143 Views
Действующие лица.
Анна Владимировна, студентка пятого курса, подрабатывающая в школе.
Юля Чайкина, претендентка на серебряную медаль.
Тася, директор школы.
11а, вполне нормальный класс пролетарской средней школы.
11б, абсолютно ненормальный класс.
8г и 8е, буквы говорят сами за себя.
Достоевский ФМ, великий русский писатель.
Тургенев ИС, великий русский писатель.
Довлатов С, тоже писатель, по мнению Анны Владимировны, не менее великий, чем Достоевский и Тургенев, хотя это спорный вопрос.
Тетеньки из районо.
Покойники и мифологемы Санкт-Петербурга в русской культурной традиции 18-начала 20 века (за пределами текста)
Мама Анны Владимировны, учитель русского языка и литературы.
Анька Тряпкина, стерва из 11б.
Мужик из BMW
Елена Владимировна, руководитель дипломной работы Анны Владимировны.
Стасик, временный бойфренд Анны Владимировны, эпизодический персонаж.
Череп Мамина-Сибиряка
Началась эта история одним мартовским утром, когда Анне Владимировне, или Аньке, сообщили, что с первого сентября она не будет работать в пролетарской школе № 100 города Екатеринбурга, поскольку директора данного учебного заведения не устраивали следующие вещи: а. длина юбок Анны Владимировны, б. джинсы Анны Владимировны, в. любовь детей из полупридурочных 8г и 8е классов к Анне Владимировне, г. любовь Анны Владимировны к ним, и необъективно высокие оценки, которые она им ставила в связи с этой любовью. Анна Владимировна нагло полагала, что старой стерве просто стало завидно, и была немного расстроена. Но, в принципе, будучи студенткой последнего курса филфака, Анька должна была сесть за дипломную работу. И дипломная работа вкупе с желанием отомстить старой крысе, вознамерившейся ее сократить к сентябрю, сделала свое черное дело. Итак… одним мартовским утром Анна Владимировна положила на стол директора школы заявление об уходе. Слушать высказывания о том, где искать учителя на последнюю четверть для двух абсолютно диких классов, не стала. Злорадно усмехаясь, бывшая учительница подумала: «А вот пусть найдут вторую такую дуру…Да чтоб они ей ведро на голову надели, как той размазне, которая проработала у этих дикарей первую четверть», но дикарей ей было жалко. С ними студентку-учительницу связывали трогательные воспоминания. Дети из 8г впервые посетили с ней музей. Особенно ей запомнился вопрос одного маленького мальчика, указавшего в музее на некий предмет, некогда откопанный Маминым-Сибиряком: «Анна Владимировна, это что? Череп Мамина-Сибиряка?». Экскурсовод вопроса не расслышала, и потому очень удивилась гомерическому хохоту молодой учительницы, которую легко было принять за восьмиклассницу.
Ностальгирующая Анна Владимировна села в трамвай, показала кондукторше ученический проездной и подумала: «Как жить дальше?». Дома позвонила Стасику:
– Алло! Я теперь свободна.
– Хм… То есть?
– Я уволилась.
– Ну наконец-то. Ты что на всю жизнь захотела в училки? Правильно сделала.
– Не знаю. Мне нравилось. Мы так здорово веселились с моими классами. Грущу, – и положила трубку.
Стасик дожевал бутерброд и изрек: «Не понял». Анна Владимировна знала весь набор его излюбленных фраз.
Мама Анны Владимировны, временно пребывающей в состоянии Аньки, вернулась домой из своей школы, где так же трудилась учителем русского языка, с новостью:
– Тася сказала, чтоб ты к нам шла работать. В четвертой четверти. У нас выгнали учителя литературы.
Аньке стало жалко маму, ибо, если Тася сказала… Таисия Федоровна была женщиной с твердым характером и несгибаемой волей, Феликс Эдмундович Дзержинский во главе одной из третьеразрядных школ. Ничего не оставалось делать, как согласиться.
– ОК, ма, придется тебя выручать, – сказала студентка, только что собиравшаяся, в конце концов, начать работу над своим дипломом с устрашаюшим названием «Мифологемы Петербурга в русской культурной традиции 18- начала 20 века».- Какие классы?
