401 Views
Всем тем, кто переживал моё отсутствие
в Москве и Владимире, и тем, кто разделял моё присутствие
на полуострове Челекен, Туркменистан.
О’Карпов
НЕСКОЛЬКО СЛОВ, ПЕРЕД ТЕМ, КАК…
По иронии судьбы, как только я завершил этот поток ассоциативных воспоминаний, мне сразу же предложили в одном издательстве взяться за перевод с английского языка… любовного романа! “Работаем на контрастах, господа!”- подумал я, ибо то, что вы держите сейчас в руках, менее всего напоминает женскую лирику. А обилие ненормативной лексики, обойтись без которой я не сумел, является для вас отличным поводом отложить эти записки прочь и навсегда позабыть о них. Хотя, всё равно ведь не отложите, я же вас знаю!.. Кстати, предупреждаю, что все персонажи являются портретами реально существующих людей, а имена и фамилии являются вымышленными только в тех случаях, когда автору не удавалось вспомнить настоящих.
Дворы опустели без игр
О-Кару По-Фу
Туркменских детей.
Лишь уныло верблюды
Копаются в мусорных баках…
Зима в Челекене!..
Ах, как чертовски не хотелось просыпаться! Конечно же, не из-за желания досматривать невнятный болезненный сон. Просто, каким-то седьмым чувством я осознавал, что действительность была значительно хуже. А из такого состояния знаете, как противно возвращаться? Конечно, знаете. Чего ж вам не знать, это ж всякий младенец знает… До тошноты противно, вот как! Ну а мир, тем временем натурально плещется в ванночке с проявителем, и огромная волосатая рука Небесного Фотографа сдавливает плоскогубым пинцетом твою голову на размытом снимке своей бездарной действительности. И если ещё все это происходит на борту летящего самолета, можно смело тушить свет!.. Хотя нет. Недопроявленная фотокарточка должна говорить – Ну всё!.. Включай свет!..
Похмельные сны, особенно те, что одолевают в полете, похожи на тело больного скарлатиной. Такие же горячие и пятнистые. Понять ничего не возможно, а просыпаясь, видишь перед собой одну только красную сыпь. Но это все же лучше, чем здравым умом осознавать на какую высоту занесло тебя, грешного. И не душой воспарил ты, а презренной оболочкой телесной. И не для блаженства райского. Отнюдь! Ты, брат, забудь об этих мечтах. Ты, между прочим на работу летишь! Понял? На свою разлюбимую работу!.. Доставят тебя на самый дальний огрызок Каспийского берега и пять недель кряду просидишь ты жопой в песке и мазуте, развлекая улыбчивых шотландских инженеров переводами речей их местных коллег.
Переводить с похмелья тоже тяжело. Особенно, если накануне, как дурак на поминках, насосешься ихнего виски. Все люди в мире, даже младенцы и трезвенники, делятся на тех, кто любит пить виски, и тех, кому один только запах внушает тревогу за завтрашнее утро. Мне и трети литра хватает, чтобы на следующий день, сидя в офисе, с трудом удерживаться от желания немедленно наблевать в ящик письменного стола. И лишь подсознательные джентльменские чувства не дают организму так вылупиться перед секретаршей. Поэтому я все же встаю и на дрожащих ногах выхожу в пустыню. Хорошо бы, конечно, выйти за ограду, но мимо нее проплясывает десяток верблюдов, и дух, исходящий от них столь могуч, что силы окончательно оставляют меня. И долго еще я стою на четвереньках у ближайшей канавы, вырытой нашим садовником для орошения скудных газонов…
Иностранцам, оказывается тоже бывает худо. Про них ходят легенды, будто б они почти не пьют и тягаться в этом отношении с русскими не могут. Брехня все это. И плохо им может быть, и хорошо. Они ведь тоже люди. Хоть и говорят, чудаки, по-английски. Вот переводчики им и требуются! Но это так, на работе. Они и сами понимают, что в обыденной жизни русский незаменим, и поначалу маются из-за этого, ущербные. Хотя потом, большей частью, начинают осваиваться. Помню, выучил Джон, как по-русски сказать “Как дела?” Гордый сидел! Душа радуется. Входит Вилли и тоже по-нашенски, с акцентом правда: “Доброе утро!” Джон с понтом ему: “Доброе утро! Как дела?” Тот не понял ни фига, и по-английски уже спрашивает: “What’s this?” Джон с гордостью объясняет:”Как дела means – How are you?” Вилли:”А!.. How are you?.. Заебись!”
Один туркмен, в шутку, наверно, говорит мне: “Как же так, Саша, неужели они совсем по-русски не говорят? Мы-то ведь, кое-что говорим! А как без этого? Вон этот шотландец, утром проснется, в зеркало посмотрит и что скажет, если он русского не знает? Не-ет! Совсем русский нельзя не знать!”
Все-таки я просыпался. Последние попытки вернуться в мир грез разбила стюардесса, провилявшая мимо меня своим столиком с напитками и обедом. Еда вызывала отвращение. Неожиданно самолет ощутимо тряхнуло. Я судорожно вцепился пальцами в подлокотники. И видимо здорово побледнел, поскольку Коля Аршинов, сидевший рядом, сразу же сунул мне что-то под нос. С трудом сфокусировав взгляд, я идентифицировал початую бутылку мартини. А что может требоваться только что проявленной фотографии? Конечно же, порция свежего закрепителя! Вцепившись в горлышко зубами, я выгрыз дозатор и отсосал грамм двести. Сразу полегчало и снова потянуло ко сну. Блаженно улыбаясь, я вернул бутылку Коле, который выхлебал остаток и, утерев рот мятым платком, заговорщицки подмигнул мне и гордо продекламировал:
А у нас в деревне – грязь!
Батя по-яйцы увяз!
А я зашел с того конца,..
И в жопу выебал отца!
Я истерически расхохотался и, не переставая смеяться, уснул. Когда я проснулся в следующий раз, самолет уже заходил над Ашхабадом.
– Why don’t you ever buy a whole box of beer? When you come here every day just for a can or two, I don’t have any change for you!
– O.K., Jim! I’ll buy a box. But I’ll take just a half of it with me now, and you, please, keep the rest in a fridge! *
________________________
* – Почему ты никогда не покупаешь сразу ящик пива? Когда ты приходишь каждый день за одной или двумя банками, у меня не бывает для тебя сдачи!
– Окей, Джим! Я куплю ящик. Но с собой я возьму только половину, а ты, будь добр, прибереги остаток в холодильнике!
Расплатившись с Джимом, я зашел в свою комнату и затолкал купленное пиво под кровать – это наиболее прохладное место днем. Глянул на часы: до ужина оставалось около получаса. Надо было успеть дойти до Шурика и намекнуть ему на остатки вчерашнего досуга. Шурик работает в отделе техобслуживания, и шеф у него – последний козел во всей компании. Поэтому надо пройти по его офису как можно быстрее.
Шурик был один. Он сидел за компьютером и вяло играл в карты.
– О-о! – медленно протянул он. – Здорово! Ты как, ожил?
– Я? А было с чего? Мы же не все допили-то!
Шурик посмотрел на меня с интересом.
– Если бы мы все допили, – сказал он. – Я бы и в карты не смог играть. Ты ж вчера позже пришел! А мы еще с Колей в баре начинали…
Он произносил все слова, растягивая их на ходу, словно смаковал коктейль. Я перевел взгляд на стену. На ней висела репродукция фотоснимка Челекена, сделанная из космоса. Полуостров походил на туловище кальмара без щупалец. Какой-то шутник жирным карандашом нарисовал на месте нахождения Сажевого завода огромный шлейф дыма. Странно, что его действительно не было заметно на снимке. Хотя дым этот виден порою даже в Иране!..
