193 Views
Погода сегодня ужасная, но мне сегодня все равно выезжать. Моя смена, и никто ее не отменял. Сначала – в душ, и долго, мучительно долго вытягивать тело под тугими прохладными струями, потом насухо вытереть кожу жестким полотенцем. Затем наступает ритуал одевания – легкие немнущиеся брюки, рубашка с широкими в пройме рукавами – чтобы не дай бог, не было видно полукружьев подмышками, высокие плотные носки, за резинкой – острый тонкий клинок в чехле, это на всякий случай, капля туалетной воды на область сонной артерии, и я уже в полной готовности. Время самое подходящее для дежурства – ни поздно, ни рано, и я, легким шагом, сдерживая нарастающее возбуждение зверя, вышедшего на охоту, пробираюсь к автомобилю. А вот и мой напарник – заслуженная, хорошая, на высоком ходу машина, как раз такая, какую мне всегда хотелось – неброского элегантного цвета, зализанные полукруглые бока сильного и чуткого зверя; фары-глаза, полуприкрытые прозрачными веками, покатый лоб переднего стекла, плавно переходящий в ощетинившийся капот, высокие арки колес, поджарые крылья, чуть приспущенный хребет багажника, словом, настоящий серьезный, уважающий себя работник и друг, не раз выручавший в опасную минуту. А ведь они и вправду бывают…
Сегодня я выезжаю вовремя – никто не перегородил убогий двор старой машиной, и я легко выруливаю на широкий проспект и еду в общем потоке машин к месту ожидания. Никто не знает, сколько мне придется ждать звонка диспетчера, поэтому еду я нарочито медленно, смакую каждое легкое движение автомобиля, послушно следующего за моими пальцами на руле, внимательно отслеживаю машины, проезжающие мимо, разглядываю в зеркало заднего вида лобовые стекла тех, кто в этой пробке оказался за мной, словом, ничего не делаю, отдыхаю душой и сердцем.
Думаю я о звонке диспетчера. Привыкнуть к этому невозможно. Сначала где-то внутри головы рождается легкое дребезжание, потом начинает захлебываться радиоприемник, задыхается и чихает движок, и лишь затем, когда напряжение столь велико, что по металлическому контуру пробегает искра, раздается оглушительно резкий, вонзающийся в самую сердцевину уха звонок, и я подпрыгиваю на месте, хотя уже знаю, что это и зачем оно пришло по мою душу. Я давно пытаюсь приучить себя к этому душераздирающему звуку, но все наши говорят, что это невозможно. Аппарат вмонтирован так надежно, что лишиться его можно лишь после смерти или – опять же шутят наши – после досрочного расторжения контракта, что практически одно и то же. Нельзя ничего – ни убавить громкость, ни изменить высоту или тембр тона, остается только тупо ждать, пока все тело не начнет сотрясаться в конвульсиях, после чего, зажав измученное сердце в ладони, задержать дыхание и ответить на вызов.
А здесь-то и начинается самое интересное в моей жизни. На том конце не существующего более провода меня будет ждать улыбчивая приятная девушка, потому что все диспетчера по определению приятные на слух, да, наверное, и на ощупь девушки неопределенно молодого возраста. Их учат быть вежливыми и внимательными, и это хорошо, потому что нет ничего приятнее, чем услышать после зубодробительного звонка сладкое мурлыканье диспетчера, невинно спрашивающего, как прошла ночь перед дежурством. Я лениво отвечаю, что вашими молитвами, и она довольно смеется всем телом. Я так и слышу, как она мелко трясется на трубке аккуратным чуть припухлым тельцем, и внутри разливается домашнее тепло, потому что теперь я – дома.
Диспетчер никогда не звонит просто так и ничего не делает без тайного умысла. Их учат и этому – проникать в мысли тех, кому они заглядывают в душу своими звонками, для того чтобы точно знать, как будет выполнен заказ. Если, не дай бог, диспетчер услышит в голосе разочарование, усталость, непотухшую любовь, неприкрытое страдание, тупое бесчувствие, скрытую ярость или еще худшее, она ни за что не даст заказ. Нет, она не скажет тебе ни слова, наоборот, посоветует что-нибудь успокаивающее или расскажет про новое кино, поделится свежей сплетенкой по конторе, но заказа не даст, аккуратно повесит после тебя трубку и сделает неумолимую электронную запись в журнале. И это будет начало ужасного пути, потому что заказов не видать как своих ушей до тех пор, пока целая комиссия не препарирует тебя на мельчайшие составляющие, не разберет твое состояние по косточкам в твоем же присутствии и даже без оного, пока тот же диспетчер, склонив голову с чутким ухом на одну сторону, не скажет, что она согласна с выводами комиссии, и готова взять на себя риск очередного заказа.