– Одиннадцатые, – пробормотала мама,- еще медаль одна должна быть…
– Ужас, – выдохнула Анька
– Серебряная, – как бы оправдываясь, прошептала мама, потупив глаза.
– А ну если серебряная, то пойдет, – на самом деле неопытной учительнице без разницы, какая медаль.
– Но ты знаешь… В нашей школе девять лет не было медалей… никаких,- грустно посмотрела на Аньку мама.
– Поняла. Ничего хорошего. Придется работать. Медали нужны Тасе. Будут Тасе медали, – почти пропела студентка.
Вечером она позвонила Стасику и предложила встретиться в библиотеке. Стасик отказался. «Ну и ладно. Хоть почитаю»,- подумала Анька.
Через два дня Анна Владимировна пошла сдаваться Дзержинскому. В знак протеста из ее гардероба была выбрана очень короткая юбка на лямках, черного цвета, и красная обтягивающая водолазка – самый что ни на есть похоронный вид, в котором она предстала перед Тасей. Новоявленная учительница застенчиво улыбнулась и поздоровалась. Молчание услышала в ответ. Тася была шокирована, но другого выхода у нее не было, о чем смутно догадывалась Анна Владимировна, которая недавно исправила свой единственный трояк, полученный в первую сессию случайно, на скромное «четыре», и таким образом шла прямым курсом к красному диплому. Тасю давно уже ознакомили с выдающейся биографией Анны Владимировны, и факт красного диплома будоражил нервы честолюбивой директрисы, она тоже была учителем литературы в те времена, когда в выпускных классах изучали Горького, Фадеева, Шолохова, Твардовского. Пришлось Тасе смириться с внешностью нового преподавателя.
– Только вот не знаю… Вы выглядите так, как школьница, наши девочки покрупнее будут. Справитесь?- спросила она.
– Естественно, – гордо ответила Анна Владимировна и хотела даже нагло подмигнуть, но все-таки удержалась.
– Вы в курсе, что нам нужна медаль? Юля Чайкина должна, – Тася сделала акцент на этом слове,- должна получить серебряную медаль.
– Значит, получит.
– Но она не напишет сочинение на медаль…
– Значит, я напишу.
На том они и порешили. Тася дала Анне Владимировне список всех тем сочинений за несколько последних лет. И Анна Владимировна удалилась. На работу ее приняли.
Вечером того же дня пятикурсница Аня встретила в унивеситетской библиотеке своего научного руководителя Елену Владимировну.
– Как дела, Аня? – тревожно спросила та.
– Устроилась в другую школу, – беспечно ответила студентка.
Елена Владимировна побледнела:
– А как же Ваш диплом? Меня декан со свету сживет.
– Ничего. Напишу как-нибудь. У меня же прошлая курсовая была на эту тему.
Елена Владимировна промолчала. Она помнила, как Аня защищала ту курсовую. Плохо, сбиваясь. Работа была сделана так сяк. Лишь бы как. Одна надежда оставалась: краснодипломников не заваливают. Напротив каждой фамилии – отметка «диплом с отличием», а корочки в Москву заказали уже в феврале. В том, что Аня все равно напишет нечто, напоминающее диплом, Елена Владимировна не сомневалась. Ей самой еще не было и тридцати, и потому она порой относилась ко всему легкомысленно. Но все-таки ее расстроило то, что книжки, которые взяла Аня, были не о Петербурге. Мельком посмотрела она на большую стопку, и увидела: Шолохов, Довлатов, Булгаков. Совсем не те авторы. И ни одной монографии, а какие могут быть монографии из университетской библиотеки, если Аня собиралась писать школьное сочинение на серебряную медаль?
***
Первого апреля Анна Владимировна пошла в школу. Оба одиннадцатых класса возликовали при виде новой учительницы. Подумали, что последняя четверть пройдет легко, и все получат пятерки по литературе. Однако Анна Владимировна не поддержала всеобщего восторга. Посмотрев журналы 11 а и 11 б, а так же прочитав их бессвязные творческие работы, заявила прямо, что экзамен им не сдать ни за что.
– А что будет? – закричала Анька Тряпкина.
