78 Views
Действующие лица намеренно не обозначены автором в начале пьесы.
АКТ ПЕРВЫЙ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Интерьер охотничьего балка едва угадывается в темноте. На сцене ничечго не происходит в течение минуты.
Внезапно сцена озаряется вспышкой, вслед которой воцаряется прежняя мгла.
Спустя небольшое время слышится скрип открываемой двери — в помещение входит Охотник.
Охотник уверенно пересекает сцену и зажигает свечу на столе.
Слышен Голос из глубины сцены.
Голос: Свет!
Охотник (сдёрнув с плечаа ружьё и взяв его на изготовку): Кто здесь?
Голос: Я. Где я?
Охотник:В моём балке. Ты кто?
Голос: Мохаммед.
Охотник: Что тебе здесь нужно?
Мохаммед: Мне ничего не нужно, о хозяин балка. Я не знаю, как я здесь оказался.
Охотник: А ты откуда?
Мохаммед: Я из Медины, но родился в Мекке.
Охотник: Какая, к чёрту, Мекка?
Мохаммед: Не упоминай чёрта, о хозяин балка.
Охотник: Ты прав — я хозяин балка. Ну-ка, покажись на свет.
Мохаммед выходит на свет свечи. Он — стройный бородатый араб, одетый в подобие зелёной простыни, на голове его зелёная бандана.
Охотник (оглядев Мохаммеда): Как, ты говоришь, тебя зовут?
Мохаммед: Мохаммед.
Охотник: Ты мусульманин?
Мохаммед: Не понимаю, что означают твои слова, о хозяин балка.
Охотник: Веруешь в Аллаха?
Мохаммед: Да. А какова твоя вера, о хозяин балка?
Охотник (подумав): Моя вера такая, что всякую веру надо уважать. (Опускает ружьё). Ладно, явился — будешь гостем. Чай пить будешь?
Мохаммед: Чай — это китайский напиток, о хозяин балка?
Охотник: Не помню. Может, китайский, а может, и грузинский. А что?
Мохаммед: Нет ли в этом чае винного духа?
Охотник: Будь спокоен. Если надо — добавим. И хватит называть меня “о хозяин балка”.
Мохаммед: Как тебя называть?
Охотник: Сила.
Мохаммед: Сила?
Охотник: Полное имя Силантий. Греческое имя.
Мохаммед: Так ты греческой веры, о Силантий?
Охотник: По-твоему, если мы с тобой будем пить китайский чай, так мы уж китайской веры? И не зови меня полным именем. Прости, я опять забыл: как тебя зовут?
Мохаммед: Мохаммед.
Охотник: Ага, Мохаммед. Так ведь звали вашего пророка.
Мохаммед: Это я.
Охотник: Слушай, Мохаммед. Гостеприимство гостеприимством, а помощь твоя не помешает. Там, в сенях, дрова. Ты их натаскай сюда охапки две, а я растоплю печку.
Мохаммед выходит в сени.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Охотник: Твою мать! А всего-то и вернулся, что за патронами на медведя. А ведь пока тудым, пока сюдым, снег натопить, воду накипятить, чай заварить — и привет, уже небо совсем испортится.
Подходит к стене, вешает ружьё.
А может, оно и к лучшему? Вчера ведь я не знал, что погода портиться начнёт. Да уж, на Маралью Топь ходить — нужна, всё-таки, погода. Да, погода нужна.
Берёт с подоконника горсть щепы и спички, подходит с ними к печке.
А небо портится конкретно.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
С охапкой дров входит Мохаммед.
Мохаммед: Аллах свидетель, о Сила, у тебя в сенях очень холодно.
Охотник: Чай, не май месяц. Вот подожди, печку растопим. (Открывает топку).
Мохаммед: О Сила, не взыщи за прямоту моего вопроса, о чём и с кем говорил ты, пока я ходил за дровами?
Охотник: Сам с собою и говорил. Небо портится, говорил. (Складывает щепу в печи).
Мохаммед: О хозяин балка, разве небо кусок баранины, что оно может испортиться?!
Охотник: Не баранина, но может показаться и с овчинку. Будет непогода.
Мохаммед: Непогода это испытание. (Подходит к печке с охапкой дров) Это и есть твой очаг?
Охотник: Да, рядом клади. А зачем нас испытывать? Мы что, к чему-то готовимся? (Зажигает спичку и подносит её к щепе в топке печи).
Мохаммед (свалив дрова у печки): К Судному Дню.
Охотник (дождавшись, когда займётся щепа): Что?
Мохаммед: Я сказал, о Сила, — к Судному Дню.
Охотник: Ах, ну да. (Берёт полено, аккуратно кладёт его в печь)
Мохаммед: Тебя, похоже, не очень-то это интересует.
Охотник (повернувшись к Мохаммеду): Я сказал, что моя вера — уважать всякую веру. Вот ты, если что-то уважаешь, разве суёшь туда свой нос?
Мохаммед: Ты искушённый спорщик, о Сила, и этим ты мне не нравишься. Но подумай: что есть вера?
Охотник: То есть как это?
Мохаммед: Как это? Есть то, во что ты веришь, и то, во что ты не веришь. Как ты отличишь одно от другого?
Охотник: Дай подумать. И вот что: я положу ещё полено и пойду за снегом. Смотри, когда второе полено займётся, и положи ещё три, одно вдоль другого. (Кладёт полено в печь)
Мохаммед: За снегом?
Охотник: А из чего, по-твоему, зимой воду делают? (Берёт ведро и выходит)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Мохаммед: Даже и пророку не постичь всего, творимого Аллахом. Зачем Он воскресил меня в таком месте, где топят снег для получения воды? Следует ли мне теперь обратить этого человека, или он уже стоит пред Судом Аллаха?
Осматривается вокруг себя.
Но он не язычник. Кто же он? Знает ли он, что Суд со дня на день?
Смотрит на печь и на дрова.
Ведь он может сгореть, как эти дрова в этой печи. Нет, даже если Аллах дал мне один день до суда, Он дал мне его для помощи неверным в их обращении к Нему.
Подходит к печи, заглядывает в топку, кладёт в неё три полена.
И пусть Аллах вразумит меня, чтобы я смог понять, что это за человек, и какова его вера.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Входит Охотник с полным ведром снега.
Охотник: Я был прав — метёт.
Мохаммед: Кто метёт? Ты встретил подметальщика улиц?
Охотник: Снег метёт. Какие тут улицы — тайга. (Подхоит к печке, ставит на неё ведро)
Мохаммед (трогает ладонью снег в ведре): Так вот он какой — снег! Чудны дела твои, Господи!
Охотник: Да ты будто снега не видел, Мохаммед! Постой-ка, ты как сюда добрался?
Мохаммед: Я не добрался. Аллах воскресил меня в твоём балке, о Сила.
Охотник: Чёрт… а ведь следов не было, кроме моих.
Мохаммед: Не упоминай чёрта, о Сила! Но скажи мне… скажи мне две вещи.
Пауза
Охотник: Какие?
Мохаммед: Если ты упоминаешь врага рода человеческого, то знаешь, должно быть, и о том, кому он противостоит. Ты веришь в единого Господа?
Охотник: Бог есть, я знаю.
Мохаммед: И вот второе. Я сказал тебе, о Сила, о Судном Дне. Ты ответил мне ясным арабским языком: “Ах, ну да”, — так отвечают те, кого не интересует предмет разговора.
Охотник (перебивает): Каким языком?
Мохаммед: Что?
Охотник: Каким языком? Каким языком я тебе ответил?
Мохаммед: Ясным арабским.
Охотник: Сейчас ты скажешь, что тоже говоришь по-арабски.
Мохаммед: Я говорю по-арабски.
Охотник: Мохаммед, я говорю по-русски. И ты говоришь по-русски.
Мохаммед: Я говорю по-арабски.
Охотник: Бред какой-то.
Пауза
Погоди-ка. (Достат нож из висящих на поясе ножен, подходит к столу и царапает на нём) Что здесь написано?
Мохаммед (подхоит к столу, читает): Язык.
Охотник: Верно. Русские буквы. (Убирает нож в ножны)
Мохаммед: Арабские буквы. Ими написан Коран.
Охотник: Ими писал Пушкин.
