515 Views
Черёмухово-закатное
Как водится, насильник-ветер гнёт
черёмушную девственницу-ветку.
И раскаляет до предела едкий,
прилипший к нёбу запах, огнемёт
сошедшего с ума святого духа.
Пройдя сквозь душу, не коснувшись слуха,
заставив овдовевших журавлиц
уйти в пике, стремглав и безвозвратно
пополнить клан ушедших понапрасну,
плетёт весна циновку из ресниц,
просоленных слезами и надеждой.
Не доплетёт, забросит, и одеждой
увянувших костров приглушит смрад.
Ты знал, что сад давно сожрала тля,
а в доме под названием Земля
твоё окно выходит на закат?
Тогда смотри: полынь горит в пыли,
черёмушная девственница-ветка
не поддалась. Но – сломана. Под клеткой
небесной черти сдуру намели
метлой, у Бога занятой, жару…
Смотри: сдирает дуб свою кору,
а Лета, истекая пеной дней,
становится праматерью твоей.
Не проверить фальшивость опала чернильных небес…
Не проверить фальшивость опала чернильных небес.
Не пощупать – стекляшки ль? алмазы? – ослепшие звёзды.
Не умножить ничтожную ценность “священных” словес.
Не понять, что, по мнению Господа, “рано”, что – “поздно”.
Не услышать божественных звуков от рваной струны.
Не найти, провалившись во тьму, цель земной круговерти…
…лишь обугленной бабочкой биться о лампу луны,
разбавляя безумьем бессмысленность жизни и смерти.
Ты в последнее время ложишься чуть позже меня…
Ты в последнее время ложишься чуть позже меня –
поборов притяженье магнита прохладной постели,
продолжаешь в ночи мыслеспазмы мигренного дня,
неумело скрывая в ряду бытовой канители.
Непривычно делить монополию на лунный свет
с той, что жизнь разделил, как “двухспалку” – на “слева” и “справа”;
мы двуглавой пернатой, орлами звенящих монет,
смотрим в разные стороны, сросшись в единой оправе.
Даже Богу давно опротивел скупой циферблат:
застилает простуженным мраком раздавленный вечер.
Но для нас что ни полночь, то бой необъявленный, акт
перемирия смят и забыт меж двух воинств, навстречу
только собственной слабости рвущихся. С ходу – в борьбу:
я – у края миров в галогенном мерцаньи экрана,
ты – с журналом, где вновь препарируют чью-то судьбу,
и реклама – в скабрезную исповедь рваною раной.
Ты в последнее время ложишься чуть позже меня.
Сколько б раз ни трепали поэты морфеево имя,
не теряет силёнок божок, ведь сам Гипнос – родня…
Проиграл. Отступаю в перины, что стали чужими.
Вдруг… зайдёшь. И обнимешь, как в смелых мальчишеских снах,
остужая жар тела холодной слезой. Отвернёшься спиной
рассмотреть на шершавой стене самый сильный свой страх –
Нерождённых детей в летаргически-сонном союзе со мной.
Рыба-луна
Бейся под кожей льда, бейся, рыба. Клювом
рви на полоски хвост. Этим ветродувом
(он не тебя ль настиг в плесневелом море?
пусть не блеснул умом, но берёт измором,
кинет блесну – крючок протолкнёт в желудок,
вытащит по кускам печень, мозг, рассудок,
пережуёт и плюнет морским салютом,
мертворождённым сыном – спи, спи, малютка)
не управляет Тот-травоядный-хищник,
кто был когда-то чистым, а значит – нищим.
Рыба-луна, здесь тоже своя система,
в каждой зловонной куче – модель Вселенной.
Вырви глаза, терзай чешую зубами,
солью в глазницах выложи оригами –
просто почувствуй жизнь. “В ней сокрыто Нечто” –
нужно запомнить. Хищнику не перечат.
Жемчуг – в десятках старых надонных урн,
пару колец навесь – получи Сатурн.
Что надо льдом – давно не имеет дальность.
Солнце, Уран… от сальто – одно мортале,
в толще воды кораллов фигурный труп
не захоронен – Хищник сочтёт за труд.
Вырви последний зуб. И пускай планктон
между тобой и небом создаст заслон.
Пасть обеззвучив, внутрь протяжно вой…
чтоб на секунду – к звёздам. И стать Луной.
Сонный демон тряхнёт головой…
Сонный демон тряхнёт головой, разогнав рой вселенных,
соберёт Млечный Путь в пузырьки с этикетками “Яд”…
Я увижу свой дом, где от ветра колышутся стены,
где шагнуть за порог не успеешь, как тянет назад.
Нарисован мой дом на зрачках, на сгоревшей сетчатке –
торопливо, пока на палитру стекает закат –
только мастер был болен усталостью. Билась в припадке
кисть, привыкшая дряхлым шаблоном вычерчивать ад.
Не поверить уставшему мастеру – грех. А поверишь –
разожжёшь невзначай для души погребальный костёр,
прах взобьётся в гнилых небесах в пылевые метели,
образуя над стылой пустыней колючий шатёр.
Так и жить – на свихнувшейся, но вечно юной комете,
облетев Семь Кругов и покрыв их чумным серебром…
Сонный демон тряхнёт головою, и форбушев ветер
разнесёт по спиралям галактик мой призрачный дом.