– Сегодня, – говорю.- Видел на карте Туркмении населенный пункт под названием Караулбазар!
Шурик хмыкнул. Вижу – ему еще пока не до смеха. Начинаю штурмовой приступ:
– Ну так как? Не пора ли нам… пора?
– Не-е…- Шурик покачал головой. – Видишь ли, нас тут троих – он понизил голос – пригласили в город… На день рождения. Но только это,.. ты не шибко того… распространяйся.
– Понятно, – говорю. – Бабы заманивают. А чего они сюда не хотят приехать? Сегодня ж суббота – пол Челекена на дискотеке будет! Или у них серьезные намерения?
– Сам еще ничего не знаю. Но… Вот что! На тебе ключ от моей комнаты. Возьми ка сам вчерашнюю водку. Да не боись – она хоть и в стакан перелита, да я сверху блюдцем накрыл. А в комнате прохладно, ты же знаешь – у меня всегда кондиционер включен!
Да, это я знал. Шурик был родом из Питера. Это уже север. А он еще и пять лет проработал в Коми. Теперь он едва ли ни единственный мой знакомый, который предпочитает зиму всем остальным временам года. Я не очень люблю Вивальди, но в этом смысле полностью разделяю его точку зрения. Этот период достоин исключительно латинского названия. Inferna! Преисподняя! И никак иначе. Хотя, в нашем климате существует еще и пятое время года, наступающее где-то в середине марта и длящееся аж по начало мая. Игорь Белый по этому поводу как-то сказал:
– Времен года у нас – пять. Лето, осень, зима, жопа, весна…
В Челекене зимы нет. И осени нет. И жопы, как таковой, тоже нет. Хотя, если подумать – жопа здесь круглый год!
Нет, я ожидал, конечно, что в его комнате будет прохладно, но как выяснилось, я недооценил Шурика. Очевидно, уходя из комнаты утром, он задался целью устроить в ней локальный каракумский филиал Арктики. Кондиционер ревел, словно спятивший пылесос. На спинке кровати трепетало полотенце. Носимая потоком ледяного воздуха, по полу летала страница из “Speed-info”. Поежившись, я открыл дверцу шкафа. Водка стояла в углу. Созданный Шуриком микроклимат как нельзя лучше подходил под хранение крепких алкогольных напитков. Я взял запотевший стакан в руку. Холодом кольнуло ладонь, и я почувствовал, как по невидимым каналам в меня перетекает исполняющая сосуд благодать. Надо было возвращаться к себе, но идти по базе со стаканом водки в руке представлялось, мягко говоря, неэтичным. Пошарив глазами по комнате, я наткнулся на строительную каску и накрыл ей руку со стаканом.
Войдя к себе, я призадумался: выпить ли мне грамм сто сейчас, или оставить все на потом. С одной стороны, можно сначала сходить в столовку. Тем более, что по субботам – индийская кухня. Но можно принять и заранее. В моей практике был опыт выпивания перед ужином. Тогда, я еще только в первый раз приехал на Челекен и плохо ориентировался в существующих порядках. День на третий, четверо переводчиков зазвали меня выпить за знакомство. Качество и обилие местной жрачки вызвало у меня резонный вопрос: “А как же ужин? Ведь уже семь часов.” Переводчики снисходительно улыбнулись и пояснили, что в восемь еще только садится ужинать обслуга, а еды все равно останется до фига. Я поверил, но весь следующий час нетерпеливо ерзал на стуле. За день до этого меня посетила догадка, что челекенские девочки, работающие на нашей базе в столовой, должно быть наиболее счастливые из местного персонала. Еще бы! Какими продуктами они обеспечивают своих домашних! В то время, как у местного населения каждая буханка хлеба на счету, эти девочки вольны затариваться диким количеством деликатесов с нашего шведского стола! Самой кухней заправляет исключительно иноземный персонал. Они каждый день готовят море привычной для них еды, поэтому им-то уж точно нет дела до невостребованных остатков. Но, как выяснилось позже, я недооценил героического стоицизма местных дам.
Изрядно выпив водки, мы вошли в столовую в пять минут девятого. Еды действительно оставалось много. Соорудив на своей тарелке несколько гор из различных салатов, я перешел к подносам с горячими блюдами и не поверил своим глазам! Перед полным противнем стояла табличка с надписью: “Lobsters in sauce”, то есть ни много ни мало “Омары под соусом”! Те самые омары, которые почему-то у нас в последнее время стали называть “лобстерами” с английского. Хрен с ними, лобстеры, так лобстеры! Но это ж вам не крабовые палочки из мяса трески! Я наложил себе этих лобстеров полную суповую миску. Вскоре еда уже с трудом а меня помещалась, но я продолжал процесс обжорства со зверским видом изголодавшегося каннибала. Когда блюда передо мной опустели, я с трудом поднялся со стула и, слегка стесняясь, отправился …за добавкой! Тем временем, девочки принялись за уборку. “Будете еще что нибудь?”- спросила меня одна из них. Я ответил, что возьму себе еще немного второго и все. Дальнейшие действия девочек повергли меня в шоковое состояние. Без тени сожаления на лицах, они дружно принялись скидывать в мусорный бак остатки салатов, красной рыбы, оливки, авокадо, фаршированные креветками, жареную баранину с мятной подливой, грибы по-итальянски, салат из побегов молодого бамбука, ветчину и буженину, яблоки и груши… Внутренне содрогаясь, я осознал, что вид омаров под соусом, летящих в ведро с помоями, которыми не будут кормить даже свиней, за отсутствием таковых, лишит меня остатков разума. И тогда, недрогнувшей рукой я переправил все содержимое заветного противня в несколько чистых тарелок. Единственно о чем я тогда сожалел, так это об отсутствии пива!..
Памятуя о том памятном ужине, за время которого я потяжелел килограмма на четыре, я принял решение выпить пятьдесят грамм сейчас, для аппетита, а остальное – после. Ибо закуску можно будет захватить из столовой с собой. Так я и сделал. И вот, воротившись в комнату, я поставил на тумбочку тарелку, в которой было несколько кусков красной рыбы с лимоном и петрушкой, ломтики сыра “бри”, обрызганные соусом “табаско” и остро пахнущие индийские “чипсы”, происхождение которых для меня так и осталось тайной. С минуту я молча созерцал искушающий натюрморт. Потом отлил из стакана грамм сто и изготовился было выпить, но неожиданно передумал. Как-то нехорошо было в таком благостном настроении пить одному. В коридоре послышались шаги. Я открыл дверь. Это шел Игорь, бухгалтер, живший в другом конце базы и редко забредавший в наш блок. Я радостно оскалился и поманил Игоря пальцем. Тот даже остановился в нерешительности.
– Иди сюда! – говорю, – Голубь!
Тот подходит. Смотрит в полном недоумении. Я спрашиваю:
– Водки, наверное, выпить хочешь?
У нас в такой ситуации не задают дурацких вопросов, вроде: “А что, есть?” Поэтому, Игорь сразу заворачивает в мою комнату. Я протягиваю ему стакан. Беру сам. Чокаемся, выпиваем. Игорь шумно выдыхает, давясь спрашивает:
– Может у тебя еще и закусить есть?
Я молча киваю ему за спину. Он оборачивается и видит блюдо с рыбой и сыром. Смотрю – мужик совсем обалдел. Нерешительно берет кусок семги, выжимает на него лимонного соку. Я следую его примеру. Игорь жует, головой крутит, никак не оправится от потрясения.
– А может, – спрашивает он с набитым ртом, – У тебя еще и запить имеется?
Спрашивает с таким недоверием в голосе. Ну-ну, думаю, сейчас я тебя добью. И, небрежно так, выталкиваю ногой из-под кровати пол-ящика пива!..
Посидели, Игорь в себя пришел.
