не собираюсь, -добродушно сказала темная фигура, выпрямляясь навстречу косым струям дождя, добравшегося, наконец, и сюда.
Андрей поморщился, но промолчал. Тем более что однажды ему пришлось уворачиваться от камней двух подростков, которые застукали его гуляющим по парковому пруду в Павловске. Это были не самые приятные воспоминания. Да и времени на них не оставалось — нужно было как-то разрешать ситуацию.
Словно в ответ на его мысли, фигура потянулась, а потом ухнула в воду. Он непроизвольно сделал шаг навстречу, чтобы помочь дураку выбраться. Но “дурак” совершенно спокойно еще раз потянулся и приблизился к оторопевшему Андрею.
— Что, не ожидал? — Насмешливо спросил мужик, а потом откинул капюшон. Оттуда выглянула довольная физиономия дежурного диспетчера Степана Ерофеича Мальцова. Он покрутил ус, а потом, задорно усмехнувшись, солдатиком ушел под воду.
Андрей понимал, что надо срочно нырять за стариком, но не мог пошевелиться. Слишком все быстро и неожиданно произошло.
Вдруг под ногами у него забурлила вода, и, как в замедленной съемке, из нее выбрался Степан Ерофеич.
—Уф, тяжеловато-то после выпивки такие фокусы проделывать, — сказал он отдуваясь. — Что перепугался?
Андрей кивнул, даже не подумав, что в опустившейся серятине его жест может остаться незамеченным.
— Да-а, — протянул диспетчер, — это ерунда. Оставайся у нас — научим.
— Как у вас? — слегка опешив, спросил Андрей. Вопрос был не очень умный, но после случившегося, он простил себе это.
— А так. Чего ты у себя в Питере со своим Даром делать-то будешь? Прятаться, да по ночам на пруд выбегать? А там, между прочим, народ все время гуляет. Да что говорить, сам знаешь…
Андрей опять кивнул.
— У нас спокойно, гуляй себе сколько влезет, никто пальцем на тебя показывать не станет. Еще и научишься чему-нибудь новенькому.
— У вас, что много таких? — осторожно спросил Андрей, чувствуя, что никак не может оправится от шока.
— Да, почитай полпоселка будет.
— А остальные..?
— Остальные — то родня, то друзья, то просто умные люди. Дикарей, как у вас в городе нет. Опять же природа здесь хорошая. Суровая только, но ты привыкнешь. Коль свободу любишь, привыкнешь. Ну, грибы, рыбалка и охота, сам понимаешь. Невесту тебе найдем, если захочешь. Нет, так свою привезешь. Хотя… — Степан Ерофеич прищурился, — пожалуй, от девок ты бегаешь. Боишься, что не поймут.
Андрей поморщился, но промолчал. Дожив до тридцати лет, он так и не обзавелся семьей или хотя бы постоянной подругой. Как-то все не складывалось, причем он был уверен, что из-за его необыкновенных способностей. Не довелось ему встретить девушку, которая бы отнеслась к этому нормально. Одной было попробовал рассказать, так сначала она его высмеяла, а когда показал, то убежала и сказала потом, чтобы больше никогда у нее не появлялся. Так что больше он и не пытался.
— Ладно, парень, думай. А я пойду. Знаешь, мой возраст уже не позволяет слишком долго по такой погодке гулять.
— Послушайте, — тут Андрею все же пришел в голову более-менее разумный вопрос, — если у вас так много людей умеет… — Он замялся.
— …ходить по воде, — договорил за него старик, — то почему ты не видел. Сам подумай, мы что дураки, перед чужими выкаблучиваться? К тому же, вы по выходным так упиваетесь, что ничего два дня не видите и не слышите.
— Ну, ладно, — упрямо тряхнул головой Андрей. — Пусть так. Но почему о вашем поселке никто ничего такого не слышал? Что, просто так никто сюда не приезжает? Или все умеют прятаться? Коллективный разум?
— Что такое коллективный разум, я представляю плохо, — спокойно сказал Степан Ерофеич. — А люди сюда, действительно, разные приезжали и приезжают. Те, что за длинным рублем подались, у нас не приживаются. С остальными мы находим общий язык. Видишь ли, парень, здесь не город. Особо говнить нельзя. Впрочем, поживешь у нас немного, поймешь.
Он развернулся и пошел. Уже у самого валуна он обернулся и бросил:
— Здесь ведь почти край света. Жить здесь надо с умом. И первое правило — умей уживаться с другими. — А потом без всякой связи добавил. — А ты, парень, тоже особо долго не загуливайся — не привык еще к нашей северной погодке. Когда придешь, приходи ко мне, я тебе бальзамчика на золотом корне накапаю — враз весь озноб выгонит…
Последние слова Андрей услышал уже из-за камня. И только когда старик совсем исчез из виду, понял, как замерз. Вся одежда так пропиталась водой, что будто он, а не Степан Ерофеич нырял в озеро.
Андрей поспешил на берег, словно пытаясь догнать убегающий дождь. У самого валуна настигла очередная волна, и он по инерции ухватился за камень. Тут же провалился по пояс, рванулся из воды и помчался, не разбирая дороги, наверх. Намокшая одежда сковывала движения, неприятно прилипая к телу. Но Андрей хорошо помнил армейские уроки — если замерзаешь, двигайся — и потому тупо лез на горку, где находилась станция. Там было тепло, там его ждал бальзам, а потом, глядишь, и подробный разговор. Что ни говори, а ситуация получалась прелюбопытная.
Поднявшись на горку, Андрей понял, что почти согрелся. Если бы не ветер, то можно было бы считать, что самочувствие нормальное, только в горле першит. Поэтому останавливаться не стоило. На сегодня и так хватит всяких приключений, чтобы завершать его простудой.
Однако Андрей не удержался и еще раз окинул взглядом озеро. Оно по-прежнему было покрыто белыми барашками, только перестало кипеть под острыми струями дождя. На горизонте, который опять стал далеким и светлым, облака неожиданно расползлись в сторону, стыдливо приоткрывая кусочек ослепительно голубого неба. Это было красиво. Но Андрей не стал досматривать небесное шоу, очередной порыв ветра выбил все накопившееся за подъем тепло.
Трусцой побежав к зданию ГЭС, кубиком возвышавшемуся, на асфальтированной верхушке сопки, Андрей невольно усмехнулся пришедшему сравнению. Голубое небо, светлое будущее — прямо, как в кино.
Ладно, будущее будущим, а сейчас согреться, и спать…
Василий Денисенко
Родился в 1967 году в захолустной деревеньке Псковской области. С детства приобщался к культуре соседней Прибалтики через шоп-туры по продуктовым магазинам. По достижении 18 лет поступил в Ленинградский Государственный университет на факультет журналистики. Однако насладиться учебой не смог, т.к. через год был отправлен в Вооруженные Силы, откуда вернулся с жаждой самостоятельной жизни. Через полтора года жажда была полностью удовлетворена. Перевёлся на заочный, уехал в Мурманск крутить хвосты селедке, а также познавать жизнь через призму областной прессы. Где-то году в 1996 осознал, что призма перестала быть разноцветной, а потому ушел с головой в PR.