77 Views
Вей же, ветер!
Вей же, ветер! Не позже ночки
убаюкай сиренью… смертью…
Мне осталось — катать клубочки:
мол, тянись-ка от сердца к сердцу,
нить… Потом — убегать из дому
да к обрыву, на край на самый;
долго-больно глядеться в омут,
слишком схожий с его глазами.
Я седа под пиковой мастью.
Венчик тонет. Так жаль… так стыдно…
Ветер веет: «Прощайся, Аустра!»
О, я — Зане. И я — не прыгну.
Аустра — Аустра Скуиня, латышская поэтесса (1909 — 1932), покончила с собой в 23 года из-за несчастной любви, утопившись в Даугаве;
Зане — героиня пьесы Райниса «Вей, ветерок!» (и одноимённого фильма), отвергнутая невеста.
Витражи
Так не можется жить — так беспомощно жаль,
что пора уже стать взрослой,
что мои витражи упадут на асфальт,
сквозь который растут сосны.
По лицу рикошетом — былая страсть:
видишь сетку морщин ранних?
— Всё затем, чтобы ты нашептался всласть:
«Я тебя не забыл, Анни!»
Янтарь
Кожу чернит серебро:
сердце щемит к сентябрю.
Ты обо мне не горюй:
море меня сберегло,
вольную, — в чёрную высь
вынесло (ибо пуста).
Не перепутай янтарь
с фосфором — не обожгись!
Жарче…
«Послушай-ка, Насть,
я за тебя — в полон…»
А сладко ли класть
за поклоном поклон:
вверх-
вниз:
вер-
нись?!
Мне — аметисты. Гранаты жаркие…
Тридцать монет в придачу.
Слёзы мои, жалкий мой,
были — жарче.
Были — тяжче.
Камышинка
Так ласкали тело волны:
«Подымайся и запомни:
Даугава тебя исторгнет —
камышинку на ладони —
и сегодня и потом».
В горле ком не слёз, но тины:
«Будешь Лиене, будешь Линой,
будешь Настей, будешь Анни —
ограждайся именами,
ровно огненным крестом!»
Под диким виноградом
Под диким виноградом
у дома на улице Вишкю
обрушилась ограда,
и чинит её мальчишка.
Он на меня обижен —
всё видит себя влюблённым.
Он больше мне не пишет
и пьёт иван-чай с мёдом.
Что мне с того? Одна я,
покуда не отлетишь ты,
душа моя чудная:
ни русская, ни латышка.
Пепел
Стоим у кострища
да пепел клюкой ворошим.
Саднит ли — заранее ведать,
мой милый Алхимик, —
случится лишь то,
что задумано кем-то чужим,
и мы не останемся вместе
(останемся с ними)?
Душистая ночь
укрывает чужой горизонт.
Стихи не заменят тебе
философского камня.
И старая кошка урчит,
и цикады поют в унисон,
и мы повторяем кому-то:
всё это не с нами.
Менестрель
Лодке — мель,
телу — плеть? —
Менестрель
будет петь.
Мысли — топь?
Будет гать! —
Скажешь: стоп! —
буду ждать.
По спине
мураши.
Скажешь: нет! —
буду жить.
Арония
Раннею осенью
я — чернокосая,
черноглазая да чернобровая, —
надев серебро моё —
чернёное, с малахитом, —
пойду с головой непокрытой
вдоль речки-туманницы
травам кланяться.
А на пути обратном
из-за чужой ограды
арония
на ладонь мою
чёрный оникс
уронит.
Заново?
Заново? Значит, заново,
если не про глаза его
песенка вылилась.
Рада, но морось застила, —
знаю: уедешь засветло
и — с корнем жимолость.
Не углядишь за ставнями
комнат моих, заставленных
свечами белыми.
И, друг от друга спрятаны,
мы расплывёмся пятнами
на ткани времени.
Разлом
Как пролагает
город пути свои
по моим яблоням:
«Ты слышишь удары?
Взгляни же: ты старый!
Часы бьют.
Ты видишь? Ты древний!
Сор-мусор деревья
всё сыплют!»
*
Осматривают всё чаще
души моей разлом,
стихами сочащийся;
выносят вердикт:
не вписывается
в нормальное распределение,
следовательно, не годится
ни
на
что.
*
Значит, идти мне
вон,
слушая гимны
волн.
Если непросто —
ниц,
надобно с мОста —
вниз.
Мервин Квант
Магистр естественных наук в области химии, работает переводчиком в сфере юриспруденции. Стихи пишет с детства, иногда публикуется. Несколько лет возглавляла отдел поэзии "Точки.Зрения"; также была главным редактором издания.