У меня такая ситуация случалась не раз, и у всех наших тоже. Работа такова, что она слишком входит в нашу жизнь, иногда забирая ее без остатка, и потихоньку перестаешь различать, где одно, а где другое, и эта путаница становится еще одним едва ли не сильнейшим увлечением, и оно засасывает все глубже и глубже, пока не очутишься на самом дне водоворота, из которого не выбраться. Тогда нужна профессиональная помощь, и она приходит, но за нее платить за нее – дорого. Тогда мне пришлось несколько месяцев провести не то что без заказов – без всякого общения, в четырех белых стенах спецклиники, в палате-одиночке, на препаратах и растворах, мазях и инъекциях просто для того, чтобы выйти на свободу и еще полгода ждать, пока меня допустят к работе. И так было со всеми нашими, я знаю не понаслышке, об этом рассказывают, не стесняясь слез и душевной боли просто потому, что те, кто приходят после нас, должны знать правду.
Но если все проходит гладко, она сделает паузу и сладким голоском скажет, что мне заказ. И в этот момент меня всегда затопляет ощущение непреходящего счастья – востребованности, необходимости моего существования в этом мире. Это нельзя ни с чем сравнить – так чувствуют себя пожарные и врачи, пограничники и диспетчеры, дворники и таксисты, словом, все те, кто в одну минуту может спасти собой целый мир вокруг человека. И я понимаю, что тоже могу спасти кого-нибудь, хотя бы ненадолго вырвать из пасти безвременья, подарить человеку самое ценное и дорогое, что у него только может быть – неповторимые секунды и минуты собственной жизни. Хотя это и дорогого стоит – мои услуги, мое время, забота нашей конторы, голос диспетчера – все это быстро превращается в цифры с округлыми жирными нулями, лениво сползающими со счетов наших клиентов. Но это ничего, мелочь, ерунда по сравнению с тем, что чувствуют эти зачастую непроницаемые люди, широко, в детском изумлении раскрывая глаза, когда дорога сама расстилается им под ноги там, где обычно невозможно и на десяток сантиметров протиснуть свою машину. На их лице расцветает неуверенная легкая улыбка, потом удивление сменяется радостью, и, наконец, приходит благодарность. Это огромная теплая волна, затапливающая все и вся вокруг, она наваливается и не желает откатывать обратно, и вот уже она доходит проводнику до самой макушки, и это и есть его, проводника, счастье, которое можно испытать лишь тогда, когда все складывается удачно.
Но жизнь не всегда, черт возьми, складывается удачно, так, как хочется тебе, или клиенту, и бывают так называемые плохие дни. С самого утра все поворачивается не так, как надо – голова ватная, линии чертят перед глазами бессмысленные рисунки, диспетчер внимательно прислушивается к тщательно сделанному голосу, но так и не уловит фальши, а ты и хочешь и не хочешь, чтобы это свершилось, и оно-таки свершается – заказ получен, и вот ты уже летишь туда, где тебя ждет тот, кому время дороже денег, и вы вместе начинаете путь по городским улицам, но тебе и самому понятно, что он не успеет, а значит, не будет благодарности, счастья, удивления, и вместо этого в его глазах всплывет боль от того, что чуда не произошло, а ты извинишься, сядешь в машину, отзвонишь диспетчеру, глухо скажешь, что заказ не выполнен, и диспетчер сочувственно ответит, что все бывает, малыш, в следующий раз все обязательно сложится, но вы оба будете знать, что следующий раз – это в другой жизни, а в этой – заказ сорван, и день пошел псу под хвост, потому что проводнику после неудачной поездки заказа не видать, и можно просто садиться и ехать домой, в пустую квартиру, чтобы проделать все операции в обратной последовательности, вплоть до крепкого сна без видений и призраков.
