203 Views
Посвящается Амброзу Бирсу
Все, что со мной происходит, происходит не вовне, в внутри
Иосиф Бродский
Это лето напоминало вечность.
Погода что-то перепутала. Ночь была явно не августовская – бархатная, воздушная, объемная. Лес дышал полной жизнью, весь в шорохах и звуках – стоит только отойти от костра… Водичка в реке – парное молочко… Словом, июль – в лучшем смысле этого слова. О том, что скоро осень, можно было догадаться лишь по раннему закату, но, честно говоря, сложно – счастливые да пьяные часов не наблюдают…
Кстати сказать, о времени – скоро утро! Огромная куча хвороста, натащенная народом, практически исчезла, кострище расползлось по траве гигантской кляксой, пепел поседел… Яма, цивилизованно выкопанная за деревом для негорючих отходов праздника, превратилась в курган алкогольной славы, поэтому изгаженная пластиковая посуда, бутылки и прочая шелупень усеивают всю поляну.
Да, скоро утро… Луна из последних сил цепляется за ветви сосен. Храп в ближней палатке умудряется временами заглушать последнюю оставшуюся гитару. Да и немудрено – гитара одна, притомилась, бедолага, все хоровые и мажорные песни спеты, журчит устало-грустным перебором…
Он вдруг понял – надо уезжать. Да. Всё не то. Все не так. Даже водка не проваливается в желудок, а стоит столбом на уровне кадыка, жжет, першит и не дает вздохнуть. Девчонки – кто спит, кто уехал, да и вообще… Чего им надо? Такой самец, без охраны…
Тьфу!
Убиваю время – и себя вместе с ним.
Ничего нет на свете, что оправдывало бы ожидания. Вожделение лучше секса, голод лучше еды, влюбленность лучше брака, одиночество лучше толпы… Предвкушение – лучше вкуса.
Ничего на свете нет… Разве что музыка?
Тьфу!
Сардина промычал, качнулся, плюхнулся на бок и пополз в сторону своей машины. Оставшиеся оживились. Кто-то подбросил в костер жменю сучьев. Дымок над заплясавшим огоньком принялся окуривать Дашу. Она фыркнула и сдвинулась в сторону, показав на лице все свои будущие морщины. Дым последовал за ней. Даша показала ему фигу и пересела на другое бревно. Шалунишка поколебался, будто в нерешительности – и резко сменил направление!
– Да что это такое! – возопила Даша, вскакивая. – Он меня преследует!
Кемаривший рядом Славик вздрогнул, поднял голову, задумался и изрек:
– Костер реагирует на IQ!
Хохот грянул так, что отозвался эхом в кронах. Он удивился – разве эхо бывает ночью?
Решили немедленно выпить. Он принял в руку стаканчик со следами томатного сока, вздохнул…
Пить не хотелось. Совсем. Бережно сунул стакан в углубление за бревно. Никто не заметил. Да и увидели бы – пофиг!
…Надо искупаться. Окунуться, прийти в себя. Дождаться, когда все уснут – и домой! Тихо, незаметно… Ведь завтра грянет отходняк, небо с овчинку, эти будут шуметь и радоваться жизни… За руль только к ночи смогу, день – даже пивка не хлебнуть!
Не-е-е! Домой. Там мягкая кровать, минералка, пиво… А главное – никого. Жена не в счет. Задвинуть шторы… Телефоны отключить… Сыграть в подводную лодку.
Лучше сожалеть о сделанном, чем о несделанном…
Он закурил и твердым шагом пошел к берегу.
* * *
Поляна была пуста. Костер дышал последним красным глазом. Если бы не луна, подрабатывающая прожектором, черт ногу сломит… Впрочем, бодрая водица прояснила зрение, оно стало четким, резким, без полутонов – и вся эта замурзанная природа, обломки цивилизации, ошметки праздника вдруг окончательно все обессмыслили.
