74 Views
Если кто хочет представить себе, на кого был похож Габо, вспомните картины Рембрандта. Великий фламандец жил на Иоденбреестраат, на еврейской улице Амстердама. С её обитателей художник писал персонажи для библейских и не только библейских сюжетов… Белобородый, богобоязненный еврей, только-только поднявший глаза от свитка торы к небу. В этот момент он кажется старше своего возраста. Как Габо.
В шахматный клуб он забрёл по безделью. Сначала меня ввел в заблуждение значок «Мастера спорта СССР» на лацкане его пиджака. Почему бы не сразиться с мастером, затесавшимся в среду любителей? В шахматной квалификации партнера я разочаровался довольно скоро. Габо сам признался, что играет плохо. Для этого случая он приберёг фразу:
– Редкий еврей не играет в шахматы. Редкий еврей играет в шахматы так плохо, как я.
«Мастер спорта» был горазд поговорить. В тот вечер Габо проиграл подряд до 5 партий и беседовал со мной на разные темы. Про значок, правда, умолчал. Через пару дней Габо заявился со значком «Кандидат в мастера спорта СССР». Он не объяснил, почему ему понадобилось понижать себя в звании. А когда Габо стал выдавать себя за «отличника спасания на водах», я не стал расспрашивать его о подвигах на воде. Не было уверенности, что он вообще умел плавать. Как-то раз, увидев мой редакционный значок (я работал в вечерней газете), мой партнёр по шахматам загорелся и попросил меня «одолжить» его. Он сказал: «Поношу и верну».
После очередных посиделок за шахматной доской мы возвращались домой на трамвае. И здесь Габо привлекал к себе внимание. Кроме того, что, вовсю разглагольствовал, он каждый раз, выходя из вагона, делал вид, что расплачиваться за проезд не собирается. «Не беспокойтесь, я заплачу», – говорил я ему скороговоркой, чтобы смягчить ситуацию, когда благообразный с виду еврей вёл себя как тривиальный безбилетник. «Я полагаю», – следовал ответ.
Я не думаю, что мой приятель проявлял скаредность. Просто давала о себе знать ещё одна его «милая» особенность. Мне рассказали о приключившемся с ним конфузе. Тбилисские «зайцы»-безбилетники прибегали к хитрости. Выйдя из транспорта, они на некоторое время задерживались, сбившись в кучку у заднего бампера. Это – чтобы выпасть из поля зрения шофёра. В нашем городе водители общественного транспорта, кроме того что рулят, ещё взимают плату за проезд. К тому же они выслеживали «зайцев». Так вот Габо застукал один из них, злой и вооруженный монтировкой. Шофёр не поленился покинуть кабину, обошёл троллейбус не с той стороны, с какой его можно было ожидать… Мальчишки успели разбежаться, а Габо остался.
У нас был общий знакомый – Петре Т., отпетый сплетник. Этот прохвост заметил, что мой партнер по шахматам – «не того». Впрочем, сам Габо кокетничал тем, что состоял на учёте в психдиспансере. Время было перестроечное. Более подходящую биографию тогда было трудно придумать. Дескать, наследие диссидентского прошлого.
Диссидентский поступок Габо был несколько необычным. Он тогда учился в МГУ. В одном из московских православных храмов народ обратил внимание, как рьяно молился и бил челом студент из Тбилиси, по внешности иудей. На факультет «пришла телега».
В деканате Габо задавал вопросы строгий с виду мужчина. Проказник сбивчиво пытался что-то объяснить, что он – грузинский еврей, что не надо путать его с ашкенази. Грузинские евреи не знают ни иврита, ни идиша, только грузинский язык. Сам Габо владел только русским.
– Что странно, мои родители почти не говорили на русском.., – заявил он.
С ним обошлись довольно мягко. Решили, что парень запутался. Тот строгий мужчин сказал ему во время допроса:
– Габриел Натанович, атеист из вас не получился, иудей тоже. Далось вам русское православие!
О том, что его поставили на учёт в диспансере, Габо узнал, когда вернулся в Тбилиси. К нему домой наведался участковый врач.
Через некоторое время к Габо заглянул и участковый милиционер. В районное отделение поступила информация – мой партнер по шахматам отлынивает от общественно полезного труда. Хозяин встретил стража порядка ласково. Его лицо обрамляла борода, пейсы, на голове его была кипа, а в руках «Агада». Смущенный участковый ушёл и больше не беспокоил Габо. Такого тунеядца встречать ему ещё не приходилось!
Габо жил в шикарном особняке, доставшемся ему от отца по наследству. Вспоминая отца, сын вздыхал одновременно иронично и печально: «Натан умел делать деньги, но был неграмотным. Я получил образование в Москве, однако ничего не прибавил к наследству. Впрочем, почти ничего и не убавил, за исключением белого рояля, китайского фарфора, люстры из богемского стекла»… Перечисляя утраченные предметы быта, Габо загибал пальцы.