– А пойдем, – говорит, – К бару. Там, ребята наши сидят, на улице. Шашлыки жарить хотят!
Пошли. Бар у нас вообще явление забавное. Мало кто из переводчиков в нем тусуется. В основном там сидят постоянные завсегдатаи из числа шотландцев и хорватов. Русские-то соображают, что гораздо дешевле купить все, что надо, напротив бара, у Джима на складе. Есть, конечно, странноватые ребята, которым охота торчать у стойки, начесывая языки с экспатами*, как будто им дневной работы мало. Но таких немного. Наши, обычно, купят пузырь и сидят на улице, если погода хорошая. А если плохая – то у кого-нибудь в комнате. На хрен им бар сдался!
В субботу все меняется. По субботам в баре дискотека. Из города, вполне легально и законно приезжает целый автобус местных девочек из города. И начинается!.. Грохочет дебильная музыка, экспаты* с девками скачут. И некоторые переводчики тоже. Ну, особенно, под конец вахты, когда без женщин окончательно озверевают. А остальные наши так, побродят, посмотрят, пошутят. Жадные дамские взгляды половят. А потом пойдут к Джиму, купят пузырь и сидят на улице, если погода хорошая…
Женщины здесь тоже звереют. Мужиков мало. Продуктов нет. Нищета. Горячая вода у них в городе два часа в день идет. А холодная – часа три. Вот и рвутся на нашу базу в тщетных стараниях увлечь какого переводчика и уехать с ним куда угодно! Лишь бы не на край света, так как именно там они и живут.
Некоторые напротив, хотят кого-нибудь здесь оставить. Поди плохо – будет деньги приносить, омаров из столовой таскать…
___________________
* Экспаты (от англ. Expatriots) – на переводческом жаргоне экспатрианты, то есть, попросту говоря, иностранцы, как они сами себя официально называют. Иначе говоря – “бывшие патриоты”.
Помню, поддал я как-то. Напала на меня одна такая. На шею бросилась. Целовать хочет.
– Ты не смотри,- говорит.- что мне тридцать восемь и у меня двое детей. Останься со мной! Я все для тебя делать буду! И готовить буду, и стирать буду! Только женись на мне!..
– Все – говорю, – замечательно. Вот только есть три “но”.
– Какие? – спрашивает.
– Во-первых, – отвечаю. – готовить я люблю сам.
– Готовь! – кричит. – Готовь сам, милый!
– Во-вторых, – продолжаю я, – стирать за собой я тоже сам привык.
– Стирай, любимый! – всхлипывает. – Стирай, родной!
– А в-третьих, – говорю, – я напился. А не ебанулся!..
Ну так вот. Подошли мы с Игорем к бару. Там наши сидят на лавочке. Погода хорошая, пузырь уже купили. Слышим, Коля Аршинов, как всегда, байки травит. Нас видит, рукой машет. Подходим, садимся. Коля продолжает:
– …И вот привела эта девушка его к себе домой. Дескать, родителей нет, они на дачу поехали. А что он сожрал накануне – и сам не знает. Ну, пока они по улице шли, он то на шаг отстанет, то вперед забежит – смотря как ветер дует. А как в квартиру вошли, вот тут-то ему действительно худо стало. Сидят они на кухне, девка эта ему там, чайку, хуйку!.. А ему какой там чайку! Ему бы от газов избавиться! Он то так изогнется, то эдак… Думает, хоть бы ты, блядь, вышла куда! Сам-то выйти никуда не может, сортир за соседней стенкой – все слышно будет. А он сидит, созрел, понимает, что слышно будет и из ванной, даже если воду пустить! И вот, бедолага, сидит, уже зубами скрипит. Тут она говорит, мол я в ванну пойду, ненадолго, не скучай! Только ушла – он вскочил. Думает: куда бежать? Не в кухне же – потом проветриться не успеет. Ну, он бегом в прихожую. Видит – три комнаты. Он распахивает первую попавшуюся дверь, жопой вперед врывается туда, раком встал и как перданет – стекла задребезжали! И вдруг за его спиной включается свет… Нет, та девка не обманывала – родители были на даче. Но она и словом не упомянула, что в одной из комнат безмятежно спал ее старший брат с женой!
…Некоторые из переводчиков от смеха уже под стол лезут. Коля продолжает рассказ:
– А вот вы представьте себя не на его месте, а на месте брата с женой! Спишь ты себе спокойно, в своей квартире. Вдруг средь ночи, открывается дверь, в комнату просовывается чья-то жопа, и издает над твоим ухом, так сказать, трель соловья! Ты ни хера не соображая спросонья, включаешь лампу и видишь совершенно незнакомого мужика с выражением неописуемого облегчения на лице!..
Понятно, что после такого рассказа неодолимо возрастает желание выпить. Что и осуществляется. Сидим. Благодать. В баре уже плясать начали, но нам почему-то по фигу. И даже меня попса не слишком бесит. Хотя сидим мы под самым окошком бара. Кто-то из наших вдруг хлопает себя по лбу и достает из кармана сложенную газету.
– Мужики! – кричит. – Совсем забыл! Кто-нибудь из вас читал уже сегодняшний “Нейтральный Туркменистан”?
Все отрицательно мотают головами.
– Отлично! А то я чуть было не позабыл вам показать статью о визите Ниязова в Штаты! Вот зачитываю. Это типа сам Сердар* пишет: “Сойдя по трапу самолета в аэропорту Кеннеди, ни один из членов делегации не уронил своего достоинства, и даже небоскребы нас не очень удивили.”
Наши давятся со смеху. Нет, сегодня точно – вечер юмора! И это пишет центральная газета! При этом, совершенно не осознавая, что эффект получается прямо противоположный. Подчеркивают, что рядовой туркмен при виде статуи свободы в обморок бы упал. А господин президент сразу понял, что небоскреб – это просто большая юрта, и не стал кричать “Шайтан! Шайтан!..”
Но дальше!.. Дальше газета сообщает, что во времена, когда народы Европы увязали в варварстве и невежестве, “туркмены создавали великие и могущественные государства”. И самое фантастическое: оказывается, американская конституция была написана на основе свода законов …Османской империи, которую, в свою очередь основали, естественно, туркмены.
– Ага! – кричит кто-то, перекрывая общий хохот. – И гимн им туркмены написали!
– Нет! Это Колумб был туркмен!
Все ржут, одновременно пытаясь налить и не расплескать. Мне приходит в голову ахинейская мысль.
– А давайте, – говорю, – и мы напишем гимн Туркмении!
Мою идею все шумно поддерживают. Кто-то запевает на мотив известной песни “America! America!..”:
– Туркме-ения! Туркме-ения!
Под общий хохот рождаются экспромтные строки:
Туркмения! Туркмения!
Любимый сердцу край!
Цвети моя Туркмення,
Цвети и процветай!
Туркмения! Туркмения!
Да здравствует Сердар!..
Возникает секундная пауза. Хвалебные штампы исчерпаны. Нужно как-то оригинально завершить припев. Меня неожиданно осеняет:
Сияй моя Туркмения,
Как …тульский самовар!!!
Какое-то мгновение мне кажется, что наше истерическое гоготание перекрывает музыку в баре. Сам едва могу перевести дыхание со смеху, сижу, утирая слезы. Поднимается тост за гостеприимную страну, гимн которой вот уже почти написан. Запиваю водку колой. Хватаю гитару и затягиваю песню заново. Все дружно подпевают. На ходу рождаются еще два куплета:
Горячею пустынею
Слоняется верблюд!
Туркмены всей Туркмении
Животное …пасут!
Туркмения! Туркмения!..
От Каспия до Сырдарьи,
От Кушки до Мары,
Рождаются великие,
Плодятся Сердары!!!
Во время исполнения очередного припева про самовар, мимо проходит наш, так сказать, начальник. Саша Марченко.