Бррр! – он передернулся. То ли от холода, то ли…
В палатке густо всхрапнуло. Это прозвучало как команда.
Он потянул с бревна свой тент, сложил пляжный зонт, сунул подмышку топор и осторожно двинулся к машине.
* * *
Припарковался он грамотно – на отшибе, между кустами. Кабы обломились вдруг любовные утехи – все б осталось шито-крыто, при любом накале страсти…
Скривился саркастически угол рта, но тут же хитренько дрогнул: вот свалю сейчас незаметно, испарюсь, как вампир на рассвете – то-то народ поутру озадачится!
Все манипуляции проделались быстро, аккуратно, тихо. Даже мотор заработал, как показалось в полтона, участвуя в заговоре. Небо светило лучше всяких фар.
Темный силуэт выдвинулся из кустов, как хищник – плавно и уверенно. Он правил машиной твердой и точной рукой – ямы, ухабы, корни и пни будто расползались в стороны. Он ехал со скоростью тьмы…
А вот и большак. Трезвым сюда заезжал куда как проблемнее… Впрочем, это же было на расслабоне.
Он смахнул ладонью повлажневший лоб и откинулся на подголовник. Рука нашарила в привычном месте сигареты. Щелкнул прикуриватель. Сильная затяжка ослепила до прослезения.
Так, на развилке налево, через ельник, поле (тут потише, сплошные канавы) – вот и шоссе!
Йесс! Можно фары включать…
Нет, рано – мало ли, там, с берега, кусок дороги виден, вся игра насмарку…
Так. Стоп… Что за засада?
А сейчас куда?!
Машина т-образно уперлась в шоссе, он взмахнул головой, мучительно пытаясь перевернуть в ней местность, сообразить, с какой стороны вчера заезжал. Не останавливаться! – сверкнуло поверх мозговой мешанины, – уехать подальше, пока не заметили! Ну, я и надрался!.. Что за топографический кретинизм!.. Налево!
Автомобиль взвыл и выскребся на асфальт. Он яростно затянулся и надавил на газ.
Вот так вам всем! Я скрываюсь, как сказало бы солнце!..
Щелк-щелк – включились фары. Мир вокруг резко преобразился – будто с тебя, голого, сорвали одеяло. Он поежился.
И, кстати, с пейзажем что-то не то! Этот спуск с изгибом, знак «40», второстепенная направо, березняк к самой обочине… Что за хрень?!!
Не было этого!
Ах, ты ж дурак… Булдос тупорылый… Ну конечно! Я ЖЕ НЕ В ТУ СТОРОНУ ЕДУ.
Алка-аш…
Машина с горки раскатилась на нейтральной передаче. Пятачок перекрестка, миг назад видный сверху весь, враз надвинулся, охватил… Он принял вправо, зацепив обочину, резко положил руль налево и ударил в педаль тормоза. Вой-скрежет резины по песку, припорошившему асфальт – и огромные, во все лобовое стекло, черно-белые кляксы на березовых стволах…
* * *
…Мозг, пропитанный алкоголем, отключился. Он и раньше участвовал мало, но все же потреблял энергию. Теперь щелкнул тумблер – и весь ресурс организма выстрелил в тело.
Правая рука ударила по рычагу, с адским хряпом, без сцепления, втыкая вторую передачу, – правая нога, бросив тормоз, вплющила в пол педаль газа – левая рука кинула руль вправо, и сразу опять влево.
Все одновременно.
Автомобиль заложил кормой широкую дугу, задние колеса почти вынесло над обрывом, в березняк, но передние со стоном, переходящим в визг, выгребли, выволокли центробежно уносимый кузов – машина вильнула, всхрапнула, выскочила на асфальт, как из рогатки – руль вправо, по тормозам – и заглохла ровно посередине перекрестка.
Он несильно стукнулся лбом в стекло.
* * *
Мир был туннелеобразен. Ощущения – в точности раллийные, когда смотришь по телеку с камеры, установленной внутри болида: освещенный сектор, дико летящий на тебя, и все время норовящая вильнуть в сторону дорога.