Однажды Габо пригласил меня на пурим-шпиль, организованный еврейской общиной. Он играл Мордехая, его жена Ядя – Эстер. Ведущий программы представил её как неподражаемую. На сцене было много более привлекательных женщин. Я знал, что она работает секретаршей в раввинате, но не предполагал, что это было достаточно для такой преувеличенной лести. Габо много пел, передвигался по сцене. В конец совсем заигрался. Со сцены не сходил, даже пришлось упрашивать. Как заметил один из теряющих терпение зрителей:
– Этот тип в упоении от пущего внимания к себе.
– Он напоминает мне мою тёщу, – кто-то рядом поддержал тему, – она не выносит, когда её не замечают, она – главная невеста на свадьбах и главный покойник на похоронах.
Потом нас пригласили к столу. Было много сладостей. Здесь я заметил, как «Эстер» ударила по руке «Мордехая», предупреждая его желание полакомиться очередной порцией пирожного. Премьер насупился.
Ядя, держала мужа в строгости. Она фыркала на него за то, что из дому потихоньку исчезают ценности. Кстати, детей у них не было. На вопрос «почему?», супруга уклончиво заявляла, что у неё уже есть один ребёнок, имея в виду своего инфатильного мужа. Поводов для недовольства у неё стало больше, когда на Габо нашла «очередная дурь» – он пошел в политику и забросил уроки иврита.
Своё появление в политике мой товарищ отметил публикацией в вечерней газете. Редакционные снобы морщились, дескать, «всякий люд повалил».
– Раньше графоманство было уделом отдельных личностей, теперь эта болезнь приняла масштаб эпидемии, и этот с пейсами туда же, – ворчал старожил журналистики Симха Рабинович.
«Явился» Габо из «underground-а совдепии». Так он о себе писал. Цветистые и энергичные тексты моего приятеля имели успех. Редактор сдружился с новым автором и назвал его «обретением» газеты. Ему даже уступили колонку, где он мог позволить себе, что угодно. Габо писал об иудео-христианской цивилизации.
Вскоре подоспел случай, который вовсе сделал его «своим» в новом политическом бомонде. Во время похорон одного из лидеров диссидентского движения Габо, пытаясь попасть в фокус телекамеры, оказался за спиной оратора. Тот, делая патетический жест, чуть не столкнул начинающего политика в могилу. Журналисты не упустили зафиксировать такой занятный сюжет.
Но существовала другая легенда о том, как Габо протиснулся в тесные ряды политиков. Народ говорил об услуге, которую он оказал одному видному идеологу от демократии – Ноэ П. Произошло это … в бане. Идеолог явился в баню в новом джинсовом костюме. Раньше он не баловал себя обновками. Ходил в потертом пиджаке, а на самом том месте брюки у него часто были порваны по шву. Ноэ П. отличался невероятной тучностью и не всякие брюки могли уместить то самое место. Но, видимо, не из-за этого он попал на глаза американцев. Те стали пестовать из него демократа. Сидящие кружком в раздевалке посетители турецкой бани обратили внимание на огромного толстого мужчину. Он, выйдя из душевой, уже в десятый раз открывал и закрывал дверцу шкафчика. Толстяк озадаченно теребил бородку. До этого присутствовавших развлекал разговорами мой приятель (его манера собирать вокруг себя людей!).
Габо потом рассказывал:
– Этого чудака я сразу узнал. Стал выяснять в чём дело. Оказывается, одежду унесли. А почему молчит? И тут я смекнул, что Ноэ что-то путает. Когда компьютер барахлит, его перезагружают, делают «restart». Неужели он путал компьютер со шкафчиком!
Габо мобилизовал массы. Кто голый, кто одетый – все возмущались «непорядку». На шум прибежал директор бани. Он ужаснулся, узнав, что обокрали столь почтенного гражданина. Директор любезно пригласил Габо и Ноэ в свой кабинет. Они проследовали вслед за ним. Это было потешное зрелище – два облаченных в простыни бородача – прямо как Платон и Сократ, дефилировали через фойе бани. Уже в кабинете встревоженный директор спросил Габо, что, дескать, и его обокрали. Габо сказал, что нет, не успел одеться. Ноэ предложили позвонить домой. Тот долго объяснял жене, почему понадобилось ему звонить из бани, а его знакомому устраивать шумный митинг. Потом он обернулся к Габо и передал привет от своей супруги.
Кстати, инцидент на кладбище произошёл уже после событий в бане. В противном случае Габо так близко к оратору на кладбище не подпустили бы.
Была у Габо черта характера, которая мешала ему жить.
– Донимает меня бес, становлюсь бесноватым, – признавался мой приятель, и чтобы предупредить догадку собеседника, что его недаром определили в диспансер, быстро добавлял, – это я фигурально выражаюсь.
