81 Views
Шмяк! Что-то жидкое бесцеремонно плюхнулось на его плечо. Скосив глаза, Илья имел счастье полюбоваться на щедрый подарочек какой-то пташки, явно не успевшей долететь до сортира.
“Дрянь летучая” – с отвращением подумал он, стараясь отыскать в карманах какое-то подобие салфетки. Однако в руки лезла лишь какая-то ерунда, вроде колпачка от ручки, монеток и прочей дребедени, совершенно не пригодной в данной ситуации. Наконец в заднем кармане джинсов он обнаружил носовой платок, и уж было, собрался пожертвовать им, как вдруг почувствовал под тканью нечто весьма твёрдое и плоское.
Он удивлённо нахмурился и осторожно достал из кармана платок вместе с неопознанным пока содержимым, стараясь по возможности не приближаться носом к новоприобретённому украшению на плече. Торопливо развернув почти чистый пока носовой платок, он удивлённо уставился на странный предмет, находившийся внутри. Взял его в другую руку и машинально вытер платком безобразную кляксу на плече. После этого, он медленно побрёл вперёд, не отрывая глаз от своей неожиданной находки. Илья был уверен, что он никогда в жизни не видел этой штуковины и не имел ни малейшего понятия, как она могла оказаться у него. Он подумал про Лёньку, своего младшего братишку, который обожал торчать у него дома и вечно забывал там свои «сокровища», вроде пластмассовых монстров или резиновых пауков. Однажды он даже забыл на диване искусственную блевотину, серьезно испортив настроение бывшей девушке Ильи, когда она в первый раз согласилась зайти к нему на чашку кофе. Но это вряд ли могло принадлежать младшему брательнику. Почти плоский предмет, удобно устроившийся у Ильи на ладони, напоминал средних размеров медальон, асимметричный, выпуклый посередине и сплющенный по краям, словно какой-то гигант вздумал слепить металлический вареник, демонстрируя свою силу.
“Кстати о варениках”, – подумал Илья, задумчиво водя пальцем по одной из острых граней предмета – “неплохо бы к предкам зарулить после сеанса, а то давно уже ничего домашнего не ел”. Мысли перескочили на еду, а потом на предстоящий визит к родителям и Илья, словно очнувшись от задумчивого созерцания, сунул предмет в карман куртки и зашагал быстрее, а, обнаружив, что всё ещё сжимает в правой руке уже далеко не такой чистый носовой платок, машинально выбросил его в ближайшую урну.
“Нехорошо, конечно, вещами раскидываться”, – подумал он, представив реакцию мамы, которая явно не оценила бы подобный поступок. Быстро взглянув на часы, Илья чертыхнулся и заторопился вниз по Андреевскому спуску, было уже без двух минут четыре – Валерий договорился с ним ровно на шестнадцать ноль ноль, а опаздывать на очередной сеанс Илье не хотелось.
Во время первого сеанса Валерий, довольно талантливый, и уже немного известный скульптор, делал с него наброски. Вначале он просил его то поднять голову, то опустить руку, то отставить ногу – словом, вертел его и так и сяк, пытаясь выбрать оптимальную позу для будущей статуи. Илья ощущал себя марионеткой в куклах кукловода, который, к тому же постоянно хмурился, что-то бормотал себе под нос, не прекращая нервно мерять шагами небольшую мастерскую, отбрасывая тень на кучи всяческого интересного хлама, громоздящегося по углам.
Вскоре он перестал бегать и начал уверенными движениями быстро черкать карандашом на большом листе бумаги. Поначалу это были какие-то почти не различимые силуэты, в которых, тем ни менее, парой небрежных линий прорисовывались явные очертания человеческой фигуры. Илью эти зачаточные наброски поразили даже больше, чем те, на которых без труда можно было опознать изображение будущей статуи. Вглядываясь в эти начальные зарисовки, он чувствовал себя идущим по воображаемому лабиринту, где несколько чётких штрихов указывали путь к разгадке.
Хотя в мастерской и не было особенно холодно – два часа без одежды заставили Илью слегка продрогнуть. Одеваясь, он то и обратил внимание на разбросанные по большому письменному столу листы бумаги с начальными зарисовками Валеры. Пока он их внимательно разглядывал, застёгивая рубашку, хозяин мастерской задумчиво курил очередную сигарету, сидя на подоконнике возле большой стеклянной пепельницы, доверху заполненной короткими окурками. Из окна открывался великолепный вид на Днепр, величаво неподвижный под серым февральским небом.