Он ехал со скоростью 90 километров в час. Это было очень трудно – асфальтированный невесть когда проселок будто намазан маслом: машина соскальзывала, болталась по всей ширине. Он сжал зубы, пригнулся, впился в руль до побеления костяшек и ловил, ловил, ловил траекторию…
Медленно ехать нельзя! – так решил он. – Подозрительно…
Незаметно светало. Рассвет не приходил откуда-нибудь с конкретной стороны, он был везде, всюду – и химреактивом растворял сразу всю ночь. По сторонам дороги проступали поля с пригорками и рощами, будто присыпанные пеплом.
Он приметил это самой-пресамой периферией сознания, но тут же навел резкость – мелькнули по бокам один, потом два домика, еще группа строений…
Трррах!
Машина подпрыгнула и плюхнулась обратно на асфальт, взвизгнув и хрипнув одновременно всем нутром. Закачалась, завиляла, повлеклась в обочину…
Он еле успел оттормозиться.
…Полицейский, мать его! – осознал он и обмяк на сиденьи. – Это же Заславль… Теперь можно не лететь. Теперь надо пасти знаки…
Он ехал и почти свободно рассматривал серый городок.
Пустота даже не провинциальная – мертвая. Парочка попавшихся светофоров не подмигивала желтым глазом – уснула навек. Покинутый возле гастронома экскаватор – будто гигантская птица с надломленной шеей. Телеантенна на крыше, нацеленная куда-то далеко-далеко, где цивилизация…
Как после нейтронной бомбы.
Какая-то жизнь с огнями обозначилась на железнодорожном переезде – и снова канула в агонизирующую ночь.
Нет – все-таки уже утро. Видимость лучше…
Он гуманно переехал «спящего полицейского», отметил в голове знак «конец населенного пункта» и прибавил газ.
Подъем. Изгиб. Поле с копнами. Озерцо справа. На спидометре 95. Машина слушается. Дорога удерживается.
…Вот еду – и ни о чем не думаю. Это плохо, что я ни о чем не думаю. Или хорошо? Может быть, это медитация? Или все-таки это плохо? Время идет… Жизнь проходит… А я ни о чем не думаю… Надо думать… Надо о чем-то подумать… О чем?
Он встряхнулся и перехватил руль, чуть ослабив занемевшие руки.
…О чем я способен сейчас думать? О своих ощущениях? Мне ничего не болит… Я устал? Я вообще, похоже, от жизни устал. Бессмысленно все… Зачем я стремлюсь на эти тусовки? Чтобы что? Что за стремление к обществу при полном презрении этого общества?! Разнообразие – соль жизни? А я насчет соли – больной человек… Я и умру, наверное, от пересолки организма…
Он взмахнул головой и потянулся за сигаретой.
…Ерунда все! Это – алкоголь. Не мое. И вот парадокс. На свете так много всего, чего ты достиг, нахапал, заграбастал! И, как только это стало МОЕ – перестал пользоваться. Смотреть. Помнить. Будь это кино, будь это жена… Ай, мол – всегда успеется… А сам – за новым… Не своим. Нет. Надо бросать пить, нахер! Я устал от водки и сигарет… А чтоб не бросить или, допустим, не соскочить на более продвинутые яды, приходится привлекательно оформлять процесс потребления этих – изящные бутылочки, хрумстальные рюмочки, дорогие зажигалки, блюмстящие портсигарчики… А жизнь же и так прекрасна и удивительна! Если не вдаваться в подробности… Ну, то есть, удивительной она остается и в подробностях, а вот прекрасной, к сожалению, не всегда… А может – к счастью? В самом деле, что за кайф – жрать всю жизнь наливные яблочки? Оскомину набьет…
Два холма, сжавшие дорогу, вдруг расступились. В обе стороны сверкнуло большое, широкое, ровное шоссе.