Дело в том, что по инструкции проводник после невыполненного заказа обязан в течение двух часов выпить специальные таблетки, запас которых неприкосновенен и обновляется каждые полгода, и лечь спать. И спать он будет ровно столько, сколько положено по инструкции, чтобы, пробудившись, напрочь забыть страшное медно-зеленое ощущение горечи от поражения на дороге. Проводник всегда и во всем должен быть победителем, у него нет права на неуверенность, страх, боль, жалость, смятение, у него все должно быть идеально, только тогда можно стать идеальным проводником. Или, что еще почетнее, старшим проводником или даже начальником смены. Если, конечно, ты сам не захочешь уйти, потому что не сможешь забыть ужасное, или там, наверху, решат, что проводник притягивает к себе неудачу и становится опасен.
Бывает и такое, что проводники бьются. Редко, но почти всегда насмерть, потому что обязаны собой закрыть того, кто идет за ними. Это часть работы и профессии, и те, кто к ней не готовы хотя бы мысленно, должны безжалостно отбраковать себя на первом же собеседовании. Ты обязан так развернуть машину, чтобы полностью исключить возможность повреждения клиента или его машины, и это железное правило. Наши в такой ситуации почти не выживают, и спросить мне не у кого, что они в этот момент чувствуют – когда в тело на огромной скорости влетает тяжелая груда металла, сокрушая кости, мозг, душу, сминая кузов машины, словно фантик от конфеты. Мы ведь не ездим на бронированных автомобилях, потому что не имеем права бросаться в глаза, иначе нашей конторе и ее бизнесу – конец. Все это очень хрупко – и наша жизнь, и существование наших партнеров-машин, и только одно превыше всего – заказ должен быть выполнен, и не только потому, что конторе это нужно.
В этом вся трудность – прежде всего, это нужно нам самим, так уж мы устроены. Мы не можем жить без заказов так же, как клиенты не могут добраться до места назначения без нашей помощи. Стоит всего один раз достойно выполнить заказ, и если у тебя внутри жилка проводника, ты попал. На это нас и ловят агенты по персоналу, просто предлагают разок попробовать. Начинают банально – с тест-драйва новой машинки, незаметно оборудованной всем необходимым. Сами садятся рядом и наблюдают искоса с пассажирского места, как ты ведешь машину, как реагируешь на городской поток, потом вдруг начинают нервничать и торопиться, и вдруг ты с ужасом замечаешь, что из машины, идущей за тобой след в след, торчит черное зловещее дуло. Из головы разом уходят все мысли, жизнь съеживается в один плотный комок внизу живота, мозг становится холодным, словно его погрузили в прорубь, и включается то, ради чего улыбчивый агент сел с тобой в машину – твое шестое чувство, великая интуиция, умение предвидеть будущее, считывать еще не родившуюся информацию. И ты давишь на газ и летишь так, словно за тобой гонятся ангелы ада, а они и на самом деле висят у тебя за спиной. Или бросаешь руль, и прыгаешь на пол, закрывая голову, а мимо на нечеловеческой скорости пролетает адская машина, оружие щерит свою пасть, а агент брезгливо пересаживается на мокрое сидение и молча ведет машину до ближайшего метро, чтобы больше никогда тебя не увидеть.
Но если этого не произошло, ты обретаешь свободу, о которой ничего раньше не знал. И тут же теряешь ее, потому что плотно садишься на крючок конторы. Оказывается, твоя свобода дорогого стоит – ее можно продать. И ты продаешь ее ради того, чтобы помочь тем, кто этой свободой не овладеет никогда. А то, что это стоит много денег, ты узнаешь чуть позже, и это не может не греть душу, когда ты подписываешь кабальный контракт, превращающий твою жизнь в размеренное по минутам, стерильное, секретное существование, запрещающее даже малейшие близкие контакты с клиентами, хвастливые разговоры о конторе в веселой компании или откровенничанье с журналистами. Все это запрещено контрактом, и еще многое другое, что останется навсегда закрытым даже после того, как ты уходишь из конторы.
Но дело в том, что никто не видел тех, кто уходит из конторы. Мы и друг друга почти что не знаем, потому что нам запрещено общаться вне работы. Максимум возможного – просто поговорить во время регулярного медосмотра, посидеть в уютном кафе в подвале неприметного желтого особнячка в центре. Да и то, речь идет о проводниках, диспетчеров же никто никогда не видел живьем, даже во время служебных разбирательств они скрыты за темным непроницаемым стеклом, и слышно лишь их серебристый голос, знакомый по звонкам.