Мохаммед: Не знаю, кто такой Пушкин. Но Коран записывал я.
Охотник: Ты?!
Мохаммед: Я.
Пауза
Охотник: Постой-постой! Значит, ты — пророк Мохаммед?
Мохаммед: Да, о Сила.
Охотник: Но ты же умер.
Мохаммед: Да, о Сила. И Аллах воскресил меня здесь. Ему ведомо, как Он это сделал.
Охотник тяжело садится на табурет у стола, достаёт из кармана папиросы, несколько раз пытается зажечь спичку. Наконец, закуривает.
Пауза
Охотник: Значит, ты пророк Мохаммед.
Мохаммед: Да.
Охотник: Тот самый.
Мохаммед: Не знаю, о чём ты, о Сила. Я — последний из пророков, так сказал мне Аллах.
Охотник: Значит, тот самый.
Мохаммед: Видимо, это так. Весть обо мне дошла и до тайги, где метёт снег. До тайги, весть о которой не дошла до меня.
Пауза
Охотник: Значит, ты тот самый пророк Мохаммед. Ты умер и воскрес.
Мохаммед: Да.
Охотник: И ты говоришь по-арабски.
Мохаммед: Да.
Охотник (с некоторым вызовом): А я говорю по-русски.
Мохаммед: Я этого не слышу.
Охотник (с напором): А я не слышу, что ты говоришь по-арабски!
Мохаммед: Почему для тебя так важно это услышать, о Сила?
Охотник: Слушай, для меня это неважно. Марал говорит по-маральи, я его понимаю. Медведь говорит по-медвежьи, я его понимаю. Ты говоришь по-своему, я тебя понимаю. Но марал не говорит, что говорит по-маральи, и медведь не говорит, что говорит по-медвежьи. Зачем ты говоришь, что говоришь по-арабски?
Мохаммед: Потому что я это знаю.
Охотник: А я не спрашиваю, почему. Медведь не знает, что он медведь, и марал не знает, что он марал. Зачем тебе знать, что ты араб?
Мохаммед: Послушай, о Сила. Разговор о языке начал не я, а ты.
Охотник: Это правда. Я редко задумываюсь о том, что говорю по-русски. Но я это знаю. Зачем я это знаю?
Мохаммед: Спрашивают: зачем? — когда хотят использовать.
Пауза
Охотник: Ну, да. Я знаю, зачем мне лыжи, но я не знаю, зачем мне снег.
Мохаммед: А что такое лыжи?
Охотник: На них ходят по снегу.
Мохаммед: Ты знаешь, зачем лыжи. Зачем снег, знает Аллах.
Охотник: Ладно, хорош, мозга за мозгу заходит. (Встаёт, подходит к печке, заглядывает в ведро) Ты вообще голодный? Есть гречка.
Мохаммед: Что это — гречка?
Охотник: Крупа. Каша.
Мохаммед: Накорми меня гречкой, о Сила.
Пауза. Охотник подходит к столу, встаёт на табурет и снимает висящий на верёвочке под потолком мешочек.
А ведь… послушай, о Сила!
Охотник: Да.
Мохаммед: Медведь и марал живут одни? Или они живут в стае?
Охотник: Одни. И что?
Мохаммед: Им незачем знать, что они медведь и марал. Каждому из них надо лишь знать, что он это он.
Охотник (спускается и развязывает мешочек): Так.
Мохаммед: Собаке надо знать, что она собака, и крысе надо знать, что она крыса.
Охотник (язвительно): Хорошенькая компания для человека.
Мохаммед: А кошке не надо знать, что она кошка.
Охотник: Я скорее стал бы медведем, чем крысой.
Мохаммед: Ты человек, о Сила.
Охотник (повторяя интонацию): Ты уверен, о Мохаммед?
Пауза
Мохаммед: Хорошо, а кто же ты?
Охотник: Когда я хочу понять, где прячется медведь, я медведь. Когда я хочу понять, когда пойдёт снег, я снег. Когда я хочу понять, как починить ружьё, я ружьё.
Мохаммед: Ружьё — что это?
Охотник: Да вон, на стенке висит. (показывает)
Мохаммед: Это посох?
Охотник: Нет, это оружие.
Мохаммед (с интересом): Оружие? А как им сражаются?
Пауза
Охотник: Ах, да, ты не знаешь. Я им охочусь. Хочешь увидеть — пошли во двор.
Мохаммед: Хочу. Но нет ли у тебя для меня тёплой одежды, о Сила?
Охотник: Возьми там, на лавке.
Мохаммед встаёт, обходит стол, берёт с лавки тулуп
Мохаммед: Как это надевать?
Охотник (немного подумав): Как халат. И за печкой обувь. Валенки.
Мохаммед надевает тулуп, обувает валенки. Охотник берёт со стенки ружьё. Оба выходят.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Проходит около полуминуты.Раздаётся выстрел. Спустя полминуты раздаётся второй выстрел. Проходит ещё полминуты.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Входит Охотник с ружьём и стремительно следует к стенке.
Охотник: Так. Гречка будет с мясом.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Входит Мохаммед с охапкой дров и несёт её к печке.
Мохаммед: Воистину, о Сила, твоё ружьё лучше персидского лука! (Складывает дрова у печки)
Охотник: Не знаю, не стрелял. Но персидский лук, должно быть, не даёт осечек. (Направляется к выходу)
Мохаммед: Осечка — это что?
Охотник (приостановившись): Это когда патрон на месте, а всытрела нет. Пойду за куропаткой.
Мохаммед: Чтобы такое вышло с луком, надо не уметь стрелять из лука.
Охотник: С ружьём всё не так. Но иногда я чувствую, что будет осечка — для этого надо стать патроном. (возобновляет движение к выходу)
Мохаммед: Ты оборотень, о Сила?
Охотник (остановившись): Зачем? Никакой я не оборотень.
Пауза
Мохаммед: Зачем ты занёс ружьё в балок?
Охотник: Мешает искать.
Пауза
Мохаммед: Вот, послушай ещё. Может ли ружьё быть гостеприимным?
Охотник: Нет, конечно.
Мохаммед: А медведь?
Охотник: Нет.
Мохаммед (всё более уверенно): А даже собака?
Охотник: Собака может быть верной.
Мохаммед: Но не гостеприимной. И крыса не может быть гостеприимной.
Охотник: Так.
Мохаммед: Только одно существо принимает у себя гостей. Только оно принимает чужих как своих. Ты знаешь, кто это.
Пауза
Охотник: Хорошо, скажу так. Обычно я человек. Но давай-ка я схожу за куропаткой. Значит, так. Вот за печкой котелок. Перелей в него воду из ведра и поставь её на печь. Потом сходи с ведром во двор и набери ещё снега.
Мохаммед: Да, о Сила.
Охотник выходит.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Мохаммед: Чудны дела твои, Господи! Но зачем Ты воскресил меня в теле, которое просит пищи? Или голод мой исчезнет после Суда? (Берёт из-за печки котелок, ставит на пол, снимает ведро, переливает воду в котелок) Я ничего не могу понять. Но Ты — знающий, видящий. Ты сделал так, что я воскрес в этом балке. Ты дал мне желание есть и Ты дал мне пищу. Ты сделал меня носильщиком дров и нагревателем воды. (Ставит котелок на печь) Но одно Твоё слово ко мне — и я пойду на Суд туда, куда Ты укажешь. А впрочем, Ты дал мне человека, и если на то Твоя воля, я обращу его к Тебе.
Берёт ведро, уходит
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Проходит полминуты. Сцена озаряется короткой вспышкой, затмевающей тусклое пламя свечи. Проходит ещё полминуты. Входит Мохаммед с ведром снега.
Мохаммед (подходя к печке): Где же здесь место для ведра?
Голос: Кто здесь?
Мохаммед (насторожённо, после паузы): Ты кто? Во имя Господа, милостивого и милосердного, покажись на свет!
На свет свечи выходит молодой человек еврейского облика, одетый в подобие белой простыни; голова его повязана белым платком.
Ты кто?
Человек: Меня зовут Иисус из Назарета.
Мохаммед (удивлённо): Пророк Иисус?
Иисус: Ты меня знаешь. Я тебя вижу. Ты честный человек, и на тебе милость Господня.
Мохаммед: Пророк Иисус! Ты не такой, как я думал. Аллах говорил мне о тебе.