– Здорово, – негромко пробормотал Илья, зачарованный набросками.
– Что ты там говоришь? – спросил неслышно подошедший Валера, и тоже взглянул на рисунки. Потом зевнул, и сладко потянувшись, сказал:
– Да, неплохо потрудились, плодотворно, можно сказать. Не очень умаялся?
– Да нет, что вы, только вот продрог немного.
– Это ничего, чаю хочешь? Горячего!
– Да я бы с удовольствием, только вот Лерке обещал встретиться, рассказать, как первый сеанс прошёл.
– Ну, хорошо, иди, а Леру не забудь поблагодарить от моего имени – замечательного натурщика она мне нашла, фигура у тебя, Илюха, просто отличная. Это я тебе как скульптор говорю, не подумай ничего такого конечно. Да и терпеливый ты, выносливый, спортом, небось, занимался. Хотя, предупреждаю сразу – дальше будет труднее, позу я уже выбрал и придётся тебе в ней стоять как миленькому, а это сложнее. Ну, иди, и не забудь – в понедельник в час дня, не опаздывай.
Валерий оказался прав – уже на втором сеансе Илья понял, что те, кто считает, будто позировать – это лёгкие деньги, просто никогда не пробовали простоять в одной позе хотя бы десять минут. Поначалу приходилось делать перерывы каждые четверть часа – Валерий закуривал очередную сигарету, присаживаясь на подоконник, а Илья блаженно плюхался на табурет и смущённо улыбаясь осторожно разминал затёкшие конечности. Однако вскоре, он приноровился оставаться неподвижным порядочные отрезки времени – Илья словно отключался, путешествуя в своих фантазиях, в своём идеальном мире, где его будут все-все понимать и ценить, не будут смеяться над ним и признают, наконец, его уникальность и неповторимость. Мечтая, он не замечал ни течения времени, ни Валеру, с руками по локоть измазанными глиной, изредка бросающего на Илью внимательный взгляд.
Илье показалось, что скульптор чем-то заинтересован и принял за подтверждение этого фразу Валеры, которая как-то прозвучала в тишине мастерской:
– Диву даюсь твоей выносливости, вот бы Иринке такое терпение, это жена моя, у неё натура тоже замечательная, казалось бы, лепить бы с неё и лепить, так нет – минуты две продержится – и всё, устала. Ну да ладно, заболтался я, – внезапно оборвал он сам себя, – Перекур окончен, продолжим, пожалуй.
Хотя Илье не было дела до семейных подробностей своего работодателя, но ему всё же нравилось слушать Валеру, его неторопливый мягкий голос, плавную речь; даже банальные события в изложении скульптора становились похожими на занимательные рассказы, не говоря уже о всяческих интересностях из немыслимо разных областей человеческого знания, которые Валерий рассказывал походя, не отрываясь от работы. В манере разговора, наверно и таилась та притягательная особенность, которая странным образом располагала к себе собеседника. Илья ещё подумал, что Валера должен нравиться женщинам, а когда впервые увидел Ирину, понял, что не только не ошибся, но даже и недооценил обаяние Мастера. Случилось это несколько недель назад:
Стоял хмурый мартовский день, один из тех, когда зима любит напоминать о том, что её сменщице-весне не удалось ещё до конца выставить снежную за дверь, как зануду-соседа. С утра намело снега, как говориться, «по самое не хочу», и всё пространство между землёй и облаками было словно оккупировано разъярённым роем белых ос, которые словно разом лишившись рассудка, метались в ледяном воздухе.
Неизвестно каким чудом, добравшийся до мастерской натурщик, долго топтался у порога, пытаясь избавиться от как можно большего количества снега, объявившего своей независимой территорией новую разумную планету под названием Илья. Особенно плотным снежное население было на полюсах – головном уборе и тяжёлых ботинках с толстой подошвой. Тёплая кожаная куртка оказалась весьма малонаселённым регионом, зато на поверхности джинсов население было распространено наиболее равномерно. Потратив добрых пять минут перед дверью, чтобы освободиться от большей части дерзких оккупантов, Илья, наконец, нажал на кнопку звонка. Когда тяжёлая дверь распахнулась, первым, гостя встретил громкий хохот, а через секунду на пороге показался и его исполнитель.
– Ну, заходи внутрь, чего стоишь? – раздался дружелюбный голос Валерия, возникшего в дверном проёме, вытиравшего выступившие от смеха слёзы.