– Вы что, господа, – спрашивает, – совсем охренели? В пятнадцать глоток такое орать! Здесь же полно местных баб! Стукнет кто – потом всех пересажают!
В общем-то он прав. Подобный концерт действительно грозит сроком и немалым. А говорят и пришить могут. Это все равно, что в тридцать седьмом частушки про Сталина петь. Поэтому пение сменяется выпиванием. Впрочем, с не меньшим энтузиазмом.
________________
* Сердар (туркм.) – вождь. Имеется в виду Сапырмурат Ниязов, он же Туркменбаши – “глава туркменов”.
Через час мне приспичило зайти в бар за фисташками. Зашел, набил карманы орехами. Смотрю, среди танцующих – Артем. Признаться, я слегка удивился. Артем мой наиближайший коллега, работаем с ним в одном отделе. От остальных моих здешних знакомых отличается крайне воинствующим материализмом. Не пьет, не курит, а также не смотрит фильмы, не читает художественную литературу и не слушает музыку. В жизни руководствуется двумя принципами: человеку свойственны только животные инстинкты, и только физиологические потребности достойны удовлетворения. Искусство отвергает, как извращенную форму завуалированных биологических комплексов. Женщин называет исключительно “самками”. Причем, отнюдь не из желания оскорбить. Однако, ухаживая за ними, как я понял, может и потанцевать и шампанского выпить, считая это данью инстинкту брачных игр. О, бедные, бедные дурочки!..
На этот раз Артем танцевал с какой-то мартышкой. Ее лицо светилось неземным наслаждением, казалось, близость Артема довела ее до вершины райского блаженства. Подойдя ближе, я обнаружил, что она банально пьяна.
– Вах! Что я наблюдаю! – заорал я кладя руки им на плечи. – Артем снизошел до музыкальных упражнений! Леди! Неужели вам не скучно в обществе этого чудовища?!
Артем кисло заулыбался. Впрочем, при всей его кошмарной идеологии, с чувством юмора у него все в порядке. “Леди” обхватила меня за талию своей правой рукой, и мы продолжили танцевать втроем. Артему это совсем не понравилось, и он принялся меня потихоньку отпихивать в сторону приговаривая:
– Иди-иди! Завидно небось? Вот так-то! Вон, тебя уже заждались. Смотри – в окно заглядывают! Небось тебе налили уже!
– Я тоже хочу выпить! – заявила девушка и без дальнейшей паузы представилась: – Оля.
– А я Карпов.- как обычно сказал я. – По имени – любые производные от Александра. Так что мы пьем?
– Все! – выдохнула Оля. Было очевидно, что на вопрос “А что вы делаете сегодня вечером?”, она ответила бы так же.
Тут закончился медленный танец, и загрохотал какой-то оглушительный монотонный кошмар. Пары распались и запрыгали, словно невидимый Кашпировский внушил всем присутствующим желание безотлагательно поссать. Я страдальчески поморщился и прокричал Оле на ухо:
– Предлагаю присоединиться к нам на улице!
Оля кивнула и зачем-то опять повернулась к Артему. Мне не было слышно, что она ему говорила, и я вышел из бара.
Наши продолжали над чем-то хохотать. На этот раз рассказывал Игорь:
– Зашла к нам в отдел девушка из автоматических систем управления. Мы сидим, как папы карло за компьютерами, строчим в поте лица. Вдруг она входит и с порога говорит: “Здравствуйте, я с АСУ!”
Гляжу, все уже синие от хохота. Тут еще и Оля из-за угла вывиливает.
– Здравствуйте! – говорит.
Наших уже откачивать можно. Человека два-три сквозь смех неостроумно интересуются, мол, что, вы тоже этим занимаетесь? Оля ничего не понимает, но ее это не смущает. Я замечаю в ее руке пустой стакан; она с силой опускает его на стол и вызывающе требует налить ей водки. Мужики, возбужденно гудя, тянутся за бутылками и своими стаканами. Впрочем, слышно несколько тихих, но саркастических замечаний по поводу Оли. Она не замечает, или делает вид, что не слышит. Ей хочется завладеть всеобщим вниманием. На пять минут это ей удается, но потом, к великому ее разочарованию, переводчики вновь утыкаются в стаканы, параллельно продолжая травить байки. Один из наших мужиков, в свое время работавший на Ближнем Востоке переводчиком с арабского, рассказывает:
– Работал я тогда в Йемене, при нашем посольстве. И вот, как-то раз, разговорился с местным стоматологом. А надо сказать, что в арабском языке, слово “зуб” означает …ну, скажем, другое русское слово, которое тоже из трех букв состоит. Ну, вот, этот стоматолог рассказывал, что однажды пришла к нему в кабинет жена одного советского дипломата, не знавшая ни слова по-арабски. Заходит так застенчиво, забирается в кресло. Он к ней подходит, голову наклонил вопросительно, дескать, на что жалуетесь. А она смотрит на него умоляюще, пальцем в рот тычет и жалобно так говорит: “Зуб!.. Зуб…”
Пока все в очередной раз взрываются хохотом, я поворачиваюсь к Ольге, посмотреть, какова будет ее реакция на подобные шутки. Выясняется, что Олю усиленно пытается отвлечь, невесть откуда материализовавшийся Артем. Краем уха слышу, что он уговаривает ее вернутся на дискотеку. Я решительно вмешиваюсь в разговор:
– Артю-ум! – так произносят его имя экспаты. – You got no chances, man! This girl is fucking drunk. I’m afraid you’re too boring for her now. *
Артем открывает рот, чтобы что-то сказать, но его опережает Оля:
– I understand English. ** – к моему ужасу заявляет она. – И даже знаю, что значит “факин”. Но он прав! – она поворачивается к Артему. – Мне с тобой действительно скучно! Ты какой-то искусственный. А они грубые, но настоящие!
Артем еще какое-то время ошарашенно стоит около нас. Потом пожимает плечами и уходит. Я, как последний болван, упиваюсь этой маленькой и совершенно ненужной мне победой. А застолье продолжает набирать обороты! И снова за что-то пьют. И вот уже начинают ходить отливать за угол, хотя в баре есть туалет. И кто-то уже опять побежал к Джиму… Дайте запить! Есть вода в этом доме? Пиво? Да черт с ним, пусть хоть пиво, лишь бы не спрайт!..
_________________
* У тебя нет шансов, парень! Эта девушка в жопу пьяна. Боюсь, сейчас ей с тобой слишком скучно! (англ.)