Иисус: Как интересно ты произносишь Его имя! Ты, должно быть, с востока.
Мохаммед: Похоже, это уже неважно. Вот скажи мне, пророк Иисус, ты сейчас говоришь по-арабски?
Иисус: Я говорю по-арамейски.
Мохаммед: В самом деле, бред какой-то. Как будто и не было столпотворения в Вавилоне.
Открывается дверь, и входит Охотник с белой куропаткой в руках.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Охотник: Да уж, насилу нашёл. Пришлось стать мёртвой куропаткой. Это, правда, уже не больно и не холодно.
Мохаммед: О Сила! Это пророк Иисус из Назарета.
Охотник: Подожди. (роняет куропатку, садится там, где стоял)
Занавес
АКТ ВТОРОЙ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Та же обстановка. На сцене Мохаммед и Иисус
Мохаммед: В самом деле, бред какой-то. Как будто и не было столпотворения в Вавилоне.
Открывается дверь, входит Охотник.
Охотник: Да уж, насилу нашёл. Пришлось стать мёртвой куропаткой. Это, правда, уже не больно и не холодно.
Мохаммед: О Сила! Это пророк Иисус из Назарета.
Охотник: Подожди. (роняет куропатку, садится там, где стоял)
Мохаммед и Иисус бросаются к Охотнику, тот делает слабый отстраняющий жест рукой.
Погодите, я сам.
Мохаммед и Иисус останавливаются. Пауза.
Иисус (Мохаммеду): Он тоже меня знает.
Мохаммед (Иисусу): Да, и лучше, чем меня.
Охотник (слабым голосом, пытаясь шарить по карманам своей одежды): Этого… самого… Как его? Там. В печке. Полено. Горит. Принесите, пожалуйста, ладно? (достаёт папиросу, берёт в зубы).
Мохаммед подходит к печке, открыает топку, обжигает пальцы, принимается дуть на них.
Мохаммед: Как достать?
Охотник (несколько оживляясь): Там, рядом с печкой. Должна быть рукавица. (Внезапно ненадолго оживляется, словно ему в голову пришла забавная мысль) Слушайте, ребята, а как же вы грешников из ада таскаете?
Иисус: Мы не таскаем. Спастись — личное дело каждого.
Мохаммед: Нет, спасает Аллах. (Ищет рукавицу)
Охотник: Слушай, значит, ты Иисус Христос?
Иисус: Христос — это что?
Охотник: Христос — это по-гречески. По-вашему Мессия.
Мохаммед: Погодите-ка. Всё-таки языки различаются или нет? (ищет рукавицу)
Охотник: Не ищи, не надо, я сам (Достаёт из кармана спички, закуривает)
Иисус: А что у вас тут с языками?
Мохаммед: Не можем понять, есть они тут или нет.
Охотник: Значит, ты Иисус из Назарета.
Иисус: Да.
Охотник: Ты был распят на кресте, на третий день воскрес и вознёсся на небеса.
Иисус: Распят — был. Воскрес — не помню.
Мохаммед: Должен был воскреснуть, о Иисус. Так все говорят.
Иисус: Кто так говорит?
Мохаммед: Христиане.
Иисус: Христиане — это, надо так понимать, последователи Мессии. То есть мои. Вряд ли мои последователи станут врать.
Охотник: Значит — что же? Врёт твоя память?
Иисус: А ей-то зачем врать?
Мохаммед: Не осерчай за непочтительность, о Иисус, но всегда найдётся зачем врать. Праведность в том, чтобы не делать этого.
Иисус: Кстати, как тебя зовут?
Мохаммед: Мохаммед.
Иисус: Да, восточное имя. Скажи мне, Мохаммед, а мне тоже всегда найдётся зачем врать?
Мохаммед: Спроси это у себя, о Иисус.
Иисус: Я спрашивал, я знаю. Мне незачем. Но послушаешь тебя — выходит, что праведность даётся только через преодоление.
Мохаммед: А разве не так?
Иисус: Адам был праведен до грехопадения — и грехопадение было как раз преодолением праведности.
Мохаммед: Теперь всё не так.
Иисус: Что такого преодолел ты сам, Мохаммед, что решил в это верить?
Мохаммед (после паузы): Своё нежелание быть устами Аллаха.
Охотник: А что, если вы оба уже праведники, не всё ли вам равно, какими путями вы к этому пришли?
Мохаммед: Другие тоже вправе стать праведниками — почему бы нам не показать им путь?
Иисус: Я никому не рассказывал о том, что ничего не преодолевал. Я и не преодолевал — я учился относиться ко всему с миром. Не всякий может повторить мой путь.
Мохаммед: А как же рассказы о твоей борьбе с Сатаной?
Иисус: Рассказы? Кто это рассказывал? Да, мы встретились в пустыне. Я его пожалел — в конце концов, он отпал от Бога насовсем. Нет никого несчастнее Сатаны. А что тебе об этом рассказывали?
Мохаммед: Ты пожалел Сатану?!
Иисус: А что? Он всего лишь одно из творений Господних. Да ещё настолько глупое, что решившее утверждать: “Я не творение”. Дураков надо жалеть.
Мохаммед: Этот, как ты говоришь, о Иисус, дурак — он сманивает у Аллаха души сотнями и тысячами!
Иисус: И что же — если этим тысячам душ сказать, что они нашли себе плохого вожака, они сразу обратятся к Аллаху? Или, может быть, ты предлагаешь начать бороться с одним из творений Аллаха? Никак не пойму.
Охотник: (перебивает): Постойне, постойте! Я всё в голове укладываю, а не укладывается. Скажи, Иисус, если твои последователи не врут, и твоя память не врёт — что же, получается, есть две истины?
Мохаммед: Истина одна!
Иисус: Бог один. А то, что мы не можем совместить одно с другим — так Бог может. А нам чего-то не хватает, вот и не можем.
Мохаммед: Нет, подожди, о Иисус. Кто-то врёт. Если Аллах говорит противные друг другу вещи, то мы не можем понять Его мудрости. А если два человека говорят противные друг другу вещи — значит, кто-то из них врёт.
Охотник: Далось тебе это враньё…
Мохаммед: Далось! Я очень не люблю лжецов. Иисус, пожалуй, тоже не любит.
Иисус: Дураки они, что лгут.
Мохаммед: Слишком много дураков! Слишком часто лгут! И знаете, хорошо, когда просто лгут — это легко увидеть. Либо голос выдаст, либо лицо, либо поза. А ведь есть такие, что держат и лицо, и позу, и голос. А есть и такие, что прежде поверят в свою ложь, а потом говорят её как правду — например, женщины. Чтобы не поддаваться таким, хорошо бы самому знать истину — или милостивый Аллах подскажет, когда ты слышишь ложь. А бывает и ещё хуже — тогда Аллах даёт лишь чутьё, что тебя обманывают.
Охотник: Да, знаю, бывает чутьё, а ни на чём человека, вроде, не поймаешь.
Мохаммед: Вот-вот! Он тебе говорит: хочу знать, где ты живёшь, чтобы стать твоим гостем. Потом говорит: хочу знать, чем ты владеешь, чтобы не обидеть тебя слишком скромным подарком. Потом говорит: хочу знать, каково твоё войско, чтобы позвать тебя в поход. Только чуешь: что-то не так. А потом Аллах даёт тебе уразуметь: зная, где твой дом, человек может прийти не только гостем, но и вором, и сватом, и покорителем. И ещё: дом, имущество и войско одинаково интересны именно покорителю.
Иисус: Ты как будто не веришь в гостеприимство.
Мохаммед: Верю! Но я верю и в то, что человек един. Не слишком ли много он хочет сразу — и в гости, и сражаться, и подарок подарить? Не слишком ли разбегаются его мысли и желания? В двух местах сразу бывает только Аллах. А когда один человек подряд спрашивает о таких разных вещах… это то же самое, что хотеть сразу и в Мекку, и в Медину. Так можно и разорваться. И самое страшное, что он каждый раз говорит истину, а вместе получается, что вводит в заблуждение.
Пауза
Иисус: А ведь он не говорит истину. Ложь его в слове “чтобы”. Он сказал бы правду, если бы говорил “стало быть”, если бы говорил о последствиях. Если бы он говорил: “Я узнаю, где твой дом, стало быть, смогу быть твоим гостем”. Но он говорит о них как о своих намерениях. А у него другие намерения.
