180 Views
Жизнь – это то, что происходит, пока мы строим другие планы.
Джон Леннон
Из десяти касс в гастрономе работало две. Оно и понятно – на улице крепчало, мелкий льдистый снег искрил под фонарем, и ночная мгла уже принялась задувать свет в окрестных окнах.
Полчаса до закрытия.
По залу шаркалась уборщица с серым лицом, как живое олицетворение конца длинного, утомительного дня. Явление в чем-то даже философическое. Так мы не можем осознать, что год прожит, пока не услышим звон курантов.
Жизнь вскинулась, как фитиль перед угасанием. Забегали запоздалые работающие домохозяйки, тыкая в хлеб, нюхая ржавые пряники и копошась с некоторой брезгливостью в молочных развалах. Несколько солидных отцов семейств торопливо прогуливались вдоль водки. Ворвалась румяная толпа молодежи и принялась клубиться в пивных рядах, громко их обсуждая. Бурные дебаты оказались чисто теоретическими – один за другим потянулись они на выход, загрузившись дешевым отечественным продуктом в экономичной пластиковой таре.
В кассах образовались очереди. В одну из них пристроился не до конца трезвый, несколько потертый и чуть-чуть растрепанный мужчина – но, если не присматриваться чересчур пристально, вида вполне благообразного. Он терпеливо стоял, безучастный, как муха, неподвластный коренному человеческому инстинкту ненависти к ближнему, заслоняющему от тебя прилавок. Руки спрятались в карманы, во взгляде застыла некая окончательная решимость.
Кое-как продвигалось. Кассирша с кукольным лицом, жгучая блондинка, совершала выученные манипуляции. Тело ее неподвижно осело на спинку стула, руки угловато двигались, рот время от времени открывался и вместо «мама» говорил число. Покупатель давал то, что нужно, забирал то, что положено и исчезал из мира навсегда.
Мужчина остановился напротив. Надсадно кашлянул, вытащил руку из кармана и положил на тарелку многажды сложенную десятитысячную бумажку.
«Водка…» – подумала кассирша.
– Разменяйте, пожалуйста, по тысяче, – сказал он очень тихо.
Кассирша дрогнула лицом и шевельнула мощным торсом.
«Не водка?!»
– И за этим стояли? – незапланированно открылся рот.
Мужчина неподвижно смотрел сквозь нее.
Кассирша крякнула и повела плечом. Руки закопошились в кассе.
– Всю не смогу… Пять и по тысяче, – она плеснула перед ним бумажную стопку.
– Спасибо, – еще тише сказал мужчина, с некоторым усилием забрал деньги и ушел.
* * *
В гастрономическом предбаннике, в простенке между дверями стоял известный всем нам с детства игровой автомат.
Большой стеклянный куб, сбоку зеленая кнопка, красный рычажок и щелка. Вовнутрь высыпан целый большой мешок мягких игрушек. Мишки, белочки и прочие пупсики лежат вповалку, кучами и слоями, аки раненые на каком-нибудь, условно говоря, Бородинском поле, и в комическом ужасе наблюдают нависшую над ними Смерть – леденящую трехлапую цеплялку-зажималку, плотоядно отблескивающую металлом…
И вот приходит Судьба – чаще всего в лице безжалостного ребенка – и приводит в действие свои жерновы. В щелку засовывается денежка, недрожащая ручонка ухватывает красный рычажок…
Страшная цеплялка сдвигается с места и едет вперед!
Парализованные игрушки парализовано смотрят…
Зажималка тормозит и едет вбок!
В игрушках сжимаются игрушечные сердца…
И вдруг цеплялка-зажималка раскрывает лапы и неспешно, по-хозяйски едет вниз!
А-а-а! – беззвучно вопят игрушки…
Клац! – лапы смыкаются на ухе какого-нибудь чебурашки и, тихо, удовлетворенно жужжа, влекут его вверх, а потом в угол – и бросают в ящик, из которого не возвращаются…
* * *
Мужчина остановился перед чудо-аппаратом. Лицо приняло выражение испуганной сосредоточенности – как у безграмотного, ставящего подпись. Отделил из бумажной стопки тысячную купюру, разгладил. Пальцы неритмично дрожали, скорее – вздрагивали. Сунул бумажку в щелку, ухватился за рычажок. Хрипло кашлянул. Придирчиво осмотрел зверушек. Выбрал малинового зайчика. Нажал кнопку. Двинул рычажок вперед.
