184 Views
Понимаешь, Андри?..
Понимаешь, Андри, аффтар уже не торт.
У меня зимою, о боже, трусы с начёсом,
и сморкаюсь я громко, и выгляжу слишком взрослой,
а ещё люблю задавать тупые вопросы:
нафига тебе, милый Андри, такой эскорт?
Для чего тебе та, что любит молоть языком
о каких-то потребностях, чувствах да прочих страхах?
Ты же истый мужик, ты со страхами не знаком!
А мои хотенья да чуйства тебе на кой? —
очевидно, ты меня попросту мало трахал.
Что уж проще – люби свою чахлую иммортель,
а меня вспоминай порой в мужском туалете.
Видишь, аффтар не просится боле с тобой в мотель
и на твой факультет чегой-то никак не едет, —
значит, Андри, тут тебе уже не дают.
Значит, аффтар под парусом чёрным плывёт на йух.
Значит, я лежу в неверном своём челне —
и смотрю на небо, Андри, считаю чаек.
Значит, я молюсь перевёрнутой глубине —
о всегдашнем стыдном, чего никогда не чаю:
Боже, можно я не увижу его во сне?
Главное
Вот незадача: я всё больше прямо и честно,
всё меньше — красиво и звучно. Загадки — под пресс, но
со мною с такою совсем-совсем неудобно.
Меня обзывают нервной, агрессивной и злобной,
особенно — бывшие. И — да, я в ответ кусаюсь.
(А ты бы вздохнул: ранимость… эмоциональность…)
С тех пор, как мама болеет, я стала старшей
в семье. И мне теперь — за двоих страшно.
И я всё реже — о человеческой близости,
всё чаще — о том, как выжить в условиях кризиса.
Меня пугает это новое главное —
и кажется: я могла бы украсть
и — убить могла бы — я.
А помнишь, а помнишь — клялись, что не пожалеем,
ложились на ветхий плед, накрывались шубой,
февральская замять звенела нежнее, нежнее,
торжественно пели хором печные трубы.
И как мы бежали, прятались от кого-то,
мечтали о мире, в котором нет — виноватых…
Руки мои испорчены чёрной работой.
Скажи мне:
ты смог бы теперь целовать их?
Древо
Он сидел за столом и чертил своё родовое древо,
а я — на полу сидела,
на родные колени
голову опустив.
Я всё знала, что знали исчерченные листы:
вот кружочек рядом — другая Лиене,
две черты вниз,
два кружочка —
сын, стало быть, и дочка.
Данность-бóльность.
Но раздавался голос:
«Поднимайся. На равных — садись».
Я садилась на табурет —
сбоку, чтобы удобней смотреть —
любуясь, не хмурясь! —
не на то, что друг мой чертил в тетради,
Бога ради,
не на потомков, которым я лишняя,
не на предков (не Эде так Маде,
простые крестьяне; не Янис так Юрис), —
на лицо: совиное, хищное.
Свидетель
Дни мои начинаются с неизменного: здравствуй, Андрис,
я помню твои логины, домашний адрес,
все твои номера, на которые больше незачем.
Не то чтобы я тебя — больше всего на свете,
но мне обидно, что я для тебя — свидетель
подступающей старости, Андрис, мужской немощи,
а значит, меня — дóлжно забыть, пока
я помню чаще, как походка твоя легка,
как за плечами плещутся
волосы — бело-парусны,
чем — как ты
на лестнице
оступаешься.
снег
как много света в этом, как его,
который нас прощает — и который
столь благостно заглядывает в прорубь
небесную, — что наше рождество
становится немыслимо возможно,
пожалуй, даже в ржавчине острожной.
здесь — данности, навязшие в зубах,
а в прошлом хорошо, да только нáс нет, —
и мы проходим насовсем и насмерть,
и в сердце — баррикады да стрельба.
(гляди: остатки недобитых армий
скандируют, шатаясь: Андри! Андри!)
но иногда — когда приходит снег —
нисходит свет — я становлюсь моложе.
и мой девиз «добыть иль уничтожить»
теряется в огромном льдистом Вне.
забыв необходимость драматизма,
ты начинаешь отвечать на письма.
а месяц юн и серебрист — как встарь,
и мнится: мы опять друг друга помним,
мы молоды, бездонны и бездомны —
навек.
…пока не март, пока не хмарь,
не оттепель, не грязь да половодье —
не будем думать о моём уходе.
дом у болота
ах, Андрис, Андрис, ты — такое счастье,
тобою невозможно надышаться!
мы строим дом у самого болота,
зато у нас колонны, позолота
и я прекрасна, ровно маков цвет,
пробившийся в неубранной листве.
мы строим дом побудь со мною Дмитрий
укрой меня и пот со лба мне вытри
что? малярия, Эдвард, — и всего-то?
смешно я никуда я не уйду
…ты слышал, как багульник — у болота —
перекликался с ландышем в саду?
Андрисово море
что впереди меня — Андрисово море
кружевные дамы на катамаранах
визжат, и смеются, и брызги ловят
и держат шляпки, и сандалии топят
а рыбаки снаряжают корабли большие
ставят сети у самого неба
должно быть, ловят вечернее солнце
а мне-то, а мне-то в море путь заказан
знай ходи себе кротко по самой кромке
да смотрись в воду — авось увидишь
себя молодой, красивой, запретной
что позади меня — высокие дюны
настил дощатый, солнечные сосны
белый маяк молчит, недостроен
срамные надписи на мраморных стенах
за дюнами тихий приморский город
у бара парни играют в карты
а в городском саду туман оживает
и яблоки зрелые падают оземь
строю судьбу из песка да ракушек
а приходит зима — так строю из снега
мала судьба, меня не вмещает
а воды морские не вместит и подавно
говорит море: «ну, что с тобой делать
видишь: нет у меня для тебя погоды
есть два режима: ненастно и ясно
а тебе всё мало, тебе всё больно
возьми себе рыбку, возьми медузу
а то возьми гальку, пусти блинчик
ты такая красивая, когда злишься
а то дострой маяк да сходи в город
не всё ребятам резаться в карты»
молчу себе и жду, а чего — не знаю
знаю, что маяк достраивать поздно
в дюнах одиноко, с парнями скучно
а яблоки пахнут сильнее, слаще
а туман всё гуще, туман всё ближе
Осень другого солнца
Осень другого солнца.
Жёлудь упал в листву.
Думаешь, это сон всё? —
если смеюсь, живу,
если бегу навстречу,
приникаю, ласкаюсь?..
Это твоя вечность
тебя дождалась, Андрис.
Что у меня с глазами? — а что у меня с глазами?
Андрис, тебе наврали: нету здесь наказаний,
просто осень другого солнца через меня прошла
и всё моё слишком чёрное — вымыла добела.
Видишь, Рига пустынна:
лишь свет и ветер везде.
Поезда и машины
ржавеют одни, без людей.
Царством без подданных править
странно? — и что с того?
Не бойся, любимый: я ведь
буду всегда с тобой.
Будем смотреть, как вечно тянутся гуси к югу,
вечно падают листья, груши вечно гниют.
И в кои-то веки, Андрис, мы сможем любить друг друга.
Благодари же — осень, дарящую нам уют!
оглянись
даже в эпоху После
сосны клонятся, сосны
волны играют платьем
это моя забота
это моя свобода
помнить ли, забывать ли
листья сыплются, листья
оглянись
оглянись, а?
мир говорит янтарным
именем
Андри
Андри