Пауза
Мохаммед: А ведь пожалуй ты прав, о Иисус. Только как разглядеть его намерения? В таком деле можно полагаться только на Аллаха.
Пауза
Охотник: Скажите мне, мужчины, вода в котелке закипела?
Мохаммед (заглянув в котелок): Закипела, о Сила.
Охотник ( бросая окурок и с некоторым трудом вставая): Тогда надо варить кашу. Но прежде разделать куропатку. Кто-то из вас умеет разделывать птицу?
Мохаммед: Я в детстве был пастухом. Я умею резать овец.
Иисус: Я учился плотницкому делу. Куропатку не разделаю, но могу, если надо, заточить топор.
Охотник: Вряд ли топором разделаешь куропатку. Ладно, я сам.
Берёт с пола куропатку, подходит к столу, кладёт её на стол.
Мохаммед: Может быть, ты научишь меня варить гречку, о Сила?
Иисус: А-а, так вы собираетесь кушать?
Охотник: Присоединишься?
Внезапно комната озаряется вспышкой — слабее, чем две предыдущие, но тоже достаточно сильной. Куропатка вспархивает со стола, мечется по помещению.
Охотник: О чёрт!
Иисус: (одновременно) Святый Боже!
Мохаммед(одновременно с ними): Лови её!
Охотник бросается ловить куропатку. Сделав несколько попыток, останавливается, машет рукой.
Охотник: Да ладно, зачем? Надо только её выпустить. (Подходит к двери, открывает её, выходит в сени. Слышен скрип открываемых дверей и вой метели).
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Мохаммед: Во имя Аллаха, что это было?
Иисус: Чудо.
Мохаммед: Да, чудо. Три чуда одно за другим — и каждое из них было чудом воскресения. Неужели и вправду пришла пора Судному Дню?
Куропатка выпархивает. Молчание. Через некоторое время вой метели стихает, затем возвращается Охотник.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Охотник: Улетела. Но что за ветер там, снаружи!
Мохаммед: Это тоже знак Судного Дня.
Охотник: Никогда не делался ловцом куропаток.
Иисус (доброжелательно): Сила, ты издеваешься?
Охотник (с вызовом): А ты не издевался, когда говорил про верблюда и игольное ушко?
Мохаммед: А в чём издёвка?
Охотник: Издёвка понятна только по-арамейски.
Пауза
Мохаммед: Значит, языки есть.
Иисус: Да что ты всё “языки, языки”. Да, я издевался. Но тот богач сам посмеялся над издёвкой. Блажен кто может смеяться, когда над ним издеваются. Хоть в чём-то не отказал ему Господь.
Охотник: Так посмейся ты!
Иисус: Я бы посмеялся. Но я оценил твоё остроумие. Я обратил внимание на тебя, а не на фразу.
Мохаммед: Вообще Сила — умный человек.
Иисус: Если он такой умный — почему он не спасает людей?
Мохаммед: Да, о Сила, почему ты заперся в этом твоём балке?
Охотник: Значит, так надо!
Иисус: Ты думаешь, мы не видим? Рассказывай, с кем ты поссорился.
Охотник: Кхм… с вашим братом.
Иисус: А именно?
Охотник: Да вот с твоими христианами. А знаешь из-за чего? Как только они собираются вдвоём, ты между ними пропадаешь. А значит никакие они не христиане.
Иисус: Верно: если я между ними пропадаю, то они не мои. Только зачем тогда называть их нашим братом, если они скорее брат фарисейский?
Охотник: Ты мне нравишься — ты смелый и честный.
Иисус: Ну если я, по-твоему, таков, то скажи: а что, все до единого мои люди такие, как ты их описал?
Охотник (подумав): Наверное, нет.
Иисус: Тогда зачем ты нашёл именно таких? Знаешь, среди моих был Иуда Искариот — что бы стало, если бы я на нём зациклился?
Охотник: Наверное, ничего хорошего. Но даже у Иуды был ты. А потом ты умер. А может, вознёсся на небо. Я, в общем-то, не их искал — я искал тебя.
Иисус: Кажется, ты меня уже нашёл, Сила.
Охотник: Да, здесь ты живой.
Иисус: И он живой (указывает на Мохаммеда), и он тоже пророк. И мы с ним, если я правильно понимаю, искали, как сказать людям о Боге. И говорили. А ты что молчишь?
Охотник: Да, вы сказали. А потом твои люди пошли войной на его людей. Это называлось крестовые походы. А сейчас его люди хотят воевать с твоими людьми. Это называется джихад. Это что, следствие того, что вы говорили? Или это следствие того, что люди не расслышали?
Мохаммед: Люди слышат не всё, о Сила. Аллаха они вообще боятся — и я боялся. И Джебраила боялся, хотя он и не Аллах. Но многие из них боятся даже знания об Аллахе.
Охотник: Так. Люди боятся, поэтому воюют. Я запутался. Куропатка улетела. Мы хотя бы гречку будем есть?
Иисус и Мохаммед (вместе): Будем.
Охотник берёт со стола мешочек, идёт с ним к печке и высыпает часть гречки в котелок.
Охотник: Иисус, посмотри на подоконнике банку с солью. Надеюсь, она ещё не потеряла силу (подмигивает)
Иисус: Всё издеваешься… а даже не знаешь, на каком языке издеваешься! (Берёт с подоконника банку с солью, даёт её Охотнику. Охотник солит гречку)
Мохаммед: И всё-таки, о Сила. Ты ведь смелый человек, правда?
Охотник: Откуда я знаю? Может, и смелый.
Мохаммед: Тогда имей смелость признаться себе, что три воскресения в твоём балке — это слишком уж много для обыденности, и это чудо.
Охотник: Ну… чудо.
Мохаммед: А всякое чудо — знак.
Охотник: Всё знак. Это как смотреть.
Мохаммед: Чудо — это знак прямо от Аллаха.
Охотник: Я видел много знаков от Бога.
Мохаммед: И воскресение — особенный знак. Это знак того, что Страшный Суд близок.
Охотник: А почему мне следует обращать на это внимание?
Мохаммед: Потому что судить будут всех. И тебя.
Охотник: И куропатку?
Пауза
Мохаммед (Иисусу): Точно тебе говорю: Сила очень умный человек. Мне даже кажется, что он тут, в тайге, именно потому, что он такой умный. (Охотнику): Куропатка — это знак. Это вроде знака на голове судьи.
Охотник: Да, у наших судей, кажется, тоже есть какие-то знаки. Парик, что ли. Не знаю, не судился.
Мохаммед: Вот-вот! Если парик на голове судьи — знак того, что идёт суд, это не значит, что судить будут парик. Но знак того, что идёт суд — это ещё и присутствие судимых. Вот их-то и будут судить. Мы все тут судимые, а куропатка — это парик судьи.
Иисус: Меня судить не будут.
Мохаммед: Кто тебе сказал?
Иисус: Аллах.
Иисус: Мне Он такого не говорил.
Охотник: Так. Опять две истины.
Мохаммед: Истина одна! Мне сказано: не брал Господь Себе ребёнка!
Иисус: Вот эти одежды на тебе — ты их брал?
Мохаммед: Нет, я в них воскрес.
Иисус: Так что же, они чужие? Ты воскрес в чужой одежде?
Мохаммед: Не так быстро, о Иисус. Ты меня путаешь.
Иисус: А ты и не торопись, Мохаммед. Зачем Господу брать, когда всё и так у Него? Всякий человек есть человек Господний. И царствие Божие внутри нас.
Мохаммед: Всякий человек — раб Господний.
Иисус: Ты уже говоришь о том, как относится человек к Богу. А я — о том, что всякий человек у Бога.
Мохаммед: Всё равно — тебя будут судить.
Иисус: Ну хорошо, хорошо. Пусть судят. Почему для тебя это важно?
Мохаммед: Для справедливости.
Иисус: Тебе важна справедливость. А мне важна любовь.
Охотник: А вот то, что вы сейчас спорите, это проявление справедливости или любви?
Иисус: Пожалуй, ни того, ни другого.Мы с Мохаммедом оба обращены к Аллаху лицом. Но у нас разные лица.