До того как забрести в шахматный клуб, Габо устроил «разборку» в одном любительском театре. Однажды, праздно разгуливая по проспекту Руставели, он обратил внимание на самодельную афишку. В тихий закуток любителей-театралов заявился эксцентричный Габо. Сначала гость вёл себя тихо. «Из приличия». После двух-трёх визитов пришелец начал давать советы режиссёру и актёрам. Вошёл во вкус. Театр постепенно стал менять профиль, превращался в театр одного актёра. Труппа запротестовала. Габо изгнали. Позже он предложил мне посредническую миссию – содействовать его примирению с коллективом театра.
– Я, как человек, придерживающийся европейских ценностей, всегда готов к компромиссу, – заявил он.
Узнав о моей миссии, режиссер театра сильно забеспокоился.
– Я ещё не дорос до европейских ценностей. Передайте эти слова Габриелу Натановичу, – ответили мне поспешно.
Недолгим было его сотрудничество с газетой. Оно имело бурное завершение – с прилюдным «выяснением отношением» с редактором в коридоре редакции, с отборным матом и рукоприкладством. Не поделили авторство статьи. Редактор даже достал из кармана пистолет, по виду дамский. После этого Габо ввернул, а не гомик ли его оппонент. Последовал новый всплеск эмоций, и в очередной раз дерущихся растащили. Я выводил упирающегося приятеля на улицу. Свежий воздух несколько успокоил его. Его глаза уже не казались сумасшедшими.
– Ты знаешь, – он обратился ко мне неожиданно, и снова его глаза загорелись от гнева, – этот подонок, кажется, назвал меня «еврейской мордой».
Восхождение Габо на политический Олимп, славно начавшись, довольно быстро оборвалось. Мы вместе зачастили в одну партию, которая провозгласила себя политическим объединением европейского типа. Она вознамерилась строить в Грузии шведский социализм. Активного Габо приблизил к себе лидер партии, бывший номенклатурщик («синекурник», как называл его Габо). Этот субъект был одним из первых, кто сдал свой партбилет. О своём прошлом он не любил вспоминать, но… обмолвился. На одном из собраний лидер для пущей вескости подпустил фразу: «Это говорю я вам как коммунист и т.д.» В зале, где проходило собрание, воцарилась тишина. Опомнившись, оратор неуклюже осклабился и сказал, что пошутил.
Габо ничего не имел против шефа, но случая покуражиться не мог упустить. Он удачно пародировал «шутку» лидера, вызывая гомерический смех аудитории. Его за этим занятием застал «синекурник». Расправа не заставила долго себя ждать. Габо допустил «политическую ошибку», что стало поводом для изгнания его из рядов строителей шведского социализма в Грузии.
В партии мой приятель занимался идеологией, а именно, проблематикой гражданского общества. Не было политика, который не говорил о гражданском обществе и не делал бы это в скучной манере, формально. Тему успели затаскать, так и не поняв, о чём собственно речь. Габо же был старательным и вник в проблему основательно и скоро делил общество на «упертых этников» и граждан государства. Если, общаясь с тобой, он вдруг принимал многозначительное и в тоже время ироническое выражение лица, это значило – тебя вычислили, «ты – этник». Всю теорию о гражданском сознании идеолог свёл к простой формуле – во время футбольного матча «Динамо» Тбилиси – «Арарат» Ереван, этнические армяне – граждане Грузии болеют за тбилисцев, проявляя таким образом гражданский патриотизм. Его окружение (и я в том числе) выразили сомнение в возможности такого расклада.
– Значит, будучи этническим грузином, но являясь гражданином Армении, ты болел бы за динамовцев? – спросил меня Габо с видом, когда дают понять, что вопрос с подковыркой.
– В твоей теории слишком много невероятных допущений, – заметил я, но ответил на вопрос утвердительно. После чего последовало: «этник ты!»
– Твоя теория постепенно вырождается в утопию, – заключил я.
Как приятель, я не мог позволить выражение типа «бредни». Этот оборот уже был использован в прессе после того, как Габо предложил внести общегражданское наименование –«иберийцы». Предлагалось в графу «национальность» вписать именно это слово. Далее по желанию – хочешь заводи графу этнического происхождения, хочешь нет. Бедный Габо оказался между двух огней – его как «ассимилятора» клеймили и национальные меньшинства, и представители титульного этноса. Перед выборами такие инциденты только вредили партии, которую и так называли «самозванной родственницей шведского социализма». Срочно созвали заседание бюро.
Габо рассказывал:
– Я сделал им втык. В какой-то момент я был похож на Энвера Ходжу, албанского лидера. Только он смог себе позволить кричать на Хрущева на одном из форумов коммунистов.