** Я понимаю по- английски. (англ.)
…Если водку запить спрайтом, то во рту остается ржавый консервный привкус. И хочется снова выпить водки, чтобы заглушить мерзкие ощущения. Помню, как однажды с утра я отхлебнул из банки, открытой еще вчера. Несколько секунд я тупо пытался определить природу продукта дефекации, лежащего на моем языке. И когда, наконец, рот переполнился отвратительным вкусом размокшего за ночь окурка, я едва успел добежать до санузла… Со спрайтом было покончено. После этого с водкой я пил только фанту! Но фанта, своим имбецильно-оранжевым вкусом создает иллюзию дешевого счастья. Поэтому, после становится особенно скверно, словно накануне совратил малолетку… А ещё водку неприятно запивать кока-колой. После нее скрипят зубы, как будто бы ты уже сильно выпил и, грянувшись оземь, набрал полон рот древнего каракумского песка. Лежишь на земле, а перед твоими глазами тянутся бесконечные цепи муравьиных шеренг. Молчаливые, вымуштрованные создания, каждый из которых знает свое дело, отрешенно движутся по заданным маршрутам. Усталость им неведома. Безропотно волочат они свое бремя: у одного это – травинка, у другого – лепесток, третий тащит совсем уже какое-то говно!.. Но понаблюдай за ними минут пять, и заметишь, что их, кажущиеся упорядоченными действия, на деле лишены всякого смысла! Траектории их хаотичны. Ноши бесполезны. Гибель в воронке муравьиного льва – ужасна и бессмысленна. Как и гибель самого муравьиного льва, если его выковырять из засады и оставить на муравьиной тропе. Такова жизнь у нас, насекомых! Когда это было? Вчера? Три дня назад? Или это происходит сейчас?.. Я полз… Нет, шел! Я же прямоходящее насекомое – инсектус эректус! Я эрегированное членистоногое… Помню, что было около четырех утра. Бессонница. Вперед, от ворот базы и до дальнего забора. Метров триста. Бар посередине. Туда и обратно. Как муравей, только без ноши. У бара горит мощный прожектор, и насекомые, стукаясь о него, падают наземь. Оглушенные, неуспевшие прийти в себя, они медленно, как во сне наркомана, перемещаются на месте. Я вижу, как они пытаются что-то сказать. Мне или другим насекомым. “Км! Хымм! Кррохх!..” Огромные, сантиметров пятнадцати в длину, палочники, более мелкие жуки, крохотные мошки.. Здоровенные ночные бабочки, плод воображения Эдгара По… Гигантские муравьи, жук-носорог,.. Еще какие-то безумные твари, вместе с ними вершат свое бесконечное броуновское движение. “Кррм! Хымм! С-с-хзомм!”- слышно повсюду. Я нагибаюсь к ним. Я зачарован, заворожен. Мне до дрожи страшно, но я не могу оторвать своего взгляда от этого чудовищного парада! Бородавчатые, суставчатые тела копошатся на пыльном асфальте. Мохнатые когтистые лапы наступают на других тварей. Медленно смыкаются жвалы. Шипы вспарывают отвратительные туловища. Тошнотворная слизь капает с жующих челюстей. Уроды методично давят и пожирают друг друга. Медленно. Размеренно. Не торопясь и не вырываясь из фатальных объятий соседа. Ампутированные конечности уносят деловитые муравьи. Все это без пальбы и взрывов гранат. Без боевых кличей и предсмертных воплей. Лишь еле слышимое шуршание хитина и, ледяными спицами пронзающее мозг: “Хмм! Хс-зумм.. Кым-кррогхгх!..”
– Да! – кричит она.- Едем! Вс-сех зову! Поех-хали! Новоселье!
– Куда?.. – я спрашиваю сонно, и ощущаю изрядную тяжесть на колене. На нем кто-то сидит. А-а!.. Вспомнил. – “Хельга! Хельга!”- Неслось над полями, где ломали друг другу крестцы… С белыми льняными волосами,..
– Что? – громко спрашивает Оля, стараясь перекричать музыку.
– “Ольга, Ольга!” – Вопили древляне с волосами жёлтыми, как мёд…
– Что это значит? – тупо спрашивает.
– Да ничего! – отвечаю. – Гумилёв…
– В смысле – ты?
– Манты!.. – говорю обречённо.
– Пойдем! – кричит она мне в лицо. – Поехали! – от неё дико разит водкой.
– Поехали, – соглашаюсь я. Ольга вскакивает с меня и тянет куда-то за руку. Я пытаюсь встать и не могу. Охватывает глупейшее чувство веселья и полной несамостоятельности. Дурашливо смеюсь над своими попытками вернуться в мир. Вокруг меня перемещаются наши. Все что-то делают. Вроде как даже, пьют… Прямо как насекомые. Рядом со мной со скамьи поднимается Сергей из бюро переводов.
– Я с вами. – говорит.
Как я ни пьян, все же успеваю удивиться. Сергей никогда не был мною замечен, как любитель ночных авантюр и местных женщин. Да… Эти местные женщины. Помню свое первое собеседование с переводческим начальником базы. “По субботам, – сурово говорил он. – сюда привозят баб. Кое-кто из переводчиков умудряется выйти на охоту и вернуться с добычей. Но мой тебе совет: если вдруг приспичит,.. – тут он выдержал паузу и победно завершил, – Надевай четыре гондона!!!”
Некоторое время спустя я осознаю себя в трясущемся автобусе. Мои колени снова отдавлены Ольгой. Поворачиваю голову вправо – сидит Сергей. Судя по выражению лица, его астральное тело находится сейчас где-то на Альдебаране. В то время, как его рука методично исследует Ольгины ляжки. Поворачиваю голову влево – полный автобус женских глаз. Алчных, жестоких, насмешливых и завистливых. Я с трудом пытаюсь понять, как мне утром возвращаться из города на базу. То, что о нас с Сергеем теперь будет говорить все население Челекена, мне почему-то – по барабану!
– Остановите у кулинарии, пожалуйста! – кричит Оля водителю.
– У Махтум-Кули!.. У Махтум-кулинарии! – неожидано брякаю я. Почему-то никто не смеется. Или все в шоке от того, что я еду в город, или имя великого туркменского поэта здесь не принято поминать всуе.
Автобус остановился. Кулинарию я разглядеть не смог. “Интересно, как я дорогу обратно искать буду?” – подумалось мне. Ольга, тем временем, тащила нас с Сергеем под руки куда-то вглубь дворов между гаражами. Я попытапся было считать повороты, но сбился.
– Сейчас уже прийдем. – сказала Оля, почему-то останавливаясь.
– А чего тормозим?
– А мне невтерпеж!
С этими словами Оля неожиданно спустила джинсы и, не отходя от кассы, деловито помочилась. Сергей с изумленным видом застыл на месте. Меня отчего-то пробило на истерическое хихиканье. Я так умилился происходящему, что даже отечески похлопал Олю по обнаженной попке.
– Ну вот, – сказала Оля, вставая и застегиваясь. – Пошли дальше.
Мы вывернули из-за гаражей и услышали впереди голоса. Судя по звукам, к нам приближались пятеро или шестеро сильно нетрезвых туркменов. Оля сжала мою руку.
– Все! – констатировала она. – А сейчас вас будут пиздить!
Я с любопытством покопался в своих чувствах, но к собственному удивлению, не обнаружил и намека на страх или растерянность. Во-первых я сам только-только начал осознавать действительность. Во-вторых, сюрреализм и нелогичность всего происходящего напрочь лишили меня осторожности. Я воспринимал все, что творилось вокруг, как некий абстрактный кинофильм.
– А где Сергей?
Я обернулся. Серега действительно пропал. Тем временем, от толпы приближавшихся туркменов откололся один мужик и нетвердым шагом направился ко мне.
– Закурить есть? – соригинальничал он.
– Нет. – честно ответил я.
– Ты откуда? – спросил он.- От голянцев?
Нужно сказать, что лет пять назад, руководителем нашей фирмы был голландец. С той поры на базе проживают исключительно шотландцы, хорваты и русские переводчики. Но местное население упорно продолжает именовать экспатов “голянцами”.
– От шотландцев! – с гордостью выговорил я.
– Ахмурад, уйди на хер! – встряла Оля. – Не до тебя сейчас. У нас тут человек пропал. Сережа, ты где? Сережа!..
– Как пропал?
– А вот так! Шел с нами и пропал! Тебя вот увидел!..
– Пойдем искать, да?
Я начал расстраиваться. Только вот, думал, прийдем, отдохнем… Теперь какой-то еще Ахмурад липнет.
– Итак, – неожиданно говорит Оля. – Вон мой дом, третий этаж налево. Найдешь Серегу – приходи!
И ушла. Стою, как дурак, с этим нетрезвым туркменом. Что делать? Ума не приложу.
– Слушай, да? – во второй раз оригинальничает Ахмурад. – Дай пять тыщ!
– Ну сам подумай, – говорю. – Откуда у меня манаты?
– Так доллар дай!