Мохаммед: Что правда, то правда. А только знаешь ли, о Сила, я говорю о судимости Иисуса для того, чтобы ты понял: если уж его будут судить, то тебя тем более.
Охотник: Ты хочешь, чтобы я ещё раз показал свой ум? А я могу.
Мохаммед: Лучше покажи, что ты покорен воле Аллаха.
Охотник: А если воля Аллаха именно в том, чтобы я плевал на Страшный Суд? Ну, осудят. Ну, буду вечно мучиться. С чего ты взял, что я не привыкну?
Мохаммед: Твоя привычка в руках Аллаха.
Охотник: Вот что. Может, гречка уже сварилась. (Подходит к котелку, пробует)Да, точно. Сейчас достану миски и будем есть. А пока что пусть закипит вода для чая.
Снимает котелок с печи, ставит на пол, достаёт из-за печи второй котелок, наливает в него воды из ведра и ставит на печь
Мохаммед: Иисус, ты тоже голоден?
Иисус: Да.
Мохаммед: Воистину, непостижимы пути Аллаха. Зачем нам быть голодными после воскресения? Впрочем, на всё воля Его.
Охотник достаёт три миски, расставляет их на столе, раскладывает ложки, ставит котелок. Мохаммед и Иисус берут и разглядывают ложки.
Мохаммед: Что это такое, о Сила, и как этим пользоваться?
Охотник: Черпаешь из миски и кладёшь в рот.
Мохаммед делает несколько тренировочных движений ложкой. Иисус смотрит на его движения.
Иисус: Очень интересно. Сила, в вашей стране совсем не едят руками?
Охотник: Дичь едят руками. Но мне упорно кажется, что дичи больше не будет. (Своей ложкой раскладывает гречку по мискам)
Иисус: Когда я последний раз в жизни кушал — ну, до воскресения, — мы с учениками очень много говорили. Я уже знал, что меня казнят.
Охотник: Не надо о грустном. Ты же воскрес. Лучше расскажи, что у вас тогда было на ужин.
Иисус: Хлеб, вино, баранина.
Охотник: Гречка, чай и улетевшая куропатка.
Мохаммед: У нас тоже последний ужин.
Охотник приступает к еде. Остальные приступают вслед за ним.
Иисус: Тогда уж рассказывайте. Расскажи ты, Сила, как ты не поладил с теми, кто зовёт себя моими последователями.
Охотник: О-о-о… Это было давно. Я учился в духовной семинарии.
Иисус: Это что такое?
Охотник: Там учат на священников. Точнее, на служителей церкви. И вот как-то раз у меня было послушание в библиотеке. Я нашёл там книгу и начал читать. Книга называлась “Критика целесообразности живой природы”. Как она там оказалась? По сути, книга против того, как церковь понимает Бога. Творчество бесцельно, было там написано, и написано было, что Бог творил мир безо всякой цели. Ну, это так, в общем. Написал какой-то Евстрат Кремницкий из Кёнигсберга. Судя по тому, что он пишет, он там слушал лекции Канта.
Мохаммед: Мне это мало что говорит. Кёнигсберг, Кант… что это?
Иисус: Мне тоже ничего не говорят эти имена.
Охотник: Кёнигсберг это город. А Кант это философ. Он изобрёл новое доказательство бытия Бога.
Иисус: А разве это надо доказывать? Не всё ли это равно, что ты, Сила, будешь мне доказывать, что существуешь ты?
Мохаммед: Лучше не так: всё равно, что ты мне будешь доказывать, что существую я.
Иисус: Или так.
Охотник: Значит, в то время, когда жил Кант, это было нужно.
Иисус: Печальные времена.
Мохаммед: Все отпали от Аллаха.
Охотник: Ну уж точно не Кант. А ещё Кант писал разные книги, и некоторые называл критиками. А ещё он очень ловко доказал, что существование не является свойством.
Иисус: А это ещё зачем?
Охотник: Чтобы никто не подумал, что есть вещи, которых не существует. А ещё чтобы показать, что есть вещи, которых мы не воспринимаем.
Мохаммед: Интересно. Некоторые не воспринимают Аллаха. Но он от этого не исчезает.
Охотник: Значит, Кант работал на Аллаха. А Евстрат Кремницкий учился у Канта. Но книга у него вышла такая, что наша церковь её очень невзлюбила. Я потом узнал: весь остальной тираж был уничтожен по настоянию Священного Синода.
Иисус: Что такое тираж и что такое Священный Синод:
Охотник: Священный Синод — это, пожалуй, что-то вроде Синедриона. А тираж… в наше время книг делают много. Их печатают. Печати ведь были в ваше время — с одной печати можно сделать сколько угодно оттисков.
Иисус: Да.
Охотник: Пятьсот лет назад с небольшим изобрели такие печати, которые можно собирать по буквам. Изобрели и стали собирать печати, которыми как раз и оттискивали книги. Одна печать — тысяча книг.
Иисус: Много. Да только чему можно научиться по книгам? Вот если бы изобрели таких людей, которых можно собирать из кусочков… Впрочем, тоже мало толку. У таких людей тоже мало чему можно было бы научиться.
Мохаммед: О Иисус, если бы по книге нечему было учиться, разве Аллах сказал бы мне писать то, что Он говорит?
Иисус: Мне Аллах не говорил писать. Значит, иногда можно, а иногда нельзя.
Пауза
Охотник: Так вот. Я, кажется, знаю, за что меня будут судить. Я украл эту книгу из библиотеки. И стал разговаривать о ней с семинаристами. За это меня отчислили.
Мохаммед: За воровство?
Охотник: Нет, конечно. За воровство я бы покаялся, на меня бы наложили епитимью — и всё. За разговоры.
Мохаммед: Епитимья — это что?
Охотник: Послушание, чтобы исправиться. Задание.
Иисус: И тебя не пытались хотя бы вразумить?
Охотник: Нет.
Иисус: Что же такого было в этой книге?
Охотник (горячо): Правда.
Иисус: Ты хочешь сказать, что тебя отчислили за правду?
Охотник: Да.
Мохаммед: А откуда ты знаешь, что это была правда?
Охотник: По ощущениям. Во всяком случае, эта книга не обещала читателю никаких благ — по-моему, это уже честно.
Мохаммед: Да, обычно обманывают людей, обещая им блага. Но если для тебя благо это правда, то можно обмануть тебя, обещав правду.
Иисус: Если эта книга чему-то учила, то она учила любить?
Охотник: Да. Она учила любить мир таким, какой он есть. А не за то, что всё в нём создано для тебя.
Мохаммед: Ты говоришь так, как будто книги, в которых говорится, что мир создан Аллахом для тебя — сплошной обман.
Охотник: Может, в твои времена и было по-другому. Но не теперь. Вот что — посмотрю, как там вода. Может, пора заваривать чай.
Иисус: Однако, прочтя эту книгу, ты убежал от людей. Она поссорила тебя с миром.
Охотник: С людьми.
Встаёт, идёт к печке
Внезапно помещение озаряется вспышкой.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Иисус: Ещё один.
Голос: Вы мне?
Мохаммед: Выходи на свет.
На свет появляется человек индийской внешности, одетый в подобие жёлтой простыни, без головного убора.
Мохаммед: Ты кто?
Человек: Не знаю. В прошлом воплощении я звался Сакьямуни.
Мохаммед: Что такое прошлое воплощение?
Охотник ( возвращаясь к столу с котелком кипятка): Погодите, я его знаю. Ты Будда, верно?
Будда: Если воплотился ещё раз — значит, уже нет. (Садится к столу)
Мохаммед: И всё таки, что такое прошлое воплощение, о Будда?
Будда: Душа вселяется в разные тела. Мы рождаемся много раз. Я знал, что моё прошлое воплощение будет последним. Теперь я не знаю ничего.
Мохаммед: Правильно, не знаешь. Ты явился на Страшный Суд.
Будда: А что такое Страшный Суд?
Охотник: Страшный Суд — это значит, что ты жил один раз, а сейчас тебе даётся вторая жизнь, вечная. И от Суда зависит, будет ли она вечным наслаждением или вечным страданием. (Иисусу и Мохаммеду) Вроде, я всё правильно сказал.
Иисус и Мохаммед кивают.