Илья широко улыбнулся в ответ, представив себе, на кого он сейчас похож. В свете того, что снег в тепле начал активно таять, наверное, на человека, который решил, что Яковлев, сыгравший Ипполита в картине «С лёгким паром» подал прекрасную идею: не мелочиться и принять душ прямо в верхней одежде.
– Только мочалки не хватает, – подсказал Валера, каким-то невообразимым образом прочитав его мысли.
Илья удивлённо приподнял брови, а потом, снова улыбнувшись, добавил:
– Ага, точно, и ещё, я трезвый, в отличие от Ипполита.
– Это пока! – уточнил Мастер, и в ответ на удивлённо взлетевшие кверху брови новоявленного Ипполита, как бы оправдываясь, добавил:
– На что только не пойдёшь ради приведения в соответствие с оригиналом последователя известного киногероя, а если серьёзно, то сто грамм сорокаградусной тебе, чтобы не заболеть – в самый раз, ну, раздевайся, проходи.
Пока Илья торопливо высвобождался из промокшей одежды, Валера сосредоточено звенел посудой в крохотной кухоньке в конце коридора.
Сняв верхнюю одежду и ботинки, Илья осторожно двинулся на кухню, где уже деловито хозяйничал Валера. Заметив вошедшего он нахмурил брови и проговорил:
– Ты чего это ещё в мокром? Живо снимай джинсы, и футболку тоже, вешай на батарею.
Илья осторожно разделся и, закутавшись в клетчатый плед, предложенный хозяином, подвинулся поближе к тёплой плите.
– Так, кто тут без меня выпивает? – раздался из коридора весёлый женский голос.
В кухню вошла приятная миловидная женщина, потирая на ходу озябшие ладони.
Илья, смущаясь, попытался ещё плотнее закутаться в хозяйский плед, при этом исподлобья разглядывая вошедшую.
Высокого роста, подстать Валерию она сняла тёплую шапку, и её тёмно-каштановые волосы разлились по плечам шелковистыми локонами. Болотно-зелёные глаза, казалось, проникавшие в твою душу с первого взгляда, весело блестели.
Валерий достал третью рюмку, разлил коньяк и они выпили, закусив лимоном, аккуратно нарезанным на тонкие дольки Ириной, которая вскоре согрелась, порозовела и стала с интересом расспрашивать мужчин, как продвигаются дела со статуей. Вскоре на кухне воцарилось весёлое оживление и Илья, сам того не заметив, стал с воодушевлением рассказывать про себя, про идиотов-профессоров, растяп-друзей, зубрил-однокурсников. Вечер пролетел незаметно.
Он пришёл на следующий день и исправно позировал Валерию несколько часов.
*
Весна всё больше вступала в свои права, и на последних сеансах Илья пребывал в мечтательном настроении, рассеяно вдыхая майские запахи цветущего Подола.
Он стоял в привычной позе, как всегда унесясь в свой воображаемый мир, где всё в порядке, и все тебя понимают, когда в мастерскую вошла Ирина и тихонько устроилась на стоявшей в углу банкетке. На ней была светлая футболка с непонятными письменами и чёрные трико.
Валерий хитро подмигнул ей и спросил:
– Что, пришла юным торсом любоваться?
– Нет, любимый, твоими золотыми ручками, – в тон ему ответила Ирина.
Валерий галантно поцеловал ей руку, поймав её нежный взгляд, и Илья на миг позавидовал им – ему, вернувшемуся к податливому мрамору и ей, с улыбкой вытирающей руку от каменной пыли.
– Они понимают друг друга, – произнёслось у него в голове.
А между тем, статуя была уже готова, и Валерий отправился за шампанским, дабы отметить знаменательное событие.
Илья, торопливо одеваясь, нащупал в кармане брюк странный полуплоский талисман, найденный в начале весны в кармане куртки. Удивившись, задумчиво натянул рубашку и стал застёгивать её на все пуговицы.
Вернулся Мастер с шампанским, они выпили, потом ещё, и Валерий пробормотав, что ему надо по делу, ушёл. Илья чувствовал себя немного неловко наедине с Ириной, но вскоре втянулся в диалог и осмелел.
За окном быстро темнело, и Ирина принесла бутылку из тёмного стекла, успев зажечь по пути светильники под мягкими абажурами. Они пили тёмно-багровое вино, и Илья, почувствовав лёгкий шум в голове, окончательно расслабился. Он захлёбываясь рассуждал, о том, какое скотство и непонимание царит вокруг и как это глубоко его удручает.