Я вздрагиваю, чтобы разом оборвать посторонние мысли, потому что сейчас будет звонок, радиосигнал уже пошел с помехами, значит, ждать осталось немного. И он приходит – так, как приходит всегда, неожиданно и резко, так, что я невольно сжимаю руки на руле. Диспетчер предельно вежлива и дружелюбна, ее голос льется мне прямо в уши, и я таю от удовольствия, потому что знаю, что заказ – мой.
И он вправду мой – адрес в центре, на бульваре, красивое, узкое, сплошь забитое машинами место, но он мой, и я лечу, подключив все свои умения и искусственно развитые навыки, ведь не зря со мной работали полгода лучшие учителя – бывшие таксисты, водители спецгаражей, люди, помнящие тех, кто правил страной все эти годы до моего рождения. Я прибываю минута в минуту, и в этом особый шик проводника – не только не опоздать, но не дай бог, не приехать раньше. Клиенты не любят, чтобы их заставали врасплох, и мы должны это уважать.
Но сегодня творится что-то странное. Я паркуюсь у дома и вижу, что во дворе нет машины. Я ведь проводник, в мои обязанности входит не отвезти клиента, для этого существуют такси, меня берут для того, чтобы доставить его в нужное место к нужному времени, во что бы то ни стало. Но машины у клиента нет, и это очевидно. Когда из дома выходит высокий светловолосый мужчина, я с ужасом понимаю, что ни машины, ни водителя не будет.
Внештатка, как говорят наши, и пока он идет к машине, я срочно звоню диспетчеру. Я не могу везти клиента, я могу лишь провести его, торопливо объясняю я в трубку, и диспетчер, мурлыкнув в ответ, вешает звонок на удержание, а расстояние между мной и клиентом все уменьшается, и я боюсь, что диспетчер не успеет ответить. Но вот, слава богу, и он – с разрешением в виде исключения отвезти клиента по месту назначения. Видно, этот клиент уж слишком большая шишка, думаю я, пока дверь рядом со мной не распахивается, и он не садится в машину.
Он садится не назад, а рядом со мной. Это невозможно, говорю я, не поворачивая головы, ведь вас проинструктировали при приеме заказа, вы должны быть на своей машине, мы не можем нести ответственность за вашу жизнь, ведь то, что мы делаем, просто опасно, и уж тем более вы не можете сидеть впереди, хотя вам и разрешили… в виде исключения.
Он улыбается, я чувствую, что он улыбается, и я не могу не повернуть голову. В последнюю минуту я понимаю, что делаю ошибку – у нас ведь специально тонированы стекла, и мы не рассматриваем клиентов близко, а они не видят нас вообще, но сейчас он сидит рядом со мной в машине, и даже если я хочу взглянуть в правое боковое зеркало, мне все равно придется повернуть голову. И я поднимаю глаза ровно на несколько секунд, и он тоже поворачивает ко мне умное лобастое лицо, около глаз начинающиеся морщины, чувственные губы совершенно случайно находятся в нескольких сантиметрах от меня, и я чувствую неповторимый запах его тела – легкий мальчишеский пот, смешанный с древесным запахом одеколона и странным запахом густой сочной травы, растущей в тени старых заброшенных домов. Это настолько удивительно, что я теряю голову и слегка касаюсь его губ, как будто это происходит случайно, от потери равновесия.
Но он знает, что это не так, и я это понимаю. Я тут же восстанавливаю статус-кво, но уже поздно, в моем мозгу на одну-единственную секунду повисает ужасная шальная мысль – я его нестерпимо хочу – и тут же проносится мимо, смытая стыдом и раскаянием. Но уже поздно, поэтому новый звонок диспетчера приходится как нельзя кстати – она спрашивает, все ли в порядке, и куда мы едем. Я отодвигаюсь подальше и безразлично спрашиваю, куда едем. Он сначала молчит, потом называет адрес на юго-западе города, и я повторяю его для диспетчера. Сейчас эта девушка – мой единственный спасательный круг, стоит ей сказать: нет, и я высажу его из машины и навсегда уеду из этого проклятого дворика. И это будет моим спасением, запоздало и почти безразлично думаю я.