Будда: Я жил много раз. И я как раз знал, что избавился от вечности.
Иисус: Тут есть ещё гречка, если хозяин тебя угостит.
Охотник: Конечно, угощу. Скажи, Будда, ты голодный?
Будда: Не очень, но поем с удовольствием.
Охотник: А главное, в хорошей компании. (Обращается к Мохаммеду и Иисусу) Знаете, кто это?
Иисус: Божий человек.
Будда: Скажи мне, достойный собеседник, какого из богов я человек?
Мохаммед: Да ты язычник! Первый раз вижу такого мудрого и спокойного язычника.
Будда: А что такое язычник?
Мохаммед: Тот, кто думает, что богов много.
Будда: Какая разница, сколько их? Все боги — иллюзия.
Иисус: Ого!
Мохаммед: Ты просто не представляешь, насколько ты оскорбляешь Аллаха.
Будда: Разве можно оскорбить иллюзию?
Мохаммед грозно поднимается над столом, затем с усилием садится обратно.
Мохаммед: Ты чего-то не понимаешь, о Будда. Дело не в том, что ты оскорбляешь Аллаха. Дело в том, что ты вместе с нами подлежишь Страшному Суду.
Будда: Мне очень жаль, что ты так думаешь. Страшный Суд означает, как сказал этот человек (указывает на Охотника), вечную жизнь. А ведь ничто не вечно. Значит, нет и Страшного Суда.
Иисус: Слушай, Будда. Ты заблуждаешься. Может, Мохаммед и не прав, что хотел тебя сейчас ударить… но если ничто не вечно, то разве могут быть вечными перемены?
Будда: А если ничто не вечно, то разве может быть вечной невечность перемен?
Иисус (вставая): Горе тебе! Такой мудрый человек… мудрый земной мудростью. Не более того! Дурак! (Садится)
Охотник: Слушайте, чего вы в моём доме ругаетесь? Хотите подраться — выйдите на улицу и подеритесь. Один тулуп на лавке, другой я дам.
Мохаммед(вскакивая): Обойдёмся без тулупов.
Будда (вставая): Ну, пошли.
Будда и Мохаммед выходят в сени. Слышен скрип открываемой двери, затем слышно, как она захлопывается.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Охотник: Знаешь, кто он такой? Он создал одну из мировых религий. Первую по времени. Ты — вторую, а Мохаммед — третью. И вот я смотрю, основатели двух мировых религий начинают драться точно так же, как дерутся их последователи.
Иисус: Я ничего не собирался создавать. Я вёл людей к Богу.
Охотник: Он тоже вёл людей — к избавлению от страданий.
Иисус: Ну да, в Царствии Господнем.
Охотник: Для его людей нет Царствия Господня, нет Единого Бога и нет конца времён. Вы с ним были в разном окружении.
Иисус: Можно подумать, он не из потомков Ноя.
Охотник: Для него ты потомок Пуруши, а Ноя не было.
Иисус: Что значит не было?
Охотник: То и значит.
Открывается дверь, в ней показывается голова Мохаммеда
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Мохаммед: Скажи, о Сила, нет ли у тебя лопаты?
Охотник: Зачем?
Мохаммед: Там всё занесло снегом. Дверь занесена наполовину. Как хорошо, что она у тебя откркрывается внутрь.
Охотник: Это специально. Лопата в сенях. Ты уверен, что вы всё ещё хотите драться? Или для того, чтобы разувериться в этом, тебе надо покидать снег?
Мохаммед (подумав): Думаю, что Будду стоит разубедить. Без драки.
Иисус: Думаю, что Будду стоит полюбить. Тогда ты спасёшься на Страшном Суде.
Мохаммед: Отстань. (Исчезает в двери)
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Охотник: Вот теперь и думай, можно ли устроить так, чтобы люди перестали страдать, на крови одного Будды.
Иисус: Может, их разнять?
Охотник: Да они уже не собираются драться.
Иисус: Надо хотя бы разобраться.
Охотник: Я для себя уже разобрался.
Иисус: В чём?
Охотник: В том, куда привели все ваши старания — и твои, и Мохаммеда, и Будды.
Иисус: Куда же, по-твоему?
Охотник: Туда, откуда и начинали.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Входят Мохаммед и Будда
Мохаммед: Не раскопаешь.
Будда: У вас тут много интересного. За дверью, я так понял, то же самое, что и на гималайских вершинах.
Охотник : Да, оно самое.
Пауза
Погодите-ка. Говорите, не раскопаешь?
Мохаммед: Да.
Охотник: Значит… (Начинает смеяться)
Иисус: Что такое?
Охотник (сквозь смех): Мы заперты. Мы как жители Земли — заперты в одном месте, маячим друг у друга перед глазами и дерёмся. Ох, посмотрю я, сможем ли мы тут поладить взаперти. (Прекращает смеяться) Чтоб я сдох!
Занавес
АКТ ТРЕТИЙ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
На сцене Охотник и Иисус
Вохдят Мохаммед и Будда
Мохаммед: Не раскопаешь.
Будда: У вас тут много интересного. За дверью, я так понял, то же самое, что и на гималайских вершинах.
Охотник : Да, оно самое.
Пауза
Погодите-ка. Говорите, не раскопаешь?
Мохаммед: Да.
Охотник: Значит… (Начинает смеяться)
Иисус: Что такое?
Охотник (сквозь смех): Мы заперты. Мы как жители Земли — заперты в одном месте, маячим друг у друга перед глазами и дерёмся. Ох, посмотрю я, сможем ли мы тут поладить взаперти. (Прекращает смеяться) Чтоб я сдох!
Иисус: Не торопись сдыхать. Лучше скажи, Сила, мы будем пить чай?
Будда: А что такое чай?
Мохаммед: Не хочется уже.
Охотник: Так я завариваю?
Иисус: Подождём, пока захотят все.
Будда (Мохаммеду): А всё же почему ты не ударил меня за дверью?
Мохаммед: Холодно. И я остыл.
Охотник встаёт, подходит к печке, снимает с неё котелок. Стоит задумавшись. Пауза.
Охотник: Может, выкинуть поленья и выпустить тепло? Мы все остынем и перестанем быть друг другом недовольны.
Будда: Я пока доволен всем. Давно меня никто не пытался побить. И уж никогда никто не говорил мне, что будет Страшный Суд. Вы все по-прежнему в этом уверены?
Иисус: Мы всегда в этом уверены, Будда.
Будда: Давайте хоть познакомимся.
Иисус: Меня зовут Иисус. Хозяина балка зовут Сила. А того, что тебя хотел побить, зовут Мохаммед.
Мохаммед: Пророк Мохаммед. Со мной говорил Аллах.
Будда: Сейчас ты опять захочешь меня побить.
Мохаммед: Захочу, язычник. Если Аллах будет милостив ко мне, то расхочу.
Охотник (Мохаммеду): С чего ты взял, что он язычник?
Мохаммед: Он считает, что Аллах иллюзия, и считает, что богов много.
Будда: Много богов — ещё больше иллюзий. Если язычник тот, кто верит во множество богов, то я не просто не язычник, я противоязычник.
Охотник (Мохаммеду): А у вас в пустыне бывают миражи?
Мохаммед: Это ты к чему?
Охотник: Так, вообще.
Мохаммед (устало): Врёшь.
Охотник: Вру. Но правды не знаю и сам.
Иисус: Скажи, Сила, у тебя есть кусок ненужного дерева?
Охотник: Там, в сенях, дрова в поленнице.
Иисус: А топор?
Охотник: Там же.
Иисус встаёт и выходит в сени.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Мохаммед: Зачем это ему?
Охотник: Почём я знаю?
Мохаммед: Кажется, я знаю. А что, о Сила, можно пострелять из твоего ружья?
Охотник: Во двор же не выйдешь.
Мохаммед: Если ты мне позволишь, я открою дверь во двор и буду стрелять туда, стоя в сенях. Мне очень понравилось, как оно толкается в плечо.
Охотник: А зарядить сам сможешь? А курки взвести?
Мохаммед: Покажи мне ещё раз, о Сила.
Охотник снимает со стенки ружьё, показывает, как заряжать и как взводить курки. Мохаммед внимательно наблюдает. Издали внимательно наблюдает Будда.