А еще сверкнул знак «STOP».
И еще сверкнули красный и синий маячки патрульной машины – в полусотне метров, на обочине красивого широкого шоссе. И два силуэта рядом, с огоньками сигарет и светоотражающими полосками на одежде.
Маячки вращались лениво, силуэты стояли и смотрели на восток…
А потом машина шухнула через шоссе, врезал током очередной «полицейский»…
Ощущение – будто влепили пощечину.
Глаза распахнулись – в зеркале заднего вида стремительно сворачивалась обратная перспектива, но на краю ее, почти на излете, в последний миг присутствия – глаза впитали, вонзились в разлетевшиеся трассирующие окурки и силуэты с видными полосками, метнувшиеся к маячкам…
* * *
Это было легко и страшно.
Легко – ты четко, мгновенно соображаешь, тело реагирует на мозг, машина реагирует на тело, а главное, все решения приняты.
Страшно – чудится, будто ты на огромном ледяном поле, бежишь, пробуксовывая, но неуклонно набирая скорость, и нет предела этой скорости, и нет препятствий впереди, но только сзади беспощадный враг наводит тебе в спину большую пушку, он крутит колесики, прицеливаясь, и ты ощущаешь смертный холод из жерла ствола, и надо убежать подальше, подальше, быстрее, быстрее, потому что сейчас он точно попадет, а каждый шаг, каждый метр увеличивает твой шанс, но сейчас, пока, он слишком близко, слишком видно, и нет пощады, нет пощады…
* * *
Автомобиль страшно подбросило на ухабе. Полусмертельно.
Он сделал одновременно 3 вещи: глянул на спидометр (стрелка заползла под «140»), совершил не подотчетные мозгу движения руками и правой ногой (машина зацепилась за дорогу и стала замедляться), оценил окрестность (слева за рядом деревьев дачи, справа непролазный какой-то косогор, впереди как на ладони изгиб и длинный мост). Спинной мозг чуял сзади, за дугой, укрытой косогором, надрывный плач сирены. Уши были заложены.
Секунд десять на все про все…
Итак.
Направо без шансов. Даже на танке.
Дорога.
Тополя.
Канава.
Заборы.
Дачи – по удаляющейся…
Оп-па! Кустарник, затесавшийся в ряд тополей!
Почти остановившись, он свернул, всунулся меж двумя могучими стволами… Канавка на вид сухая, но буксануть – как два пальца… Плавно повернул руль, плавно добавил газу… Восстонав, выплевывая колесами дерн, машина заползла за кусты.
Свет. Зажигание. Кубарем наружу. Рывком в бурьян.
Сирена на полыхающем новогодней елкой патрульном автомобиле – мимо…
* * *
Он попытался встать. Не получилось. Руки не составлялись с ногами. Руки и ноги не составлялись друг с дружкой. Тело сотрясалось в ознобе. Никакой координации.
Он рухнул назад, в примятую нору-ложбинку. Глаза слипались от омерзительно холодного пота. Или, может, это так свежевала сырость крепнущего рассвета?..
Сколько прошло времени? Непонятно.
По ощущениям зяби и мокроты, уже давно должно было бы быть полное утро, но в голове сгустились тяжесть и чернота, взгляд работал стробоскопически – определишь тут…
…Нет, пить – бросить! Мне пить – противопоказано! Бычий кайф…
«К машине!» – рявкнул он сам себе и встал.
Фраза-команда не получилась – начало проскрежетало во рту, конец и вовсе не выговорился. Нога поехала, он шлепнулся и съехал на боку, ткнувшись в бампер. Пластик хрустнул.
Он скривил губы и снова поднялся. «Су-ука!» – выдохнул в пространство неизвестно кому и, цепляясь руками, оскальзываясь, добрался до открытой водительской двери. Еле втиснулся между рулем и сиденьем, обстучав головой все попутные ребра и выступы.
