82 Views
Девушка с косами
Сегодня вечером ко мне позвонили. Слышу голос Саши Облапушкина из Москвы. Мы не созванивались лет 25. Даже по Интернету не общались. Я решил, что он своими раздумьями о грузино-русской войне хочет поделиться. Но нет, Саша сообщил мне, что ему отказала во взаимности его партнёрша по бизнесу. Случилось это в Исландии.
– Хозяева устроили нам прогулку на ослах в районе вулканического кратера. Я спускался по террасам застывшей лавы и плакал. Ничего не видел. Ослик знал маршрут и самостоятельно следовал ему, – рассказывал он мне.
Нас познакомили в одной московской компании. Меня представили как грузина-аспиранта. Назвав свою фамилию, он добавил, протягивая руку:
– Не путать с Облапошкиным!
– А что есть и такая фамилия? – подумал я про себя.
Новый знакомый производил впечатление оригинала. Должно быть, весьма необычная фамилия обязывала. Огромного роста блондин в очках с буйной порослью на голове в бархатном пиджаке и джинсовых брюках посмотрел на меня испытующе. Не знаю, что он во мне рассмотрел, но начал наше знакомство с того, что принялся рассказывать о своём недавнем амурном приключении.
Его «любовная» история была простая, но красивая – с заплывами пары возлюбленных за буйки в сторону заходящего в Чёрное море солнца. «Девушка была похожа на русалку». Они, конечно, нагие, с ними заигрывал неожиданно появившийся дельфин. Идиллию нарушил сторожевой катер. «Как фамилия!?» – крикнул с катера купальщикам пограничник. Те пытались одновременно не обнаруживать своей наготы и держаться на плаву. Дельфин к тому времени уплыл. Услышав фамилию Саши, пограничник пришёл в ярость. Видно, решил, что над ним издеваются. «Марш на сушу!» – крикнул он. Пока пристыженные возлюбленные плыли к берегу, они слышали как с катера им вслед слышались скабрезности. Дальше хуже. На берегу парочку ждал страшно ревнивый дружок русалки. Ему кто-то насплетничал о неверности его дамы и даже сообщил о месте, где она предаётся морской неге. Облапушкин старался привлечь внимание разгневанного мужика к красотам захода солнца. В ответ ревнивец раз-два наградил Сашу апперкотами, хотя ростом был своему сопернику «до пупа». Саша не ответил. Не умел. А остался сидеть на берегу и плакал по утраченной любви. По стилю изложения – это был плач какого-нибудь мифического героя. Орфея, например.
– Это было в Батуми, так что в Грузии я у вас побывал, – заключил неожиданно рассказчик.
Мы, вроде, подружились. Саша, довольно известный диск-жокей, жил в Подмосковье. По роду своей работы он регулярно опаздывал к последней электричке. Иногда оставался у меня на ночлег в аспирантском общежитии. Тётушки на проходе были «своими в доску», так что проблем с его визитами не возникало, пока моего гостя не выпроводили с дискотеки общежития. Он не танцевал, а только пристрастно наблюдал за тем, как «выкаблучивался» его коллега – кубинский негр Доминик. В какой-то момент Саша посчитал нужным вмешаться со своими советами, что было воспринято как попытка некоего сумасбродного типа сорвать мероприятие. Вызвали дружинников. Тут выяснилось, что некий Александр Облапушкин находится на территории незаконно. Тётушки на проходе сделали вид, что видят его впервые.
Так вот, Саша был довольно наблюдательным и проницательным субъектом. Однажды мы пошли смотреть баскетбол. Тбилисское «Динамо» играло против ЦСКА. После матча он поделился со мной наблюдением. Перед игрой команды обменялись приветствиями. Саша отметил, что грузины произнесли своё «физкульт привет!» тенором, а русские басом.
Это я к тому, что Саша попал в точку, когда прошёлся по адресу Леночки М. Я не хочу сказать, что Облапушкин спас меня от какого-то наваждения. Заблуждение насчёт этой девицы не могло быть для меня роковым. Это был тот тип разочарования, после которого больше судачишь со знакомыми, чем переживаешь его глубоко, оставаясь наедине с собой…
Это была девочка-женщина, одновременно по-мальчишески бойкая и по-девичьи пластичная – «анимированная статуэтка Челлини». Этот перл принадлежал мне. Однажды встретив меня случайно где-то в одном из концов Москвы, Лена пришла в неописуемый восторг. Уж не знаю почему? Она быстро-быстро что-то говорила мне, глаза её блестели и смотрели на меня снизу вверх. Своим ростом эта девочка льстила любому мужчине. Я пришёл в волнение и уже у себя в комнате начеркал строчки:
Сколь неуместно, столь и прелестно,
когда девичий лепет,
когда глаза горят и ищут понимания,
спешит-лепечет голос нежный.
Ухом ты прильнул,
желание одно – он лишь для меня сей лепет.