– Ахмурад, дорогой! Ночь на дворе! Какого хрена я бы в город ночью с деньгами поперся?!
– Что совсем денег нет? Плохо… Самогон бы купили. Совсем ничего нет, да?
И смотрит с тупой надеждой. Тут меня осенило! Достаю из кармана китайские электронные часы, из тех, что под пейджер делаются. За тринадцать рублей в Москве купил.
– Вот! – гордым жестом протягиваю ему часы. – Если они тебя спасут – бери!
– Сейчас все спасает!
Ахмурад с моими часами скрылся в темноте. Я с облегчением вздохнул. Тринадцать рублей – слишком маленькая плата за избавление от нежеланного общества. В голове потихоньку прояснялось. В карманах переливалась какя-то тяжесть. Сунул руки. Надо же! Две банки пива! Жизнь начинала налаживаться. Оставалось найти нужный адрес.
Дверь в квартиру была открыта. Оля сновала по дому в трусах и футболке.
– Ну как? – спрашивает. – Не нашел Серегу?
– Нет, как видишь. Зато от Ахмурада отделался.
И рассказал ей все как было. Оля пришла в ужас.
– Ты с ума сошел! Ты же не знаешь кто это! Это уголовник! Наркоман! Его весь Челекен знает! Он из тюрем не вылазит!
Тоже мне, думаю, удивила. В каждой второй челекенской семье есть кто-то, кто сидел в тюрьме. И в каждой третьей семье кто-нибудь сидит сейчас!..
– …А часам своим можешь сказать “гуд бай”!
– Да не жалко мне этих часов! – кричу. – Я их ему для того и отдал, чтоб он пропал с глаз долой!..
– Ну, как знаешь…
Ольга приносит чай и садится на ковер по-турецки.
– Садись, – говорит, – Ты же знаешь, у нас всегда на полу сидят.
Действительно, у них любят сидеть на полу. Только в русских семьях, обычно столы со стульями тоже случаются.
– Что ты на меня так смотришь?- невинно поинтересовалась Ольга.
Я возмутился:
– А как мне на тебя еще смотреть? Я, слава Аллаху, на здоровье пока не жалуюсь! Три недели живую женщину не видел.
Оля лениво глотнула чаю и сказала:
– На меня можешь не рассчитывать. Это я раньше блядью была. А теперь у меня мальчик есть.
Меня чуть не стошнило. Все-таки я еще не протрезвел.
– И давно у тебя, – вежливо так интересуюсь, – “Мальчик” есть?
Оля потупилась:
– Три дня уже…
Тут я не выдержал и расхохотался! В это мгновение раздался звонок в дверь. Я даже вспотел от неожиданности. В голове была одна мысль: “менты”!.. Среди переводчиков ходили рассказы о наших коллегах, в свое время пойманных у кого-то в гостях под предлогом нарушения общественного порядка. Тогда все кончилось относительно хорошо. Переводчиков выпустили наутро. Ходят слухи, что даже обошлось без взятки. А почему им не подкинули пару мешков конопли – остается загадкой. Здесь этим заканчивается практически любая встреча с властями. Хотя большинству и подкидывать-то ничего не приходится. Достаточно карманы обыскать… А вот хозяйку дома с подругой продержали значительно дольше. Встретилась ночью с иностранцем, пусть даже русским – значит проститутка!
– Саша, открой! – крикнула Ольга, прыгая в одной штанине.
Я повернул ключ. Это были не менты. За дверью, с гордой улыбкой джигита покачивался Ахмурад. Его восторг достигал штормовой отметки.
– С новосельем, Оля! – закричал он, доставая из-за пазухи бутыль с мутной жидкостью.
– Ура, Ахмурад пришел! – неожиданно взвизгнула Оля. Я начинал понимать, что уже ничего не понимаю в этом мире. А как же “уголовник”? “Наркоман”? Ахмурад, тем временем влетел в комнату и присел на ковер. Широким жестом пригласил меня сесть рядом. Я попытался присесть в такой же манере – на корточках, опираясь на полную ступню. Кажется, так у нас сидят все азиаты. Но у меня не получилось, и я позорно повалился набок. Вошла Оля и недоумевающе уставилась.
– Что смотришь, женщина! – смеясь, сказал Ахмурад. – Рюмки неси! Кушать неси!
Оля повиновалась беспрекословно. Через пять минут мы пили самогон и ели салаты. Странно, но после второй рюмки я вновь обрел ясность и четкость мышления. Оля веселилась от души. Придвинула к себе телефон и заявила:
– А сейчас я вам девочек выпишу.
У меня от удивления глаза на лоб полезли.
– Ты что, – говорю, – спятила? Два часа ночи! Да и потом, какие к чертовой матери, девочки?!
– Хорошие. – отвечает. – Але! Наташка! Приходи немедленно, слышишь! У меня тут новоселье справляется! Ну и что?.. Всем на работу!.. Тьфу ты, дура!.. Спит она, видишь ли… Але! Кто-кто!.. Я, конечно! Эй, Гуля! Приходи к нам! У меня тут такие мальчики! Один из них – переводчик. Ну! А я тебе о чем!.. Да все удобно… Завтра не надо! Поздно будет! Ты сейчас приходи… Ну и коза! Але! Зульфия! Приходи срочно! У меня твой Ахмурад сидит и переводчик один!..
…Но она не успевает договорить. Ахмурад, подобно леопарду срывается с места и, рыча, прыгает на телефон с криками:
– Ты что, блядь! Ебанулась? Ты на хуя ей сказала, что я здесь?! А?
– Что значит “на хуя”? Ты женщину довел уже! В ежовых рукавицах держишь. Пусть она хоть личную жизнь свою наладит! Тебе что, жалко?!
– Вот, бля!.. Ну, бля!.. – Ахмурад уже просто сидит на ковре, держится за голову и стонет. Оля поворачивается ко мне:
– Сейчас прийдет такая женщина, Саша! Ты не пожалеешь…
Ахмурад свирепо вскидывается и выхватывает из-за пазухи здоровенный кинжал. Прежде, чем я успеваю что-либо сказать, он хватает телефонный провод и со свистом его перерезает.
– Ты знаешь, что эта дура сделала! – кричит он мне. – Она пригласила сюда …мою мать!
Я окончательно обалдел:
– Как, твою мать? В качестве моей девушки?..
Оля оправдывается:
– Но она очень хорошая женщина! Она так молодо выглядит – ей все завидуют! Она тебе понравится…
Понимаю, что хочу что-то сказать, но ничего не получается… Молча разливаю самогон по рюмкам. Так же, молча, выпиваем. Не проходит и пяти минут, как раздается звонок. Оля идет открывать. В комнату входит довольно симпатичная туркменка. На вид ей не дашь и тридцати.
– Познакомься, Саш! – представила гостью Оля, – Это Зульфия!
Пока я раздумывал над особенно выигрышным вариантом ответа, меня опередил Ахмурад:
– Ну и хуйли ты сюда приперлась, дура?
Зульфия даже не смутилась. Только вид сделала.
– Что ж ты, сынок, – говорит, – матом ругаешься? – А у самой на лице улыбка в пол-аршина. Но Ахмурад не унимается:
– Да пошла ты на хер, пизда старая! Услышала, что здесь переводчик сидит, да? Жизнь, блядь, наладить хочешь? Замуж выйти? А хуй тебе мармеладом не кажется?
От всего происходящего я снова начал стремительно косеть.
– Господа, господа!.. – забормотал я, – О чем это вы?..
– А хуй его знает! – неожиданно признался Ахмурад. – Давайте лучше выпьем.
Через полчаса я опять начал осознавать происходящее. Насколько я мог понять, я уже в который раз пытался сесть по-чеченски, на корточки, но снова падал… Зульфия уже куда-то ушла. Оля слезно жаловалась Ахмураду на него же самого.