– А на второй год останетесь, – слова новой учительницы прозвучали как приговор, хотя самой ей показалось, что произнесла она их вполне беспечно.
Двум одиннадцатым классам было предложено забросить школьную программу четвертой четверти и начать подготовку к сочинению. Все поняли, что Анна Владимировна будет читать лекции, из которых им потом предстоит состряпать нечто. Так и случилось.
С утра она читала лекции о Тургеневе, Достоевском, Шолохове, Пушкине, Платонове, Булгакове, Астафьеве – без какой-либо системы, подгоняя их к жанру школьного сочинения. Выступления готовились заранее, очень тщательно отбирался материал, но порой она импровизировала. Так однажды незапланированно выплыло высказывание:
«Человек в художественном мире Достоевского – это не схема, которую легко разгадать», и при чем тут была схема, которую еще и разгадывать нужно? Днем Анна Владимировна писала сочинения для Юли Чайкиной, их претендентка на медаль должна была выучить наизусть со всеми знаками препинания… как стихи. Выбрали несколько тем: о войне, что-то о поэзии Пушкина, о доме и родине по Булгакову, и – как практически беспроигрышный вариант – рецензию на прочитанную книгу. Последней теме учительница уделила больше всего времени. Ночами Анна Владимировна читала монографии к диплому и поэзию восемнадцатого века из сборника, посвяшенного Петербургу. На свидания со Стасиком, который как-то сразу сник, времени не оставалось. Он по-прежнему не хотел встречаться в библиотеке, что Аню очень удивляло. Совсем неплохое место – главное, там всегда тепло.
Спала Анна Владимировна по два часа в сутки. Но столько всего интересного ей успевало присниться. Говорят, что сны коротки и мимолетны, ей так не казалось. Во сне являлся Федор Михайлович Достоевский и ругал ее за глупые сентенции, во сне, вместо Стаса на свидания приходил Довлатов (эх, жаль, что он умер), и она рассказывала ему, что пишет медальное сочинение – рецензию на «Иностранку», и о том, что выучила наизусть, как стихотворение, слова Бродского о его творчестве:
«Произведениям его – если они когда-нибудь выйдут полным собранием, можно будет с полным правом предпослать в качестве эпиграфа строчку замечательного американского поэта Уоллеса Стивенса: «Мир уродлив, а люди грустны». Ей хотелось найти сборник стихотворений Уоллеса Стивенса, в которого она влюбилась за одну гениальную строчку. Ближе к утру всегда являлся Тургенев и грозным голосом произносил:
«Накануне… накануне…накануне…» – и она просыпалась. Бежала в школу, не глядя в зеркало, проводила какие-то штрихи по лицу: тушь – помада. Утреннее свидание с Юлькой Чайкиной заканчивалось чашкой растворимого кофе. Потом начинались скандалы в 11-б. Анька Тряпкина срывала уроки. Она садилась на парту и заявляла, что от такого количества информации у нее голова раскалывается, и вообще, хватит уже… Анна Владимировна не сердилась, поскольку сама недавно была такой же и срывала уроки, сидела на подоконнике и болела за футбольную команду своей школы. Аньке Тряпкиной стоило памятник поставить. Пока та восседала на парте, Анна Владимировна уроки вести отказывалась. И потихоньку засыпала под тургеневское «накануне…накануне…накануне». Однажды, когда 11-а писал подготовительное сочинение, она и на самом деле заснула …Все сделали вид, что не заметил, быстро списали друг у друга.
***
Самый страшный сон приснился Анне Владимировне в ночь перед выпускным экзаменом. Пришел тот самый восьмиклассник, задавший смешной вопрос, и принес череп Мамина-Сибиряка. Череп клацнул зубами и провизжал: «Хорош спать, медаль сгорит у Юльки Чайкиной» – и превратился в Тасю. Тургеневского «накануне» Анна Владимировна в то утро не дождалась.
Экзамен начался в девять часов. Дрожащими руками Тася достала конверты. Анна Владимировна так волновалась, что даже не слышала тем. Только громкое ура двух объединенных классов после слов «человек» и «Достоевский». От сердца отлегло. Но с Юлькой Чайкиной они не писали сочинения на эту тему. Несколько минут, пока Тася зачитывала список, Юлька Чайкина и Анна Владимировна с ужасом смотрели друг на друга, вздохнули облегченно после долгожданного « Рецензия на прочитанную книгу». Тася этот вздох уловила и заулыбалась. Потом подошла к Анне Владимировне, шепнула:
– Будет медаль?