Цеплялка качнулась и поехала вперед.
То ли дрогнула, то ли соскользнула рука – и лапы замерли, не доехав.
Мужчина мотнул головой, вытер руку о штанину. Нагнулся над кубом, высмотрел новую жертву – оранжевую черепаху. Двинул рычажок вправо.
Зажималка качнулась и поехала вправо.
Рука опять подвела – лапы остановились и ринулись вниз, не доехав до цели. Ухват клацнул по выпуклому боку колобка и с разочарованным жужжанием втянулся на место.
Мужчина сглотнул. Зачем-то оглянулся.
В предгастрономье было тихо. Молодежь, вооруженная дешевой дурью, горланила где-то снаружи. Работающие домохозяйки хлопотливо ушли. Отцы семейств, мучительно выбрав тот единственный сорт водки, что способен принести на сегодня забвение, заводили чихающие на морозе автомобили.
Мужчина достал вторую купюру. Разгладил. Вставил. Взялся за рычаг…
Эта попытка была не в пример! Лапа облапила малинового зайчика за лапку и даже приподняла на чуток…
Сорвалось.
Третья купюра…
Четвертая…
Лоб мужчины стал неровного цвета. Он еще раз оглянулся.
Гастроном окончательно обезлюдел. В одной из двух работавших касс считали выручку. Уборщица угрожающе приближалась к входным дверям – незалохмаченное тряпкой пространство пола скукоживалось…
Пятая тысячная была проиграна совсем бездарно – слишком далеко задвинул цеплялку, на линию, где игрушек вовсе не было.
Мужчина, задеревенев лицом, вошел в зал и направился к последней живой кассе.
– Разменяйте по тысяче, пожалуйста, – тихо сказал он, выкладывая последнюю бумажку.
Кассирша зевнула ему в лицо и покопошилась в лотке. Повела затекшей шеей, одновременно провожая взглядом двинувшуюся прочь фигуру.
* * *
На улице окончательно сгустилась ночь, разогнав человечество по норам. Поднялась поземка, заметая растоптанные дорожки. Льдистые снежинки больше не искрили в фонарном свете – слишком быстро их проносило мимо.
К магазину торопливо рысили два совсем уж припозднившихся гражданина, во что бы то ни стало желающих реализовать свое право стать покупателями. Они возбужденно взмахивали конечностями и перекрикивались среди порывов ветра.
Громко топая, граждане ввалились в гастрономские сени – и замерли.
Вполоборота к ним, повиснув над стеклянным кубом в состоянии крайне неустойчивого равновесия, сосредоточенная фигура сжимала рычаг. В кубе с тихим жужжанием ехала трехлапая снасть.
– Йоптыть! – грянул веселый гражданин и хлопнул себя по расстегнутой дубленке. – Картина маслом!.. Да как же… Ты ж к дочке на день рождения свинтил!!.
Снасть в кубе клацнула вхолостую. Фигура распрямилась, голова повернулась и посмотрела жутким взглядом.
Чавкнула дверь торгового зала. Воздвиглось серое лицо уборщицы.
– Закрывается магазин! – серым голосом сказало лицо.
– Счас… Женщина… – гражданин суетливо залазил по карманам. – Мы буквально быстро!.. Серый – давай, пулей – бери!
Названный принял смятый ком купюр и ловко скользнул мимо статуи уборщицы.
– Так как это?! – веселый с хохотком повернулся к неподвижной фигуре. – Ты же… Пяткой в грудь… «Я иду к дочке!»… «5 лет – юбилей!»…
– Всё… – жуткая маска на голове дрогнула и оплыла, сморщиваясь, как виноград, обращающийся в изюм. Рот искривился. – Уже никто никуда не идет…
Мужчина поднял руки ладонями кверху и поочередно на них посмотрел. Плечи опустились. Он шагнул к открытой двери, надсадно кашлянул и крикнул:
– Серега! Бери две.
Артур Петрушин
Родился в 60-х. После некоторых скитаний по городам и странам осел в Минске. Жизнь проходила в суете – служил, учился, зарабатывал деньги, бил баклуши… Смыслом жизни положил борьбу с этой самой суетой.