Охотник: Патроны дам холостые. Толкается так же, а стреляет громче.
Мохаммед: Благодарю тебя, о Сила (Берёт ружьё и патроны, выходит в сени. Слышен звук открываемой наружной двери и завывание бури).
Входит Иисус с топором и поленом
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Иисус: Как ты думаешь, Сила, это дерево не слишком хрупкое, чтобы можно было вырубить из него прибор для еды?
Охотник: Ложку? Хрупковато, но чтобы любоваться — сойдёт. А уж чтобы время занять…
Иисус: Мохаммед прав — ты умный. Здесь никого и ничему не научишь. Мохаммед и так верит в Аллаха, а любить врагов ни за что не захочет. Будда не верит в Аллаха и не поверит. Ты, кажется, ничему не хочешь учиться. Мне надо занять время до Суда.
Будда: Иисус, скажи мне, почему всё-таки вы все так уверены в том, что будет Страшный Суд?
Иисус: Потому что в нашем народе все и всегда в этом уверены. Есть ещё римляне — они не верят. Они только воюют — и всё. Но для меня обсуждать, будет ли Страшный Суд, всё равно, что обсуждать, есть ли… нет, ты не поймёшь. Вот скажи, Будда, у тебя руки есть?
Будда: Есть.
Иисус: Всё равно, что обсуждать, есть ли у меня руки. Может быть, ты точно так же уверен в своих многократных воплощениях.
Будда: Может быть. Да, ты прав — я никогда не задумывался, а не иллюзия ли перевоплощения.
Иисус: Похоже, каждый из нас при своих иллюзиях. (Начинает обстругивать полено топором)
Из-за двери слышен выстрел.
Будда: Это что такое?
Иисус: Неужели это Мохаммед и ружьё?
Охотник: Да, это Мохаммед стреляет.
Иисус: Громко. А ты, Будда, кем был до воскресения… в общем, в прошлой жизни?
Будда: Человеком.
Иисус: Это понятно.
Будда: Разве? Для меня это не факт — в прошлой жизни можно быть кем угодно.
Иисус: Просто я не о том. Вот Мохаммед в детстве был пастухом. Я в детстве учился плотничать. А ты кем был в детстве?
Будда: Царевичем. Но к восемнадцати мне это надоело.
Охотник: Скромный!
Будда: Правда, надоело. Ничего толком не узнаешь. Я даже не знал, что умру.
Иисус: Жить, не зная, что умрёшь — какой смысл?
Будда: Вот-вот, никакого. И отец мой, наверное, мало что знал. А вот брахманы всё знали. Только и делали, что учили нас жить.
Иисус: Брахманы — кто это?
Будда: Жрецы.
Охотник: Брахманы — это фарисеи.
Иисус: Ого! И у вас хозяйничали фарисеи?
Будда: И дохозяйничались. Я получил знание и ушёл в соседнее царство. А тем временем царство моего отца растерзал другой сосед. А впрочем… царства тоже смертны. Ничто не вечно.
Иисус: И всё-таки Бог вечен.
Будда: Знаешь, Иисус, я думал, что вечной будет моя нирвана. Она оказалась не навсегда.
Иисус: Нирвана — это что такое?
Будда: Покой. Когда ничего нету. А главное — когда нету тебя.
Иисус: Я есть.
Будда: Ты ещё не устал быть.
За дверями слышен выстрел.
Иисус: Здорово он лупит! И ведь ему это нравится. Вот, как сейчас помню, Петру нравилось мечом махать.
Будда: Я тоже учился мечом махать. Палицей. Копьём. Из лука стрелять учился. Только это всё не моё.
Иисус: Ну… из дерева вырезать тоже не моё. А вот видишь… (Показывает наполовину оструганное полено)
Будда: Интересно, я бы смог так мечом?
Иисус: Почему бы и нет? А вот что ещё скажи: у вас там все до единого верят в то, что рождаются снова и снова?
Будда: Ну да.
Пауза
Иисус: Постой-ка! А ведь когда человек рождается, он рождается от отца и матери, так?
Будда: Так.
Иисус: Значит, сейчас ты не родился.
Будда: Может, просто я не человек? Я был рыбой в одной из прошлых жизней — знаешь, я вылупился. Это совсем особые ощущения.
Иисус: А кто же ты, если не человек?
Будда: Может, демон.
Иисус: Демонов я видел. Я их гонял. Они не такие.
Будда: У вас тут, похоже, всё запутано. Я поначалу подумал, что запутался только я.
Иисус: Ты, кстати, на каком языке говоришь?
Будда: На пали.
Из-за двери слышен выстрел.
Иисус: Кажется, я уже привык.
Будда: К выстрелам?
Иисус: И к выстрелам тоже.
Охотник: Знаете что? У греков был один философ. Звался Сократ. Иисус, может, ты слышал. Он говорил: “Я знаю, что я ничего не знаю. А другие не знают даже этого”.
Иисус: И как он прожил жизнь с таким безверием?
Охотник: Добродетельно.
Иисус: Интересно, что такое эта греческая добродетель. Ходить на войну? Или чтить власть Кесаря, как у римлян?
Охотник: Ну, Кесаря у греков не было. Сократ заставлял всех задумываться о том, правильно ли они живут.
Будда: Наш человек.
Иисус: Похоже на то.
Охотник: Интересно, что скажет Мохаммед.
Долгая пауза. Затем слышен выстрел.
Надеюсь, он не имел в виду ответить на мой вопрос. Человек-то хороший.
Иисус: Что-то у вас с ним не заладилось. Представляю, если бы ты решил, что мой ответ на твой вопрос — продолжать выстругивать полено. Мол, Аллах из этих дров может сделать наших людей.
Охотник: А может быть, вообще это главное — заставить людей задуматься, правильно ли они живут? И пусть они будут хоть из дерева, люди эти.
Иисус: Люди живые. И все разные.
Будда: Да, все разные.
Охотник: Все, да не все.
Иисус: Не темни.
Охотник: Люди хотят быть одинаковыми. Понимаете? Хотят. Ты разный. Будда разный. Мохаммед разный. Вы поравли с одинаковостью. А те, кто пошли за вами, просто нашли новую одинаковость.
За дверью слышен выстрел
Будда: Он всё чаще и чаще.
Иисус: Научился.
Охотник: А ты говорил — никто не хочет учиться.
Иисус: Все всё время учатся. Либо укрепляются в изученном, либо учатся новому, либо учатся забывать старое. Каждый миг. Но Мохаммед не хотел учиться стрелять из ружья всё быстрее — для него это слишком мелко. Он просто коротает время.
Охотник: Если все всё время учатся, то зачем учить их специально?
Иисус: Чтобы спасти от Суда.
Охотник: А если Суда-таки нет?
Иисус: Тогда… тогда чтобы привести к тому, о чём говорил Будда. К нирване.
Охотник: А если нет нирваны?
Будда: Если бы её совсем не было, я бы всё время существовал.
Охотник: Почём ты знаешь, что умер не мгновение назад?
Из-за двери доносится выстрел.
Будда: Похоже, прав был твой Сократ. Мы знаем, что мы ничего не знаем. А только некоторые вещи я проверяю.
Иисус: Что, например?
Будда: Страдание, например. Я знаю, как страдать и как не страдать. Радость. Я знаю, как радоваться. И цепь перерождений я проверял — я все их вспомнил.
Иисус: В этом смысле я проверял Бога — он очень часто со мной говорил. Я проверял сатану — мы с ним встретились в пустыне. Я проверял любовь.
Охотник: Я проверял, что значит быть другим.
Иисус (показывает почти готовую ложку): Ну как?
Будда: А что это?
Иисус: Этим едят.
Охотник: Неплохо.
Иисус: А ты, Сила, кем ты был в детстве?
Охотник: Как все, школьником.
Иисус: Учился?
Охотник: Да.
Иисус: Чему?
Охотник: Читать, писать, считать и куче всяких ненужностей.
Из-за двери слышится выстрел.
Будда: Я очень хочу проверить Страшный Суд. Вы говорите, что мы воскресли для Страшного Суда. Если кого-нибудь из нас убить, ваш Аллах воскресит его ещё раз? Если да, то Суд будет. Если нет… значит, всё это иллюзия. А если есть перевоплощение, то убитый просто перевоплотится позже.