– Будет.
Когда Тася вышла из класса, подняла руку Анька Тряпкина:
– Мы Вам подарок приготовили, Анна Владимировна, – и протянула учительнице… обычную шариковую ручку. Такими же ручками писали все ученики 11-а и 11-б.
– Понятно, – сказала Анна Владимировна.
Ей вдруг стало смешно. Абсурд. Неужели так пишут все сочинения? И два последних месяца вдруг показались ей одним бредовым сном.
В день экзамена надо было проверить только медальную работу, и, вчитываясь в свои и довлатовские строки, Анна Владимировна грустно улыбалась: текст уже перестал принадлежать ей и Довлатову, и жил своей отдельной жизнью на нескольких листочках, подписанных именем Юлии Чайкиной: «Иностранка» Довлатова – ироничная повесть о судьбе бесшабашной Маруси Татарович, уехавшей из СССР в Америку в поисках счастья. И заканчивается она печальным «хэппи-эндом» – типичный довлатовский парадокс: «Рафаэль был в смокинге. Невеста в белом платье с кружевами.
И все гости улыбались. И Лоло не сквернословил. И у Левушки привычно ощущалась неизменная конфета за щекой.
И музыка наигрывала. И все кого-то ждали. И я, честно говоря, догадываюсь, в общем-то,- кого. Живого автора.
И тут явились мы с женой и дочкой. И Маруся вдруг заплакала. И долго вытирала слезы кружевами…
Тут я умолкаю. Потому что о хорошем говорить не в состоянии. Потому что нам бы только обнаруживать везде смешное, унизительное, глупое и жалкое. Злословить и ругаться – это грех.
Короче – умолкаю»
И после этих слов Анне Владимировне вдруг стало так жалко и Довлатова, и себя, и Юльку Чайкину, способную девочку, но не умевшую писать сочинения, и Тасю, которая столько лет ждала медали для своей школы (это было дело ее жизни), и маму, терпевшую Тасю из-за того, что не хотела часто менять место работы, и Аньку Тряпкину, странно выражавшую свой протест, и убогие 8г и 8е, и мальчика с черепом Мамина-Сибиряка, что она заплакала.
***
Весь следующий день учителя литературы падали со стульев, когда в каждом сочинении читали: «Человек в художественном мире Достоевского – это не схема, которую легко разгадать». Только Анне Владимировне было не до смеха. Сморозила какую-то ерунду, а дети эти, не прочитавшие ничего, кроме нескольких глав «Преступления и наказания», повторили ее. И опять вспомнился печальный хэппи-энд Довлатова. Все закончилось хорошо. Четверками и пятерками. Оставалось отвезти в районо сочинение Юльки Чайкиной. Тася вызвала Анну Владимировну к себе в кабинет. Поморщилась, потому что на Анне Владимировне был все тот же похоронный красно-черный наряд, что и в первый день их знакомства. Протянула сочинение, и махнула рукой…
– Езжайте… А кто такой Довлатов? – не удержалась и спросила Тася.
– Там все сказано. Он писал про нас, уродов.
Тася как будто поняла. Но все-таки ее вопрос поразил Анну Владимировну:
– Про школу?
– Нет, он недоучка. В школе не работал. Хотя мог бы и про школу написать. Ладно, я поехала.
– Ни пуха, ни пера,- обреченно вздохнула Тася.
– К черту.
Анна Владимировна вышла из школы и снова превратилась в Аню. Она посмотрела на часы, и поняла, что опоздает на встречу с научным руководителем, которая была назначена на 14-00. На часах было 12. Сначала нужно добраться до районо. Пришлось ловить машину. Никто не останавливался. Ей неожиданно стало плохо, сказывалась усталость последних месяцев. Через десять минут перед ней притормозил новенький BMW, она села не глядя. Назвала адрес районо.
– А где это?- спросил водитель.