Но, видно, и диспетчеры тоже дают промашку, потому что она не отменяет заказа, а радостно желает мне удачного и чистого пути. Я вяло отвечаю, меня охватывает странное ощущение сна-кошмара, когда страшный исход известен заранее, но ты не в силах изменить ничего в ходе событий. У меня этот сон такой – я сижу на рельсах, а сзади на меня надвигается поезд, а я все сижу и сижу, и нет сил даже пошевелиться, чтобы увидеть через плечо острый клюв паровоза…
Я включаю передачу, мы выезжаем на бульвар и встраиваемся в поток. Сейчас меня ничто не должно отвлекать от работы, и я отключаю все прочие чувства, кроме обостренного ощущения опасности. Мне слышно, как спокойно и ровно дышит клиент рядом, но я не имею права на него отвлекаться, или это будет стоить нам, а в худшем случае, еще многим другим жизни. Я вхожу в особое состояние трансформации, когда я точно знаю, как, куда и с какой скоростью посылать машину, чтобы буквально на волосок проходить от пробок, потенциальных аварий и заторов, неумелых водителей, горе-парковщиков, ремонтных машин и прочих помех на дороге. Я не могу объяснить, как я это делаю, но я делаю – мы проносимся по тесным, забитым машинами и людьми улицам, используя каждый свободный сантиметр пространства, на огромной, не реальной для города скорости, мой мозг словно залит ледяной водой и работает четко, отслеживая, анализируя, просчитывая, предугадывая. Машинально я продолжаю считать, что за мной корпус в корпус идет машина клиента, хотя он и сидит рядом на пассажирском месте. Оставляя заказ, клиенты получают четкие инструкции от диспетчера, и самая главная – ни при каких обстоятельствах не отклоняться от курса, пролагаемого проводником, иначе контора ни за что не отвечает. Какими бы абсурдными ни показались действия ведущего, ведомый должен повторять их беспрекословно, потому что от этого зависит не только выполнение его же собственного заказа, на этом тончайшем волоске держится его жизнь, а заодно, потому что они в связке, и жизнь проводника.
Но сегодня ситуация изменилась в корне – клиент не едет за рулем машины у меня в хвосте, и его жизнь всецело в моих руках, а не наоборот, как это задумано в конторе. Малейшая ошибка – и от нас ничего не останется, и вся репутация конторы и моя лично сосредоточены в моих руках на руле, но я не имею права нервничать и отвлекаться от дороги. И все же что-то мне мешает – мимолетный взгляд, терпкий запах травы, память непривычно нежных губ, исходящие от пассажира на переднем сиденье, но я держусь, держусь до тех пор, пока его рука вдруг не оказывается у меня на колене.
Мне стоит нечеловеческих усилий удержаться на скорости и не влететь в грандиознейшую аварию своей жизни. Мы проскакиваем мимо, и я снова вхожу в транс, тем не менее продолжая чувствовать тепло его руки на внутренней стороне бедра. Я не вижу себя в зеркале, но понимаю, что начинаю краснеть, хотя за окном не жарко. В голове словно включается второй процессор, занятый исключительно моими личными ощущениями. Рука между тем ползет выше, и тонкая ткань брюк уже не спасает меня от тлеющего возбуждения, растущего по мере того, как его пальцы все ближе подбираются к нижней части живота.
Я понимаю, что впервые в жизни я хочу бросить заказ, остановить машину, повернуться лицом к этому странно пахнущему человеку, взять его лобастую голову в руки и прижаться к его мягким губам, а потом положить его руки себе на грудь и заставить взять себя так яростно и нежно, как он никогда в жизни не брал женщин. Но я за рулем, и эти мысли не имеют права на существование, говорю я себе, но руку не убираю. Между тем мы уже покинули центр и несемся по широкому проспекту, наращивая скорость и ныряя во все мыслимые и немыслимые дыры. Мои брюки расстегнуты, нежные твердые пальцы вложены в меня, словно меч в ножны, и ласкают так, что мне кажется, будто я не еду на машине, а лечу на облаке, а руки все двигаются и двигаются, и вот мы оба уже не можем остановиться. Я не смогу этого сделать, даже если я разобьюсь, так мне хорошо, а он держит меня на кончике своих пальцев, и наши жизни балансируют между тем и этим светом. И в тот момент, когда мы останавливаемся у здания банка, куда едет клиент, я теряю рассудок и бессильно опускаю голову на руль. Все кончено, кончена дорога, моя жизнь, он вынимает руки, и я отворачиваюсь, чтобы не видеть его лица, ставшего за эти минуты таким незнакомым и родным.