Ирина внимательно слушала, но вдруг засмеялась пьяным смехом, и в этот миг ему почудилось что-то ведьминское в её глазах. Как будто болотные огоньки Святого Эльма заплясали в зелёной мути вокруг расширенных зрачков. Она вскочила с банкетки, и лёгкими танцующими шажками пробежала по мастерской, присев, сделала изящное па. Илье показалось, что в его ушах зазвучала еле слышная мелодия, каждым тактом сопровождающая движения Ирины. Мелодия напоминала звуки музыкальной шкатулки – одновременно механические и тонкие, задевающие какие-то тайные струны в глубине сердца. А Ирина всё кружилась и кружилась, как будто скользя над паркетными плитками. Её футболка плавно развевалась, повторяя движения гибкого тела, отчего непонятная надпись на груди словно танцевала золотистыми языками пламени.
Илья медленно, и словно в полусне перевёл взгляд на бокалы, загадочно мерцавшие багровыми отсветами на серебряном подносе. Сознание его словно покачивалось на плавных волнах. Ирина вновь засмеялась, и, дождавшись рассеяно метнувшегося к ней взгляда Ильи, спросила:
– Неужели всё так плохо? – сделала к нему несколько быстрых шажков и изящно развернулась, задев его полой роскошного одеяния из огненного шёлка.
Одеяния? Илья мучительно попытался сфокусировать зрение, и вновь увидел на ней лёгкую футболку с непонятной надписью латинскими буквами.
Он пьяно мотнул головой, отчего в ушах зазвенело, и произнёс:
– Ну…да, конечно сложно, ведь они меня ни капли не понимают, – завёл он свой любимый монолог, – не дают труда понять, но … они пожалеют, … пожалеют…
И он уронил голову на руки.
Странное дело, он не был по-настоящему пьян, и мысли в голове скользили ясные и чёткие, только казалось, что вдруг они все разом всплыли на поверхность, и, толкаясь, взбивали пену в его сером веществе, разом молотя изящными хвостиками по мутной глади сознания.
Он вдруг ощутил, как всё это на самом деле тяжко, как враждебен окружающий мир, как черствы люди. И к кому? К Нему! Такому…такому… Слёзы жалости к себе невольно наполнили его глаза.
А Ирина замерла, пристально вглядываясь в него, и её огромные зрачки, похожие на омуты, тонули в окружающей их болотной зелени.
– Я могу помочь тебе, – ещё секунда, и она оказалась стоящей на коленях у его ног. Её ледяные пальцы обжигали его пылающее лицо.
– Ты, правда, уверен? – спросила она прерывистым шёпотом.
Его ореховые глаза, казалось, засасывало в колдовскую болотную муть.
Илья глубоко вздохнул, и перед его мысленным взором промчалась череда воспоминаний: чересчур властный и строгий отец; мать, с её непрошибаемой уверенностью, что старший сын станет хирургом; младший брат, хотя … что брат? Он ведь верил в Илью, принимал его таким, какой он есть…! Илья на миг приостановил мысленный поток, зацепившись за воспоминание о Лёньке, при этом глаза Ирины на миг вспыхнули … сожаленьем ли? … надеждой? …
Брат, мой брат! А стоит ли? А, правда? Но нужен ли я ему? А оставленная резиновая блевотина на диване, а как он первый бежал к отцу, приехавшему из дальнего рейса… И отец обнимал его и подбрасывал в воздух, не замечая, стоящего в тени открытой двери Илью, сжимающего свою тщательно и с любовью нарисованную картинку для папы.
Нет! Кто он мне такой, мой брат?!
Ему показалось, что глаза Ирины разочаровано потухли.
А в его мыслях замелькала вереница пустоголовых девиц, хихикающих, подставляющие свои юные тела под его прикосновения и таращихшився в пустоту пустыми же глазами. Они тоже не понимали его, как и сокурсники, и приятели и учителя, которые даже не старались его понять.
– Ты, правда, в этом уверен? – снова спросила Ирина.
Илья, не в силах вымолвить ни слова под массой обуревавших его чувств, только судорожно кивнул.
Ирина как-то с сожалением вздохнула, легко поднялась с колен, и плавно скользя по тёмному паркету, приблизилась к белеющей в сумерках фигуре из карарского мрамора.
Каменный двойник Ильи всё так же расслабленно протягивал к зрителям руку, сжимая венок из лавра в свободно висящей другой руке.
