85 Views
про поезда
в дороге быстро примелькаются солончаки и пустыри,
наскучит чай и нескончаемый стаканно-ложечный мотив,
зачем-то чем-то дышишь в тамбуре, хотя положено курить,
и поезд распухает одурью, в себя ее не поместив.
здесь горло забивает тромбами всего несказанного вслух –
чего и ждать при круглосуточной немузыкальной молотьбе,
да ведь и ты грустней обычного, катаешь скуку по столу,
да ведь и мне уже не верится, что мы достигнем пункта Б.
а мы ли это? в этом взмыленном, всерассекающем коне
есть что-то от неотвратимости теченья дней, ухода лет,
ты наблюдаешь: тени мечутся, деревья видятся втройне,
глядишь до тяжести под ложечкой на предсказуемый балет.
вовек не свыкнуться с качанием и неудобством простыней,
кто только не был в этом поезде, а все же поезд не обжит,
нет безразличнее попутчика, но он становится родней –
мы больше никогда не втретимся, и мы обязаны дружить.
приедешь, от земли отученный, походка будет нетверда,
глаза закроешь – станут станции мешаясь с мыслями мелькать,
и наваждение вагонное, что мы с тобою поезда,
что мы расцеплены и брошены на голубых солончаках.
Склероз
Нам и надо не очень много –
горстка счастья без горькой сдачи,
быть, как в детстве, отдельным слогом
и звучать, но еще не значить.
если в детство впадает память,
значит, память – в Обское море,
нам побыть бы немного там, где
все мы счастливы априори.
там пейзажи просты, а жанры
все похожи на пасторали.
это белое детство. жаль мы
сочиняя перестарались.
Судьба поэта
меня желало слопать облако, катало меловой кадык,
талант был тускл и окончательно зарыт.
стакан с потеками кефирными, виски с потеками воды,
чего и ждать. стояли летние жары.
блажен сражающийся с цельсием, питомец тугоплавких муз,
блажен, чей борющийся дух неиспарим.
всё гениальное – съедобное. идемте добывать арбуз.
а он пусть пишет, жаропрочный исполин.