Девочка моя хорошая, шепчет он и снимает с меня рубашку, и целует меня так нежно, что я таю. И тогда он бережно кладет меня на заднее сиденье автомобиля, на ходу избавляясь от пиджака и брюк, и я понимаю, что не могу больше ждать, и мне плевать на то, что машина с темными стеклами начинает предательски раскачиваться вслед за теми качелями, на которых я взлетаю и падаю, и я задыхаюсь от нежности и от любви к его рукам, его груди, его запаху травы и пота, и когда я снова кончаю, я понимаю, что у меня по щекам катятся настоящие слезы.
Он спрашивает меня, почему я плачу, и я говорю – от счастья. И это так – я счастлива, впервые не потому, что выполнила заказ, не потому что довезла клиента вовремя. Нет, я счастлива как женщина, урвавшая пусть даже тайком немного женской доли. И я плачу открыто, благо, что у машины тонированные стекла.
В чувство меня приводит звонок диспетчера – впервые в жизни я не чувствую его приближения заранее, и это меня удивляет. Я механически отвечаю диспетчеру, что все в порядке, заказ выполнен, и получаю разрешение закончить смену в силу особых обстоятельств, как выражается диспетчер. Нет смысла спрашивать, в чем они заключаются, ясно и так, что эту внештатную ситуацию будут всячески разбирать и анализировать еще не один раз. Я медленно прихожу в себя, в машине никого нет, мимо деловито ходят работники банка с папками, дождь наконец-то прекратился, а я свободна и могу располагать своим временем как захочу.
Но дело в том, что я теперь ничего не хочу кроме одного – снова и снова вдыхать странный запах травы и пота, прогибаться в его сильных руках, стонать от счастья и боли, быть придавленной его крепким телом, перестать принадлежать себе и без остатка перейти в его плоть. Я никем не хочу быть в этой жизни, кроме как его женщиной, и это ясно – я люблю его. Я полюбила его в ту самую минуту, как увидела, как соединилась с ним губами, я пропала, когда вдохнула его терпкий запах, я утонула, и его пальцы вытащили меня на поверхность и вернули к жизни.
Мне нельзя было туда ехать, нам строжайше запрещено самим выезжать по адресам клиентов, и тем не менее каждый свой выходной я простаивала у того двора. Я бросала машину в соседних переулках и сидела на лавочке напротив дома, из которого он вышел, я гуляла по бульвару, судорожно всматриваясь во всех, кто выходил из заветного переулка, я ездила на юго-запад к банку, куда сопровождала его в тот день. Но все было тщетно – его не было нигде. Я висела часами в Интернете на сайтах знакомств в призрачной надежде найти его фотографию, я просматривала журналы со светскими тусовками, но он словно исчез, испарился, упал на дно и больше не всплыл. Я чувствовала, как отчаяние постепенно подступает к горлу, поднимаясь от ног все выше и выше, сжимая мягкими вкрадчивыми лапами колени, живот, грудь, шею, сдавливая горло, сжимая тисками голову. И у меня не было сил сопротивляться.
Конечно же, умные диспетчеры не могли ничего не почувствовать. Хватало уже и того, что сама ситуация была внештатной по сути, да и ответила я с некоторым опозданием, а не сразу после остановки машины, как показала экспертиза. Впрочем, были и другие признаки, как мне думается, потому что так или иначе, но с тех пор я не получила ни одного заказа. Пауза затянулась и становилась зловещей, если не сказать больше. Я не могла не садиться каждый день в машину, но спиной я ощущала холодное дуло пистолета между лопаток. Я стала плохо спать, меня тошнило по утрам, нестерпимо болел живот, я похудела и осунулась. Самое ужасное было в том, что я не знала, что меня ждет.
Звонок раздался так неожиданно, и я опять его не услышала. Плохой знак, подумала я, плохой, привычно здороваясь с диспетчером. Щебечущий нежный голосок напомнил о медосмотре, и я с раздражением отметила, что напрочь забыла об этой процедуре, приятной хотя бы тем, что там будут наши, и можно будет поболтать и немного расслабиться.