Ирина несколько раз обернула его своей лёгкой танцующей походкой, и Илье вновь почудились на ней летящие полы багряного шёлка. В голове его искрились и сталкивались планеты, мерцали звёзды, вставали радуги, а Ирина всё кружилась и кружилась вокруг безмолвного силуэта. Вдруг, она вложила руку в мраморную ладонь статуи, и ослепительные фейерверки вспыхнули в глазах Ильи, завертелись, закружились огненными водоворотами, и он ничком упал на холодный паркет. А Ирина всё танцевала и танцевала вокруг него…
Пробуждение было не из лёгких. Яркий свет прыгал в глазах, играл в садистские жмурки, только вот зажмуриться никак не удавалось. В помещении было много людей, их громкие возгласы эхом отдавались в голове, перекатывались там, подобно шарикам ртути. Илья чувствовал себя мошкой, застывшей в янтаре, только встревоженное сознание маяком вспыхивало под оболочкой замершей плоти.
Чей-то голос восклицал:
– Как я это понимаю! Лавровый венок в одной руке, вторая протянута к зрителю – он как бы говорит: «Кто следующий?» … да …
Другой голос перебивал:
– Да нет, он как бы спрашивает: «А чем ты готов заплатить за это?» … да … глубоко.
Третий голос говорил:
– Он станет звездой моей галереи, как бы вопрошающим каждого, кто войдёт: «Сделал ли ты свой выбор?»…
Илья попытался прикрыть рукой глаза от яркого света, но мышцы отказывались вспомнить свои привычные функции. Он ощущал себя сгустком сознания, сосредоточением мыслей, а вовсе не уникальным человеческим организмом, как это было ранее. Казалось, его мыслительный центр мог свободно перемещаться в границах строгой формы, лишённой двигательных функций, и мыслить, мыслить, мыслить…
Прошёл отрезок времени, и Ирина оперлась своей изящной рукой о его каменную ладонь. В мастерской никого больше не было, и её шёпот гулко отдавался каменным стенам:
– Теперь тебя понимают все, правда каждый по-своему, но понимают, понимают… Мы избавили тебя от мучений, он – Мастер, и я…она сделала паузу… вдыхающая дух в мёртвую форму. Я исполнила твоё желание – быть понятым всеми, избавила мир от равнодушного и самодовольного существа. Мастер и Маргарита… помнишь? Миша понимал, он всё понимал… Валера делает совершенную форму, а я добавляю туда несовершенное содержание, которое обретает, наконец, понимание и восхищение со стороны всех окружающих, восхищение, которое они не желали заслужить, но получить вместе с фактом своего рождения на свет, а ведь так не бывает… к сожалению…
Её глаза заблестели и она надела тот самый медальон ему на мраморную шею. Метал, сверкнув солнечным отражёнием, словно нож в мягкое масло, вошёл в мраморную плоть. Ирина ласково провела ладонью по каменной щеке и ускользнула с улыбкой.
«Валерий! Вот кто может меня спасти!», – вспыхнула мысль, он изо всех сил старался задвинуть в дальний угол сознания истерику, нараставшую в нём, подобно тяжёлой штормовой волне, гигантской и тёмной из-за переполнявшего его дикого ужаса.
Валерий не раз говорил, что его жена странная женщина, вспомнилось Илье. Он с жаром говорил себе, что Валерий творец, он сможет сломать всё, вернуть всё.
Сдерживаясь из последних сил, чтобы не забиться в панике, он стоял среди пустой мастерской и усилием воли заставлял себя разглядывать двух кошек, нос к носу прикорнувших на знакомой банкетке возле стены, чёрной и белой. Инь и Ян – настойчиво шумели в его голове слова, прочитанные в какой-то книжке. Они равны – темнота и свет, добро и зло, хотя, что для него сейчас значат эти понятия, питающиеся энергией друг друга?
Вошёл Валера с несколькими людьми, которые с глубокомысленным видом побродив вокруг статуи, стали хором и по очереди изрекать опостылевшие Илье банальности о ненавистном ему теперь понимании.
Илья попытался потянуться, докричаться до Валеры, своего Мастера, поведать ему о том, что сотворила с ним его жена – ведьма Ирина, и почти теряя надежду, он ударил зрительными образами в мозг Валеры, сам не понимая, как и что он делает, но почувствовал, что понят. Опять это проклятое слово!
Валера подошёл к нему, погладил мраморное предплечье и тихо проговорил:
– Да, ты сделал свой выбор, сделал, дружище… Он загадочно улыбнулся и вокруг его сонно суженных зрачков вдруг неистово заплясали огни Святого Эльма, яркие, манящие вспышки в холодной голубизне.
Александра Мавленкова
Мавленкова Александра Леонидовна родилась 18 августа 1979 года. Училась в Киеве и Риге. Живёт в Киеве.