– Пришел, – всхлипывала она. – Телефон сломал!..
Ахмурад молча достал свой кошмарный тесак и принялся затачивать провода. Наконец, перемотав место обрыва изолентой, он сунул нож за пазуху и сказал мне:
– Ну, что, Саш, может погуляем немного?
Почему-то я согласился. Мы вышли на улицу. Жаркий воздух обнимал нас за плечи. Голова шла кругом от каких-то южных запахов. Вдруг я вспомнил, что у меня есть пиво…
– Ты к кому в гости пришел? – удивлял меня Ахмурад. – Это же самая проблядущая блядь! Дура дурой! Ее весь Челекен знает!..
Смешно сказать, но дальнейшее припоминается мне совсем уже каким-то кошмаром. Мы с Ахмурадом брели по спящему Челекену и с моей подачи вопили дурным голосом:
– Туркме-е-ения, Туркме-ения! Да здравствует Серда-ар!..
…Я все-таки вернулся к Оле. Та уже успела раздеться до гола и во второй раз за вечер демонстративно помочилась, настежь распахнув дверь туалета.
– Только ты ко мне не приставай! – заявила она. – Я сейчас к своему мальчику пойду.
– Да нужна ты мне!.. – откликнулся я.
– Может и нужна! – философски заключила Ольга.
Тут в дверь опять позвонили. На пороге стоял Ахмурад.
– Ты это, Оля, – сказал он. – Дай мне что-нибудь почитать!
– А ты мне Мопассана вернул? – спросила она. Я ушам своим не поверил. Оказывается, Ахмурад не только умел читать, он еще читал и Мопассана.
– Конечно, вернул! – возмутился Ахмурад. – Вон на полке стоит!..
С этими словами он подошел к книжному шкафу и задумчиво снял с полки томик Цвейга.
– Вот, его возьму на пару дней. – сказал он. Я окончательно ошизел. – Первый том я уже прочитал, А эти новеллы, – тут он пролистал книгу, – вроде бы нет.
– Ну, бери. – разрешила Ольга. – Только как всегда, аккуратнее!
– Да ты что? – рассердился мой новый туркменский знакомый. – Когда это было?
– А Мериме кто посеял?
– Не я! Мамой клянусь!..
Наконец, Ахмурад исчез. Оля радостно повернулась ко мне и доверительно сообщила:
– А сейчас мы пойдем искать моего мальчика.
Шизофрения витала в воздухе. Маразм ускоренно пропитывал мысли. Поняв, что схожу с ума, я в отчаянии заорал:
– Да иди ты на хер со своим мальчиком!
И выбежал во двор. Ночь, душным туркменским ковром, придавливала к земле. Фонари сутулясь, подставляли щеки ночным насекомым. У подъезда нервно чесалась собака. Я ничего не узнавал. Спросить дорогу было не у кого.
– Мой мальчик сейчас в школе. – послышался сзади голос Оли. Я тихо вздохнул и покорился судьбе. В школе, так в школе. Пойдем искать мальчика. Только какого черта забыл он в школе в три часа ночи, хотел бы я знать!..
Через двадцать минут мы бестолково топтались у черного хода местной школы. Оля усердно жала на кнопку звонка. Никто не открывал. Мне стало до одури тошно.
– Пойду, – говорю. – пожалуй. К подъему, глядишь, и до лагеря доберусь.
– Я тебе покажу дорогу. – любезно предложила Ольга.
Мы прошли метров двести, когда сзади послышались быстрые шаги.
– Мальчик! – радостно завопила Оля.
Это действительно был мальчик. По крайней мере, при лунном свете ему нельзя было дать больше семнадцати. Он подошел ближе и смущенно поздоровался со мной. Оля повисла у него на шее. Я хотел было спросить, что привело его в школу в три часа ночи, но передумал. Очередной сюрреалистический ответ окончательно свалил бы меня с ног. Тем временем, Оля пыталась распределить нас по своему усмотрению:
– Значит так. Мы сейчас с тобой заночуем у тебя в школе, а Саша пускай спит у меня. Утром будет автобус…
Я собирался решительно воспротивиться: автобус с местными работниками нашей фирмы выезжал из города в девять утра. Мне же на работе надо было появиться не позже семи. Но Мальчик меня опередил:
– Знаешь, Оля, – виновато сказал он. – Я хочу ночевать один!
Смеяться нормально я уже не мог. Силы стремительно оставляли меня. Я осел на песок с широко раскрытым в беззвучном хохоте ртом. Но едва я успел отдышаться, как вдруг, из-за ближайшего угла пулей вылетела какая-то тень. Прямо на нас со всех ног несся человек. Судя по всему за ним гналось все население города. Человек этот высоко задирал колени и размахивал какой-то книгой. Почему-то именно на эту книгу я и направил свой взгляд, и тут же в свете ближайшего фонаря сверкнули крупные, серебряного тиснения буквы: “Стефан Цвейг”.
– Шу-ухер! – не своим голосом заорал Ахмурад. – За мной менты гонятся!..
И скрылся за поворотом у школы.
– Ой! – взвизгнула Оля и окатила меня безумным взглядом. – Вот теперь тебе точно пиздец!..
Пора бы мне давно было понять, что манеры Оли сильно расходятся с общечеловеческими. Нет же! Опять, как последний болван я последовал ее руководящему совету и со всей дури сиганул в ближайший куст, располосовав себе колючками руки и ноги. Правда, к моему злорадству, Оля со своим фантастическим Мальчиком, не мешкая, последовали за мной. Следующие пять минут мы пытались устроиться поудобнее, непрерывно матерясь впоголоса. Еще минут через пять до меня дошло, что никакой погони не слышно, и никто ни на кого не собирается нападать. Матерясь уже в голос, мы выползли из кустов, окончательно расцарапавшись и перемазавшись кровью. Насколько я еще мог соображать, мой вид был особенно жуток. Выдержав небольшую паузу, я окончательно решился:
– Ну это,.. я того. Пойду, что ли…
Ольга с видимым облегчением вздохнула. Мы шли молча еще минут десять, после чего оказались на каком-то перекрестке.
– Твой лагерь там. – сказала Ольга, показав пальцем в темноту. Иди по дороге, потом выйдешь из города, и дальше уже узнаешь.
Я вяло поднял руку в знак прощания. Говорить уже ничего не хотелось. На широкой асфальтовой дороге мерцали песчинки. Впереди маячил какой-то столб. Я решительно зашагал в его сторону. Добравшись до столба, оказавшегося фанерной стеллой, я невольно улыбнулся. Теперь я уже действительно узнавал места. На стелле в лунном свете четко блестел шизофренический лозунг:ХИМИЯ – УЛЫ ЁЛ!
До базы отсюда было километров двенадцать. При большом желании, я мог еще за час до подъема оказаться в кровати, а забив на завтрак, я получил бы возможность забыться на целых два часа. Минут через десять я оказался на окраине города. Передо мной расстилался мрак пустыни. Дальнейшая дорога расходилась веером на четыре стороны. Вдали на горизонте горели огни. Я попытался сориентироваться. Судя по всему правая дорога вела к деревне Аладжа. Левее светились сигнальные огни портового крана. Впереди не было видно ничего. Я вспомнил, что дорога к лагерю вначале поднимается в гору, поэтому базу видно только с половины пути. Повернувшись, я зашагал по крайней левой дороге.
