46 Views
Был Семен Глускин родом откуда-то с Украины, или из Орла, точно уже никто сказать не может. Умер не то, чтобы рано, но чуть раньше, чем внуки захотели спрашивать и получать ответы на простые вопросы, а не те вечно детские, вечно неопределенные о луне и звездах, хотя и зиждился на дне их глаз вечный детско-взрослый, старческий позже, вопрос – почему.
Дом был старый и разрастался, как семьи и муравейники.
Когда отец Аркадия, Семен Глускин, в двадцатых годах двадцатого же века купил дом в подмосковной Малаховке, был тот дом просто срубом о две комнаты, без чердака даже. Потом уж дети, а было у Семена четверо детей, а позже и внуки, достроили крыльцо, две пристройки, мансарду, а потом и вовсе надстроили второй этаж, поделили, сделали отдельные входы, рассорились, отсудили друг у друга, продали… Но это уже было после, когда не стало ни прадеда Семена, ни деда Аркадия.
Семен Глускин, был женат четырежды. То ли время было такое, то ли судьба была так немилостлива к Семену, но жены умирали одна за другой, оставляя его с новорожденными детьми. Был Семен коммерсантом, на месте сидеть не мог, уезжал и каждый раз, возвратившись в малаховский пустой сруб, собирал детей по разным детским домам, снова создавал семью, и снова – в путь-дорогу. Последняя его жена была бездетной, она и вырастила четверых детей Семена: Аркадия и Мину – от первой жены, Гиту – от второй, и Маню – от третьей.
Дом в подмосковной Малаховке был одним из многих похожих и непохожих друг на друга домов с участком в 15 соток и еврейским населением за высокими заборами, редкой жердью поставленными.
Дом в Малаховке был колыбелью дочери Аркадия — старшей Сони и сына — Бориса. Жена Аркадия, Валентина, простая русская, из старокупеческой семьи, женщина воспитывала детей в легкой строгости и воспитала так, что детям не хотелось спрашивать. Что вынесли из собственных наблюдений, то и знали. А чего не узнали, то осталось в стенах и за стенами старого дома.
Выросли в этом доме все дети родной сестры Аркадия — Мины, а также и дети единокровных сестер – Гиты и Мани.
Внуков было много, раза в полтора больше, чем детей – не время было рожать и воспитывать.
Из внуков осталась только Ксюша – жаждущая. И уже никто не мог рассказать ей, откуда родом прадед Семен, что было в душе его, в сердце, в мыслях. Не много знала она и о деде Аокадии. Помнила его Ксюша дородным, еле ноги передвигающим, помнила его в сарае за домом в Малаховке, вместе с дедой Фимой мастерящим все на свете – дома из спичек, вертушки-флюгеры, корзинки для грибов-ягод, помнила его на кухне вместе с тетей Миной, двоюродной бабушкой своей, — солили вместе семгу, в корыте рубили на засолку капусту, катали пельмени с шумом и прибаутками, снимали с варения пенки и вместе лизали ложки – стар да мал.
Помнила Ксюша деда Аркадия уже после, в гробу, бледный лик и седую прядь, старый костюм, ордена. Запомнила почему-то старую запанку, одну только, вторую увидела на груди у бабушки Вали, сверкала она на ее черном платье, как брошка, а бабушка прикрывала этот блеск рукой, как-то странно прижимала руку к сердцу и не плакала.
До шестнадцати лет Ксюша летом ездила в Малаховку, на дачу, в дедов дом, который так не любила мама Соня и так обожали – Ксюша и папа ее, у которого с этим домом только и были ниточки – жена да дочь. Строили комнаты, макеты из спичек (целые проекты выстраивал папа из десятков спичных коробков), покупали доски для достройки. Приехали однажды – и из досок стояла стена – отгороженная территория, полкомнаты. Мама закусила губу, ничего не сказала и рукой махнула.