Она сама писала стихи. Читала их в институте на мероприятии, устроенном месткомом. Звучало довольно мило, хотя поэтесса явно перебрала с ангелочками, «турабадурами» и «миннезингерами».
Мы были коллегами и жили в одном общежитии.
Леночка носила косы. Как знак девственности и чистоты!? Грех покуситься на такую невинность.
Она мне приснилась… Сон-лабиринт и в каждом углу по физиономии, они твердили страшное для аспиранта проклятие: «Катастрофа! Ты не уложишься в срок!» За день до этого в институте во время промежуточного обсуждения моей диссертации некоторые сотрудники твердили эту кассандрову тираду. Кто из благих пожеланий, чтобы подстегнуть, а кто из куража, чтобы отстегать меня, раз случай подвернулся. Леночки не было на обсуждении. Я готов был уже проснуться, чтоб стряхнуть с себя кошмар, но тут явилась она. Мною вдруг овладело легкомысленное желание – потаскать её за косы. Наяву мне такое в голову не приходило. Девушка удалялась, а я упрямо тянулся за одной из её кос. Скоро полегчало, морды пропали и не стало лабиринта. Впрочем, в осадке оставалось лёгкой ощущение дискомфорта. Вроде как вёл себя двусмысленно…
Как-то в институт пришла «телега» из милиции. Леночка попала в историю. Случилось это в бурной драматической московской очереди за апельсинами. Один старикан шёл напролом и в какой-то момент обозвал присутствовавших женщин «блядями». Вне себя от праведного гнева Леночка привстала на носочки перед нахалом, чтоб дотянуться до его физиономии, и наградила того пощёчиной. На беду «пострадавший» оказался ветераном госбезопасности, офицером на пенсии. В тот момент у него было повышенное давление. Эту информацию огласили во время товарищеского суда, коим отделалась «хулиганка». Впрочем, суда не было. Обошлись тем, что Лену попросили самой оформить протокол. Она долго корпела над ним. Шутки ради я подбрасывал ей фразы, типа, поступок гражданки такой-то вызвал гневную отповедь со стороны коллектива.
– Надо же так не повезло! Столько наглых морд вокруг, а ты ветерана госбезопасности обидела.
– По-моему, наоборот – по заслугам попало именно бериевскому дегенерату, – ответила она. Я посоветовал ей избегать таких выражений, «не поймут».
– Повинись и кончай с этим протоколом, – посоветовал я.
Так вот в общежитии я обратил внимание Сашуни Облапушкина на Елену. Ожидал, что тот умилится этому созданию. Неожиданно последовало:
– Прагма так и прёт от этой девицы!
Увидев мою оторопь, он заявил о себе:
– Я бываю прозорлив!
Его вздорная патетика несколько убавила мою оторопь.
Я знал, что Лена собиралась остаться в Москве. Правда, узнал об этом не от неё самой, а только тогда, когда мне довелось стать свидетелем сцены в институте. Одна из сотрудниц уж как-то шумно ввалилась в комнату. Явно спешила, её подгоняло негодование. Первые её слова были:
– Кое-кто собрался остаться в Москве после аспирантуры! Совсем проходу не будет в городе!!
Некогда она сама изловчилась и зацепилась в столице, не вернулась в родной ей город Курган.
– Надоели эти провинциалы! – вторила ей коллега, которая сама была из Омска. Присутствовавшие москвичи молчали. Решив, что речь обо мне, я тут же открестился от «запретного» желания и деланно проворчал – весна в Москве на весну не похожа. Откуда здесь поэты, которые пишут об этом времени года? У меня на югах в саду уже розы цветут, а здесь морозит.
– Помнишь, Алексей, как мы в январе во время командировки в Кобулети на автобусе ехали? – обратился я к одному из коллег, – ты ещё удивился, в самый разгар зимы долина вся в зелени утопала.
Видимо, я перегнул палку. На время негодующие дамы замолкли, озадаченные, услышав мой пассаж. Первой подала голос машинистка Людмила Михайловна, которая обозвала меня антисоветчиком. Потом женщины уединились и продолжили тему. Речь шла о «рыжанке». Я усёк, что обсуждали Леночку, которая была из Риги. Я ещё подумал, так ли уж много можно выиграть, променяв Ригу на Москву.
Она старалась держать марку европейской женщины, что, по её разумению, означало – быть рациональной и что в Риге только так причитается поступать дамам. Получалось не без натуги, что опять-таки умиляло – маленькая девочка-кокетка играет роль умудрённой дамы. Например, она меня одернула и чеканным голосом призвала не витать в облаках. В то время я много разглагольствовал о скором столкновении цивилизаций – почерпнул идеи у малоизвестного тогда Хантингтона. Чтобы не показаться инфантилом, я для перестраховки призвал в авторитеты Тойнби и Сорокина, что возымело действие. Несколько насмешливое холодноватое выражение лица Леночки сменила мина понимания.