Становилось прохладно. Пришлось двигаться быстрее. Довольно бодро я припустил вперед, как вдруг сзади послышались странные звуки. Я остановился как вкопанный. Звуки замерли позади меня. Нерешительно я сделал еще несколько шагов. Звуки возобновились. По спине у меня забегали мурашки. Судя по этим звукам, за мной, совершенно очевидно, следовала стая собак. Аккуратное цоканье их когтей по асфальту едва не свело меня с ума от страха. Я обернулся, но в темноте не разглядел ничего. Осторожно двинулся я вперед. Цокот немедленно возобновился. Не помня себя от ужаса, я пропятился целый километр, пока молчаливая погоня не отстала. Не смея верить в свое спасение, я постоял на месте, прислушиваясь к ночным шорохам. Когда же наконец, я решился двинуться дальше, небо на самом краю горизонта уже начало приобретать серовато-розовый предрассветный оттенок. Пройдёт ещё часа два, и в той стороне на багровом небе отпечатается тупоносая гряда Небит-дага, которую можно увидить только на перед самым восходом. По левую руку от меня стоял на хвосте ковш Большой Медведицы. Я попытался всмотреться вперед, в надежде отыскать какой-нибудь более значимый ориентир. На горизонте едва виднелась вереница телеграфных столбов соседней дороги. Два из них были соединены перекладиной, образующих подобие ворот. И тут до меня дошло! Этими “воротами” могла быть только своеобразная арка над дорогой к нашей базе, перекладиной которой служил огромный лозунг “Хальк, Ватан, Туркменбаши!” Я застонал от досады. Дорога по которой я шел до сих пор, вела прямиком через холмы к Сажевому заводу! Чтобы выбраться к заветной арке, мне пришлось бы пройти километра три через пустыню, или возвращаться назад к перепутью. При одной только мысли о том, что меня опять будут преследовать невидимые волкодавы, мигом охватила дрожь. Я перекрестился и шагнул с асфальта в песок. Собаки, конечно, были страшны. Но ночная пустыня кишит не менее опасными, и не менее невидимыми тварями. Я шагал по скрипящим пескам, поднимался на дюны и падал в незримые ямы. Под моими ногами с хрустом ломались ветки саксаула. Шипы верблюжьих колючек царапали ноги. Я старался производить как можно больше шума, чтобы отпугнуть змей, фаланг и скорпионов. Не знаю, насколько это помогало, или же мне просто повезло, но на асфальт родной дороги я ступил целым и невредимым, за исключением десятка-другого свежих царапин.
Еще через полчаса меня подобрал “лендровер” мчавшийся в сторону базы. До сих пор мне не ведомо, послал ли его кто на мои поиски, или же у водителя были какие-то свои дела в Челекене. За всю дорогу он не проронил ни слова, помимо бранной тирады, которой он разразился открывая мне дверь. Но поскольку, при этом он смотрел в сторону сидевшей рядом с ним дамы, я так и не сделал никаких соответствующих выводов.
Удивительно, но на утро я встал вполне здоровым. Выпив стакан сока в столовой, я поспешил в офис.
День мало отличался от других. Кто-то входил, кто-то уходил. Одним требовалось поговорить с шотландским инженером, другим – пожаловаться на жизнь. После обеда ко мне влетел Артем. Его, и без того обгорелая на солнце физиономия, была просто пунцовой от смеха.
– Смотри чего мне Ахметзакиров принес перевести.- едва вымолвил он.
Ахметзакиров Халим – начальник бетонно-смесительной установки. Мы зовем его между собой начальником бетономешалки. Татарин по-национальности, он изъясняется на страшной смеси русского, туркменского и татарского языков. На этот раз он принес официальную служебную записку на имя нашего начальника, Алана Николсона. В ней были такие слова:
“…Я падашел к слесарю Федорученко когда он сидел с токарями. Я спросил пачему ты не на рабочем месте а сдезь. Он ответил грубо – не хуя тут делать, отъебись от меня! Так до обеда и не работал…”
В приступе дикого хохота я сложился пополам и лег на стол. Секретарша смотрела на меня со смешанным чувством страха и удивления.
– Ты дальше читай! Дальше! – давился рядом Артем. Я отер слезу и уткнулся в документ:
“…Слесарь Федорученко своим обязанастям относится очень холодно. Захотел пришел, захотел ушел. Помочь сделать будку отказался заявляя – я слесарь, на хуй нужна будка! Исходя вышеизложеного прошу заменить его другим слесарем.”
Отсмеявшись вволю, мы сделали десяток ксерокопий с этого шедевра, и я побежал в главный офис, поделиться экземплярами с народом. Прежде всего, конечно, влетел я в бюро переводчиков и сунул один образец Коле Аршинову. Через минуту все бюро сотрясалось от хохота.
– Ладно!.. – сказал Коля, после того, как веселье начало понемногу утихать. – Ты нам вот что расскажи, голубь! Где ты всю ночь-то был? Серега вон, потерялся было, но его на машине подбросили еще часа в два. Говорит, мол бросили вы его…
Я обреченно вздохнул и повел рассказ о своих ночных странствиях… К концу моей речи, я вдруг почувствовал, как на меня накатывается дикая усталость. Переживать случившееся заново мой организм категорически отказывался. Коля понимающе посмотрел мне в глаза, сделал неуловимый жест и мы вышли из офиса. Через две минуты я уже сидел в Колиной комнате. В пластмассовых стаканчиках колыхалась теплая водка. Коля оживленно сновал по комнате в поисках закуски…
…Я ошибался! Боже мой, как я ошибался! Господи, какое счастье, что я ошибся именно так, а не иначе! Какой к чертовой бабушке Ашхабад! Голос стюардессы окрылял и воскрешал меня к жизни!
– Уважаемые пассажиры! Через несколько минут наш самолет произведет посадку в аэропорту Домодедово. Температура в Москве…
Глазами, полными глупых слез радости я повернулся к Аршинову. Коля свернул пробку с бутылки туркменского портвейна и гордо продекламировал:
Our place is full of muck.
Up to balls my daddy’s stuck!
Before he got out of the mess,
…I badly stroke my daddy’s ass!!!
Я снова смеялся счастливым детским смехом. Люди вокруг не знали английского, но смущенно улыбались со мной вместе! Я смеялся не только над глупым стишком. Я смеялся просто так, радуясь всем и всему. Тому, что кончился полет. Тому, что не кончился портвейн. Тому, что стюардесса уже повторяет свои заученные слова на туркменском языке. А где-то там далеко-далеко позади, на другой планете, дымит Сажевый завод. Ахметзакиров распекает слесарей. Шотландцы пялятся в свои видаки. Одинокие женщины роняют слезу в свой неизменный плов и мечтают о следующей субботе. Там Каспий с грохотом бьется волнами в проржавевшие опоры нефтяных платформ. Неугомонные качкалдаки носятся в поисках корма для птенцов. А посреди городка, на главной площади, серо-бурый верблюд задумчиво жует найденную на помойке ботву. В глубине его бездонных, печальных глаз, отражается пыльный перекресток. И несчетное количество песчинок, разносимых ветром, бьется о высокий ярко-голубой столб с непостижимой, и оттого – вечной загадочной надписью:ХИМИЯ – УЛЫ ЁЛ!..
март – апрель 1999, Москва.
Александр Карпов
Родился 23 марта 1971 года, характер нордический, умеренный. В детстве слыл вундеркиндом, учился хорошо, окончил после школы геофак МГПИ и даже временами работал учителем географии. Много скитался, но хиппи не стал, а приобрел митьковскую закалку. Любил и понимал всё ирландское настолько, что считал сам себя древним кельтом, носил особый кельтский крест и именовался в соответственных случаях О`Карпов. Переводил с ирландского и английского (крупнейшее достижение на этом поприще - перевод мюзикла "Chicago"). Автор многочисленных по- и скороговорок, одностиший, палиндромов и просто приколов. Любил петь на английском/ирландском языке и пиво. Скандально прославил (-ся) Творческую Ассоциацию "32 августа". Погиб 26 октября 2002 года в результате теракта на мюзикле "Норд-Ост" в Москве на улице Мельникова. Похоронен на Николо-Архангельском кладбище.