Иисус: Не говори глупостей. Если он воскреснет, то каково будет убийце?
Входит Мохаммед
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Мохаммед: Хорошо пострелял.
Будда: Да, мы слышали.
Мохаммед: Стрелял бы ещё — кончились патроны (проходит к столу, прислоняет к нему ружьё)
Охотник: Да возьми.
Мохаммед: Позже. Там был один совсем не такой, другого цвета. Я зарядил, но стрелять не стал. Скажи, о Будда, Иисус ещё не научил тебя верить в Страшный Суд?
Иисус: Я и не учил.
Мохаммед: Как?
Иисус: Человек верит в своё.
Мохаммед: Что толку ему верить в своё, если он заблуждается.
Будда: Мы все заблуждаемся. Никто ничего не знает.
Мохаммед (Иисусу): Скажи ему, о Иисус. Скажи ему, что мы с тобой знаем Аллаха.
Иисус: Для него это не доказательство. Мохаммед, стоит ли быть таким настойчивым?
Мохаммед: Он отправится к чёрту. Тебе его не жалко?
Иисус: Он предлагает проверить.
Мохаммед: Как?
Будда: Если Страшный Суд будет, Аллах воскресит любого, кто умрёт, ещё раз.
Мохаммед: Я спрашивал Иисуса, о Будда. Но разве следует искушать Аллаха?
Иисус: Вряд ли это искушение. Ему нужен знак. Да и нам он, похоже, нужен.
Охотник: Ребят, вы что, серьёзно?
Мохаммед: Я готов. Я привёл к Аллаху всех, кого Он дал мне привести к Нему. Если Милостивый даст нам возможность привести ещё одного — воистину, Его милосердие не знает границ!
Иисус: Я тоже готов. Мне нечего терять.
Будда: Я буду счастлив потерять всё ещё раз.
Охотник: Вы с ума сошли.
Мохаммед: Я верю в Страшный Суд. Меня убеждать не надо.
Иисус: Мне, может быть, стоит убедиться снова.
Будда: Ты говоришь, в ружье патрон другого цвета? (Берёт ружьё, наводит на Мохаммеда).
Мохаммед: Во имя Аллаха, милостивого и милосердного!
Будда: Смерти нет. Никто никогда не умирает.
Внезапно Охотник с воплем скрючивается пополам и падает на пол.Будда нажимает на курок — раздаётся громкий щелчок.Охотник стонет и крючится на полу. Будда смотрит на ружьё.
Иисус: Господь великий!
Мохаммед: Аллах милостивый и милосердный! Значит, и Будда уверует, что будет Суд?
Будда: Я вижу, что ружьё не сработало.
Мохаммед: У меня оно работало каждый раз. Потому что я стрелял, никого не собираясь убить. Но Аллах воскресил нас и больше не даст убить никого.
Охотник (сквозь затихающие уже стоны): Идиоты! Опыт они, уроды, решили поставить! Козлы!
Мохаммед: Зачем ты ругаешься, о Сила? Аллах явил нам знак.
Охотник: Вы идиоты. (Садится, закуривает) В кого вы играли?
Иисус: А в кого играл Авраам, когда чуть не принёс в жертву Исаака?
Охотник: Он прямо так хотел.
Иисус: Его вёл Бог. И нас вёл Бог — я видел.
Охотник: Знаете, что это было? Я остановил патрон. Я стал патроном и сам себе сделал осечку.
Иисус: И тебя вёл Бог.
Мохаммед: Воистину, Аллах — причина всего.
Охотник: Ты видел Бога, Мохаммед видел Бога, может, даже Будда видел Бога. Не видели, так слышали или чувствовали. Но я видел кое-что другое. Я видел, как тысячи людей убивают друг друга Убивают за символ веры. Твоей веры, веры Мохаммеда. За Будду только не видел, чтобы убивали, но армии у буддистов есть. И я ещё не знаю, что было в том же Тибете в средние века. И вы сейчас вели себя в точности как они.
Иисус: Бог ведёт одного человека — этот человек ведёт за собой тысячи.
Охотник: В том-то и дело. Бог ведёт одного, другого, третьего, десятого… Но людей миллионы, вы не представляете, их семь миллиардов, даже больше. И они живут по другим законам.
Иисус: Для того мы и пытались привести их к Богу, чтобы они жили по тем же законам.
Мохаммед: Это уже неважно — Страшный Суд с минуты на минуту.
Будда: Возможно, что даже и так. Одноразовое решение всех кармических последствий.
Мохаммед (нетерпеливо): Возможно, и так, возможно, и так… Врёшь, ты не веришь, ты только усомнился в прежнем. Смотри, Иисус, ещё один человек может узнать о Страшном Суде. Ещё чуть-чуть — и он будет готов.
Охотник (встав в позу): Не будет никакого Страшного Суда.
Мохаммед: Это ещё почему?
Охотник: Потому что я так говорю. Вас тут трое, со мной четверо. Все воскресли в одном месте. Зачем? Почему? Что, вас будут судить отдельно ото всех? С вами хоть можно как-то поладить, с вами хоть познакомиться можно. Но вас мало.
Иисус: Как-то сумбурно, ничего не понятно.
Охотник: Я и сам не понимаю. Но я знаю: где соберутся десятеро, там я не могу по-настоящему знать каждого. Где соберутся две сотни, там каждый не может по-настоящему знать меня. Зато две сотни отлично могут идти всей толпой туда, куда им укажут. А они собираются в толпы. Они хотят стать одинаковыми. Человек — существо коллективное, именно поэтому он не может быть един с миром. Поэтому его нельзя судить отдельно от стада. Понимаете? Жило бы в мире двести человек — проблем было бы меньше, а десять — может, вообще никаких проблем. А так… так и живём десятками и сотнями. Сотня против сотни. Миллиард — не наше число. Да, миллиард — не наше число.
Будда: Не зря я уводил людей от мира.
Иисус: И я уводил.
Мохаммед: Во имя Аллаха, мы вели людей именно в Его сторону!
Охотник: Толпой?
Мохаммед: А как было иначе? Конец слишком близко.
Иисус: Я пытался обратиться к толпе — ничего не вышло. Тогда я призвал учеников.
Будда: Я всегда вёл только отдельных людей.
Охотник: Но вот… поразили пастыря — и опять собралось стадо.
Иисус: Ты о чём?
Охотник: Ты говорил, что принёс не мир, но меч и разделение? Ты принёс их ненадолго. Невозможно разделить людей, пока они живут в этом мире. Люди хотят быть одинаковыми. У вас ничего не получилось. Я от вас ухожу.
Мохаммед: Ты не сможешь — дверь занесло.
Охотник: Есть крыша.
Охотник влезает на стол, затем, подтянувшись, на балку, переворачивается, выбивает ногой доски крыши и вылезает через щель.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Мохаммед: Ушёл.
Иисус: Куча гостей — и где же хозяин?
Будда: Свеча скоро догорит.
Все смотрят на догорающую свечу
Иисус: Надо поискать ещё свечи.
Иисус начинает искать на подоконнике, затем под столом
Мохаммед: Посмотри, о Иисус, там в углу сундук.
Иисус вылезает из-под стола, подходит к сундуку, открывает, достаёт книгу.
Иисус: Тут книга. (Читает название) Критика целесообразности живой природы. Сочинение Евстрата Кремницкого.
Мохаммед: Та самая? Это ведь она была причиной его отказа от мира. Он отчаялся во всём, почитав эту книгу.
Иисус: Я знаю, как спасти его перед судом Господним. (Подходит к печи, открывает топку, дует на пальцы. Затем кладёт книгу в печь)
Пауза
Мохаммед: Постой. Я путаюсь. Ты уничтожил причину — значит, ты уничтожил Аллаха?
Иисус: Кажется, мы все запутались. Раньше мы были втроём — каждый из нас, с ним его ученики и Аллах. А теперь слишком много учителей, и все учат разному. А учеников нет.
Будда: Свеча догорела.
Свеча гаснет. Всё погружается в темноту
Занавес
Сергей Алхутов
Практикующий психолог, мастер НЛП, писатель, член СПМ. Публиковался в журналах «Знамя», «Полдень», «Уральский следопыт», автор трёх книг, лонглистер премии «Национальный бестселлер — 2009»