А когда умер деда Сема, муж Мины, родной дедушкиной сестры, последний из того старого малаховского поколения, эти полкомнаты пришлось продать.
Ксюша сидела в машине с Владиком, сыном Бориса, двоюродного маминого брата, двоюродного дяди, значит, а мама и дядя у адвоката заключали сделку:
— Зря продаете, — протянул Владик. – Зачем?
А Ксюша знала, что ведь именно из-за дяди Бориса и продают они свои оставшиеся полкомнаты, да и продают они — Борису, а вернее, жене его, которой так приглянулся этот старый малаховский дом, колыбель ксюшиной мамы, дяди Бориса, ксюшиной летней колыбели.
Ксюша сидела в машине с Владиком и вспоминала, как с самого детства Владик мечтал быть военным, как папа его – Борис, двоюродный мамин брат, сын Гиты, единоутроброй сестры дедушки Аркадия. Мечта Владика могла и не сбыться никогда, если бы не Ксюшина мама, которая нашла врачей, те подделали документы, все упоминания об астме Владика навсегда исчезли из медицинских свидетельств. Владика взяли в военное училище, которое он с отличием закончил – очень хотел быть военным. Служил в Грузии, попал в «Альфу».
За дом в Малаховке судились года три, потом решили, что надо продавать и забыть.
В детстве Ксюша ходила в гости к двоюродным сестрам, Дине и Зине, через улицу Лермонтова – и вниз. Там они, три девочки, играли у старого заколоченного сарая, рисовали на стенах мелом, писали даже что-то. Сарай – полуразвалившийся, серый от времени — был старой малаховской синагогой. Рассказала об этом Ксюше мама лишь после того, как продали дом и не за чем уже было ездить в Малаховку.
Папа умер через несколько часов после того как Ксюша, выздоравливающая после зимнего гриппа, вышла из дома и пошла в гости к университестким друзьям. Папе было плохо утром, вызвали «скорую», дежурные врачи постановили грипп, скорая уехала, осталась с папой мама. Мама же позвонила через несколько часов университетским друзьям, сказала только:
— Срочно приезжай.
Ксюша вышла на дорогу, поймала машину – оказался солдат в ГАЗике. Ехали молча. Ксюша вспоминала, как умирал дядя Сема, как перевозили его из Одессы, куда он поехал в командировку, в Москву, к «лучшим врачам», как мама с папой поднимали все знакомства и связи, чтобы найти самый хороших, тех, которые действительно помогут, вылечат большое сердце дядя Семы, которое столько в себя вмешало в те летние дни и вечера в Малаховке. Вспоминала, как прошел первый папин инфаркт, как слаб был папа после и долго еще не мог привыкнуть с тому, что неделю был в полупарализованном состоянии. Загадала, что если у подъезда будет стоять «скорая», она домой не пойдет.
Скорой у дома не было. Папа был уже мертв. Вторая «скорая», после гриппа, констатировала смерть, а после – заказали перевозку. Ночью мама ездила в папин офис, забирала документы.
Старый дом в Малаховке Ксюша повезла во Франкфурт проездом через Израиль, а оттуда – куда глаза глядят.
Инна Давидович
Родилась в Москве в 1975 году. Закончила филологический факультет МГУ в 1997. Писать начала серьёзно, когда появился компьютер дома. Это совпало с окончанием университета. До этого момента упорно писала стихи. Впервые литературоведческие статьи были опубликованы в Москве в 1999 году. В том же году репатриировалась в Израиль. Уже в Израиле, взялась писать прозу. Первые рассказы опубликованны в «Иерусалимском журнале» (Иерусалим), «Вестнике» (Балтимор), «Космополите» и «Лидере» Бостон, в сборнике молодых писателей «Имена любви» в Москве; в интернет-изданиях: «Литературный Арьергард», «Лесоповал», «Базар». Большую часть свободного времени отдаёт прозе и краскам.