– Я плохо знаю. Езжайте по Крылова, – ответила Аня и отвернулась.
И опять закрыв глаза, она увидела все те же странные картинки: череп Мамина-Сибиряка, ругающийся Достоевский, танцующий Довлатов. Совсем не хотелось думать о дипломе.
Проснулась она не от голоса Тургенева, водитель машины поинтересовался:
– Вы не против, если мы сейчас заедем заправимся. Бензина мало.
– Да… пожалуйста, – пробормотала Аня, но почувствовала что-то неладное – уж больно далеко они отъехали, заправки почти на каждом углу. И тут она увидела лес и железнодорожное полотно. «Я все еще сплю», – успокоила себя она. Но через мгновение закричала:
– Стойте! Куда мы едем? Остановитесь! Я сейчас спрыгну!
Водитель хохотнул:
– Попробуй.
Аня открыла дверь, и каблуки ее проехали по дороге. Не понимая ничего, она встала, удивилась тому, что не упала, хотя успела мелькнуть мысль: пусть лучше ноги будут сломаны… В тот момент Аня не обратила внимания на то, что водитель все-таки притормозил от неожиданности. Как быть дальше, она не знала. Машина поворачивала к ней. И тут откуда-то повалили люди с рюкзаками и лопатами. «Хосподибожемой, где я?» Мужик на BMW отъехал. И Аня увидела, что на машине не было номеров. Он не мог ехать по городу. Просто она быстро заснула. Пошла вместе с толпой, минут десять добиралась до трамвая.
В районо приехала позже на полчаса, а к научному руководителю уже безнадежно опаздывала. В маленьком кабинете сидели две тетки. Одна оторвалась от кружки чая:
– Чего тебе, девочка?
– Я сочинение привезла. Медальное.
– Откуда?
– Из пятой школы.
– Совсем сдурела эта пятая … у них дети сами свои сочинения возят, – возмутилась вторая тетка.
– Я не ребенок! Я учитель!
– Еще не лучше, – покачала головой первая тетка.
– Возьмите, – протянула листочки Аня.
И тут наступило гробовое молчание, минуты полторы спустя обе тетки заголосили:
– Кто же так возит сочинения?!! Нужно было в конверт запечатать. Подписи. Печать школы.
– Извините, я первый год работаю.
– У них выпускные классы ведет учитель, который работает первый год!
Аня положила им на стол сочинение и попрощалась. Она только сейчас начала понимать, что лишь чудом не выронила папку и сумочку, когда выпрыгивала из машины… И ей стало страшно. В университет она не поехала, отправилась домой. Зарылась с головой в одеяло и заплакала. Громко. Навзрыд. Несколько дней она пролежала на диване. Ей звонил Стасик, Елена Владимировна, декан факультета, Тася. Мама передавала Ане их слова.
Медаль Юльке дали все-таки.
Декан спрашивает: не пойдешь ли ты в аспирантуру.
Елена Владимировна ждет диплом через десять дней.
***
Диплом Аня написала. Пришел эпизодический Стасик с ноутбуком, и она диктовала ему текст огромными кусками. Главу о поэзии 18 века рекомендовали к публикации. Но так и не опубликовали, случился очередной кризис в стране. В аспирантуру она поступила, но не захотела учиться, поскольку поняла, что в университете все так же уродливо, как и везде. Хотя возможно, она ошибалась. Просто со всеми проблемами последнего года совсем не хотелось видеть сны с черепом Мамина-Сибиряка и прочими персонажами… Но в нормальной, неуниверовской, жизни дурдома оказалось не меньше. Юлю Чайкину она больше никогда не видела. А Анька Тряпкина приходила несколько раз в школу к маме Анны Владимировны и передавала цветы. Говорила: «Плохо, что Анна Владимировна уволилась, таких учителей у нас никогда до нее не было»
А стихи поэта Уоллеса Стивенса Анна Владимировна так и не нашла…
Анна Болкисева
Родилась 4 января 1975 года. Училась в Лицее УрГУ, затем на филологическом факультете, год аспирантуры. С детства писала стихи. Есть публикации в поэтических альманахах и сборниках, в 1998 году вышла книга стихов "Баллада на честном слове". С 2002 года пишет прозу.