На некоторое время Габо исчез из поля зрения. На телефонные звонки отвечала в основном Ядя. Но однажды я встретил их в метро. Он был в майке розового цвета, испещренной письменами на иврите и легкомысленными рисунками. Оба были в весёлом настроении. Шли на урок. Увидев меня, Габо обрадовался, но зато пасмурной стала Ядя. Она всегда считала меня злым гением, сбивающего её супруга с праведного пути. После дежурных вопросов я поинтересовался, что же написано у него на майке. Было что-то о разбитном времяпрепровождении на море. Одно слово он не смог перевести.
Позже Петре Т. с язвительной улыбкой рассказал мне, что «мой бывший партнер по шахматам» активно изучает язык, что он – отличник. Петре казалось комичным быть отличником учёбы в 50 лет.
Но, как оказалось, Габо оставался верным себе. Он изучал иврит и одновременно донимал начальство компании, которое занималась распределением электричества. Как известно, перманентный энергокризис был примечательным «обретением» нового времени. Габо устраивал сцены в прихожей директора компании и бывал убедительным в своём праведном гневе.
– Вы представляете – дети готовят уроки при свете лампы!- заметил он выспренно. Наверное, говорил о себе.
В результате, когда весь Тбилиси погружался во тьму, район, где жил Габо, был освещен. Соседи выказывали глубокое почтение к его персоне. «Такой вот триумф местного значения! – говорил Габо.
Однажды неуемного ходока всё-таки выпроводили. Когда его из приёмной директора «бережно вытесняли» охранники, тот, распаленный, угрожал, что приведет сюда народ.
– Вышел я на проспект, – рассказывает он мне по телефону, – злой и беспомощный. Прошёл метров сто. Вдруг вижу демонстранты идут с лозунгами. Полиция повсюду. Примкнул я к ним. Полиция и народ ко мне доверием прониклись. Один парень даже повязку дал, чтоб я за порядком следил. Тихо, мирно, интеллигентно подошли к зданию компании. Демонстранты начали скандировать. Директора за ручки белые взяли и к народу вывели. Вышел он, озирается и тут меня увидел в первых рядах. Побагровел несчастный…
– Вот такой я чатлах (типа – сволочь, если по-русски)! – завершил Габо рассказ. Привычка была у него такая – любя так себя обзывать, когда самодовольство переполняло его.
Прошло время. Я вдруг заволновался. Почему ничего не слышно от Габо? Стал звонить. Предчувствие не обмануло меня. Габо умер! Я замечал, что на него находило в последнее время, он бывал раздражительным, постоянно матерился. Но кто мог подумать! Рассказывали, когда очередной раз выключили свет, он, быстро натянув пальто, ничего не сказав жене, выбежал на улицу. Был гололёд. Габо поскользнулся и упал. Ударился головой. Через полчаса умер. По еврейским обычаям его похоронили в тот же день. О его смерти многие узнали после похорон. Я оказался в том числе.
Прошли годы. Вдова продала дом Габо и уехала в Израиль. Флажок Израиля, который красовался в одном из окон, новые хозяева убрали. Сейчас в особняке гранд-ремонт. Но остался скверик напротив дома.
… Я и Габриел сидели на скамейке перед слабеньким фонтаном. Ноябрь. Лучи солнце все ещё силились пробиться сквозь плотные облака. Небо было аметистового цвета. Ясный, тихий, прохладный день. Клены сопротивлялись приходу холодов и не отдавали листву. Она приняла цвет ржавчины, но не опадала. Порыв ветра вызывал всеобщее паническое трепетание в кроне, и вот два-три листочка, нехотя по замысловатой траектории долго планировали к земле, чтобы насытиться ленивым полётом-падением. Габо наблюдал это парение, лицо разгладилось, глаза посветлели.
– Что ты это вдруг? – спросил я его с деланной иронией.
– Хорошо ведь! – сказал он.
Казалось, его сердце обрывалось, когда лист наконец-то касался земли или падал на клумбу, где отцветали дубки…
Гурам Сванидзе
родился 13 января 1954 года в Тбилиси. Окончил среднюю школу в Зестафони - в маленьком провинциальном городке. С 1971 по 1977 учился в Тбилисском государственном университете на отделении журналистики, совмещая учёбу с сотрудничеством в редакциях газет. С 1979 года приобщается к новой профессии - становится социологом и работает в различных отраслевых социологических службах Тбилиси. В 1984-1988гг. учится в аспирантуре Института социологических исследований АН СССР в Москве, где ему была присвоена научная степень кандидата философских наук. В бытность аспирантом подрабатывал сторожем на Арбате, переводчиком в Бутырской тюрьме. В последнее время работает в правозащитных организациях, в настоящий момент - в Комитете по гражданской интеграции Парламента Грузии. Публикуется в интернет-журналах. Недавно выпустил сборник рассказов «Городок». Женат, имеет двоих детей.