Странно, но на этот раз в коридоре никого не было. Меня осматривал совсем новый врач – молодой, с пронзительными серыми глазами и цепкими сильными пальцами. Он бесцеремонно ощупал мой живот и вдруг неожиданно развел мои колени руками и проник внутрь. Мне стало страшно, потому что ни разу до этого я не подвергалась столь унизительному досмотру. Но у нас не принято возражать докторам, и я расслабилась, чтобы было не так больно.
Внимательно глядя мне в глаза, врач повторил вопрос, и я пришла в себя, механически ответив, что не очень хорошо сплю, потому что переживаю из-за отсутствия заказов. Я дам вам таблетки, принимать по одной два раза в день, начнете с сегодняшнего дня, а через день вам дадут заказ, убежденно сказал он и уставился в мою карту. Я молча вышла из кабинета. Дома я запила таблетку молоком и впервые за много дней уснула без сновидений.
Странно, но на этот раз звонок вытащил меня из сна. Ничего не понимая, я барахталась в одеяле в поисках будильника и лишь потом сообразила, что это диспетчер. Срочный заказ, малыш, проворковала она в трубку и назвала адрес, который я выучила наизусть. И не звони дорогая, добавила она со смехом, это опять внештатная, потому что он не водит машину и хочет сидеть рядом с тобой на пассажирском месте. Все согласовано, можешь выезжать, и чистой тебе дороги.
У меня никогда так не тряслись руки, когда я одевалась, чистила зубы и бежала к машине, поэтому я еле успела к назначенному часу. Въезжая во двор, я уже была близка к обмороку, поэтому на всякий случай проглотила вторую таблетку. Волнение чуть отступило, и я смогла усидеть на месте, пока он садился в машину, расстегивал пиджак, целовал мое счастливое и мокрое от слез лицо, и все спрашивал меня: девочка моя хорошая, почему ты не подождала меня около банка, ведь я хотел взять у тебя телефон, я ведь звонил в вашу контору, но там тебя никто не знает, а мне надо было срочно по делам в Тюмень, и я лишь в самолете догадался, как тебя выцепить, ну не плачь, теперь все будет хорошо, но только сейчас я действительно очень тороплюсь в одно место, только туда и обратно, и на всю жизнь вместе…
И я рванула как никогда в жизни, я летела по узким улицам, я считала и выгадывала, я была близка к абсолютной скорости и неискривленному пространству, ведь рядом со мной сидел любимый человек, потерянный и обретенный вновь. Я знала, что это моя последняя поездка, и я хотела выполнить этот заказ достойно. Я была уверена в себе больше, чем обычно, все мои боли отступили назад, мозг был ясен, словно морозный день, и мы летели вперед навстречу своему счастью. Я знала, что мы успеем.
В «Ночном патруле» об этом происшествии говорили всего несколько секунд. Разбились двое, мужчина и женщина, за рулем была она. Как показала последующая экспертиза, женщина принимала сильнодействующие препараты неизвестного происхождения, особым образом подавляющие головной мозг. Документов при них не было, но, очевидно, это были близкие люди, потому что женщина была беременна его ребенком. Само собой разумеется, что плод погиб вместе с матерью.
Искореженную машину ночью забрали со стоянки неизвестные люди, напоив допьяна охранников. Личности покойных так и не были установлены, но доподлинно известно, что той ночью по всем полосам широкого проспекта в полном молчании, с включенными фарами на бешеной скорости пронеслось не менее ста машин с тонированными стеклами, незаметно растворившихся в ночной темноте прямо на глазах изумленных милиционеров и немногочисленных прохожих. И снова все стихло, а наутро были пробки и аварии. Все, как обычно.
Мария Полянская
Родилась в 1966 году, живет и работает в Москве. Окончив в конце восьмидесятых филологический факультет и аспирантуру МГУ, прожила несколько лет в Нидерландах, где преподавала русский язык, писала диссертацию и работала переводчиком. Была владелицей арт-кафе "Колония" в Москве. Автор книг «Чужестранка» (1998), «Сон городского воробья» (2008), «Терминал» (2012). Лауреат премий «Золотое перо Руси» (2006), «Добрая Лира» (2008), победитель театрального конкурса «Премьера» (2010), конкурса «Хай концепт» (2018), «Москва инноваций-2050» (2020. Писатель, блогер, консультант, руководитель социальных проектов.