Тело было мертвое. Рука, кажется, не в состоянии поднять стакан. Пальцы ватные. Ключ зажигания еле провернулся. Машина вздрогнула и сердито заурчала.
Он посидел, глядя в пространство.
«17% ДТП происходит по вине пьяных водителей. Значит, 83% – по вине трезвых!»
Муть не рассеивалась.
Он, что-то вспомнив, начал старательно дышать – вдох на 3 счета, выдох на 4.
Кажется, помогает. Мир добавил резкости.
Он с размаху, с хрустом воткнул заднюю передачу, ухватился за руль, поднял голову к зеркалу…
Кроссовок, облепленный мокрядью, соскользнул с педали сцепления. Машина дернулась и заглохла.
Он улыбнулся. Возможно, это был оскал…
Выжал педаль, повернул ключ, уставился в зеркало…
Тронулись.
Заднюю ось сразу же потянуло к центру канавы.
Он вывернул руль и взревел газом – теперь неотвратимо поплыл нос. Он выровнял колеса – но авто всем корпусом уже съехал вниз, в расквашенный дерн, и стал методично закапываться левым колесом.
Первая передача. Машина колыхнулась, сдвинулась – и, будто уцепленная арканом, съехала назад.
Задняя передача. Машина взревела – и осталась на месте.
Первая…
Задняя…
Первая…
Задняя…
Первая-задняя-первая-задняя-первая-задняя-первая… Раскачать! Разболтать!
Он скрипел челюстями и терзал коробку передач. Мир медленно наклонялся – левая сторона садилась все глубже. Он сгибался под открытую дверь, мир переворачивался вверх тормашками, в голове плыло, в лицо брызгало черной грязью, размолоченной до консистенции киселя. Он подвывал в тон надсаживающемуся мотору. Он хрупал рычагом переключения передач…
А потом машина окончательно села на брюхо, протяжно хрустнув бампером и начав взлаивать практически по-собачьи. Он отпустил горячую рукоятку и погасил мотор.
* * *
Мир звенел тишиной. Или это в ушах?
Мир раскрашивался. Или это лопались сосудики в глазах?
Мир покачивался. Ну, с этим понятно…
Он выбрался на воздух, сглотнул и побрел вокруг машины.
Развороченная, растерзанная зелень травы. Уводящий к дороге след от колес, напоминающий кардиограмму.
Схватило желудок. Рот наполнился кислой слизью. Он осел под куст. Широко вздохнул. В черепной коробке горело.
…Ну, хорошо, – подумал он, уставившись на трещину в бампере. – В состоянии алкогольного опьянения я не могу мыслить критически… Так давай мыслить конструктивно! Выехать – без шансов… Как заехал только?.. Да и ехать – не смогу… Плющит на нет… Надо домой… Задернуть шторы… Кровать… Покой…
* * *
Утро выдалось прозрачное – как положено, по-августовски. Солнце, вроде, оптимистичное на вид, а по содержанию – пессимистическое. И звукоряд полуосенний, жидкий, и туманчик в низинах…
Вылетевший из-за дуги под косогором тонированный джип споткнулся, вильнул и, будто в недоумении, остановился. На дорогу почти вываливалась перекошенная фигура. Что-то в ней не сочеталось – будто к телу гориллы приставили голову шимпанзе. Стеклянный взгляд, вялая рука с оттопыренным большим пальцем.
Открылись сразу три двери.
– Чё, больной?!! Жить надоело?!
– Пацаны… – промямлила фигура. – Подбросьте до Минска… Погибну тут…
– Ты у меня счас погибнешь! – к фигуре шагнули. – Ты чё здесь?
– От ментов сваливал… – фигура махнула рукой и опустилась прямо на асфальт.
– Ёп-п-п… – трое серьезных ребят подошли и аккуратно поставили фигуру на ноги. – И чё?
– Свинтил… – пробормотала фигура. – Машину, правда, закопал в канаву… Парни, мне домой очень надо… Херово мне…
* * *
Усадили его с уважением, не забыв, правда, из пары пакетов соорудить подстилку на сиденье. Тихо тронулись.
Мокрые заляпанные штаны мучили. Шея ныла, силясь пристойно удерживать голову на неровностях дороги. Подкатывала тошнота.
… Как там у кого-то… «Похмельная тоска своей смутной неопределенностью напоминает чувство вины за происходящее в стране», – силился он думать, чтоб остаться в сознании и не набедокурить в гостеприимной машине. Руки сжимали спинку переднего сиденья. – Гениально… Мне надо что-то решать с алкоголем… То, что у меня с ним сейчас – как минимум бессмысленно… Излишне категорические у нас отношения, без полутонов. Я не умею пить наполовину – в таком виде это занятие не имеет смысла вообще… Но ведь что получается? Ты через силу, с отвращением вливаешь в себя первые рюмки, стремясь скорее достичь прихода – потом мимолетный, малоузнаваемый, незаметный приход – потом жуткое утро с безысходными страданьями… Живешь оглушенный… Как посреди тучи… И в памяти черная дыра… А сегодня ваще – с первой стадии сразу в третью… Овощ на сковородке мира… Ненавижу… Глупый и злой мир! Злая и глупая жизнь…
Он ткнулся лбом в подголовник и сглотнул.
– Эй, хреново, что ль? – тронули его за плечо. – Тормозни!
– Не надо… – выговорил он, выпрямляясь. – Доеду…
* * *
Победители в случайности не верят.
…Я понял! – он шаркал таблеткой по подъездной двери. – Я герой! Мне пить нельзя. Мне пить глупо. С годами все четче понимаешь свои границы… Но я пью – это вызов! Это протест против серости и рутины! Это удар по суете и злобе! Алкоголь – проявитель для подсознания! Я ныряю внутрь – и вижу звериный оскал мира…
Он потрясал кулаками и смеялся в лицо прозревающему дню.
* * *
Лифт ехал мучительно долго, а когда затормозил на этаже, его чудом не вытошнило. Это опять взбодрило, и ключ в замок попал всего со второго раза.
Он начал избавляться от изгаженной одежды прямо на пороге. Крайне неприятны оказались соприкосновения ледяных рук с горячим телом, и потому все проделалось быстро.
В спальне веяло сладкой истомой. Шторы были задернуты, широкой грудью защищая царство сна и покоя от напирающего снаружи дня. Приветливо откинутый угол одеяла, жена, свернувшаяся клубочком у стены…
Она шевельнулась и, с экономностью кошки, потянулась, зевнула и улыбнулась одновременно.
– Я – герой! – сказал он и стукнул себя кулаком в грудь.
Он сделал последний шаг, сладко причмокнул и с чистейшей, голубоглазейшей совестью рухнул на кровать. Бедро скользнуло по ребру матраца, рука подломилась, не сдержав толчок расслабленного тела – и со всего маху, мимо подушки, точно на угол кроватной спинки, прямо виском…
* * *
…Автомобиль заложил кормой широкую дугу, задние колеса почти вынесло над обрывом, в березняк, но передние, прижатые весом мотора, стопорнули, уткнулись в корявую обочину – машина, несомая центробежной силой, будто нехотя, вразвалку, кульнулась набок, встала вертикально, все еще будто раздумывая – и с нарастающей решимостью, разгоняя падение, будто жалом плети шарахнула с обрыва вниз, круша и сминая водительскую сторону.
Он был мертв. Под сплюснутой крышей через высыпавшееся стекло белела вдавленная в рулевое колесо голова с проломленным виском.
Черная в предутреннем свете клякса.
Артур Петрушин
Родился в 60-х. После некоторых скитаний по городам и странам осел в Минске. Жизнь проходила в суете – служил, учился, зарабатывал деньги, бил баклуши… Смыслом жизни положил борьбу с этой самой суетой.