Но вот однажды…
У меня была приятельница Даша из Донецка. Тоже аспирантка, но из другого института и общежития. Познакомился с ней, когда нанимался в сторожа. Мне она сразу понравилась, и я постарался оказаться вместе с ней в одной бригаде, в одной смене. Мой объект (поликлиника), который я сторожил, находился на улице Рылеева, на Арбате, её – проектный институт в Старом Могильцевском переулке, совсем рядом, только за угол сверни. Я забегал к ней «по-соседски». По случаю покупал разную снедь. Так и устраивал себе «именины сердца», строго по графику дежурств.
Бригадир нам не мешал. Парень был «с понятием» и во время инспектирования обходил поликлинику и институт стороной, что стоило мне всего бутылки водки. Однако, меня слегка раздражало одно обстоятельство. Как по заведенному правилу в сторожку наведывалась дворничиха. Она тихим голосом здоровалась и извинялась, оставляла метлу и уходила. Иногда её сопровождал болезненного вида мальчонка. Он оставался стоять у дверей и ждал женщину. Малец был угрюмым. Сама мать выглядела измученной.
– Что за депрессивная дворничиха? – спросил я Дашу.
– У этой женщины сейчас тяжёлые времена, – заметила моя собеседница, кстати, она – бывший преподаватель педагогического института уральского города Орска.
Это обстоятельство не показалось мне неординарным. Вся наша бригада состояла
из студентов и аспирантов. Но тут была особая история. Женщина приехала вместе с мужем, который проходил курс докторантуры. У него открылись виды остаться в Москве.
– Сам понимаешь, что это значит! – сказала мне Даша, потом продолжила, – она пожертвовала своей карьерой ради такой перспективы супруга, устроилась дворничихой, чтоб через ЖЭК получить квартиру. Некоторое время они семьёй жили в коммуналке на Арбате, среди разного рода маргиналов. Ты, наверное, заметил, что ребёнок у них нездоровый? Что-то с психикой.
– А что за трудности у неё сейчас? – спросил я.
– На их семью бульдозером одна «разлучница» наехала, – продолжила Даша.
– А что мужик, неужели сломался?
– Вот его-то и жалко. Что одна женщина, что другая не любовью пытаются его удержать, а нахрапом. Обе принцип держат – эта дворничиха, говорит ему, ты – муж и отец, посмотрим, как эту тяжесть дальше понесёшь, а та молодка твердит ему, мол, дались тебе твои домашние, они только в бремя, когда у тебя такие перспективы открылись. Когда он запутывался, начинал плакать, помощи просить, одна из баб только презрительно молчала, другая же его пощёчинами награждала. Дескать, ничтожество! Несчастный докторант из гипертоническтих кризов не вылезает.
– Да, достоевщина какая-то! – промямлил я.
– Кстати, та инфернальница – твоя коллега, она ещё косы носит, – бросила Даша. Я даже рот разинул от изумления.
Вернувшись на свой объект, я позвонил к Облапушкину. Сделал ему комплимент насчёт его проницательности. Он Леночку не вспомнил, но комплимент принял как должное. Ещё он не упустил случая хвастануть по поводу своей «прозорливости».
Через некоторое время я вернулся в Тбилиси. Раза три съездил в командировку. В один из наездов в коридоре института увидел Леночку. Оборот головы, стрижка-каре, походка выдавали в ней зрелую бизнес-даму. Из расспросов узнал, что она работает в институте и что носит фамилию мужа, который из города Орска, доктор наук.
В другой приезд мне рассказали о ней как о вдове. В последующую мою командировку она носила двойную фамилию – от первого мужа и от второго, нового.
Увы, ничего не знаю о дворничихе и её сыне. Ничего не знала о ней Дашенька. Успешно защитив диссертацию, она вернулась в Донецк, вышла замуж. Я нашёл её в «Одноклассниках». Мы вспоминали о нашем весёлом житье-бытье на Арбате.
Пусто-пусто
Мы пили чай в отделе.
Из окна было видно искусственное озеро. Стояли погожие деньки, народ высыпал на берег. Девственно-белые туши нежились на его бирюзовом травяном покрове. На голубоватой глади воды покоилась пара чёрных лебедей и несколько селезней.
Умиротворенное настроение чаепития нарушила Ольга Михайловна – машинистка отдела.
– Вчера моя малая на пруд пошла с девчонками рассказывает она, кивая в сторону окна, и продолжает, – приходит домой и говорит, что мужик один голый перед девицами расхаживал. У него или рог, или палец большой был. Не знает ещё она. А я ей в ответ, если следующий раз увидишь нечто такое, топором, топором по этому делу…
Людмила Михайловна – женщина прямая. Она два раза рукой махнула, ребром ладони. Сотрудники разделили пафос машинистки, и похихикали чуть-чуть. Только Люда, аспирантка, ничего не поняла.
– А что топором, зачем он… – переспрашивает. Народ прыснул. Тут я подключился. Дескать, нельзя так круто. Девочек надо готовить к браку, а не учить такому. В противном случае… Я рассказал историю.
… Случилось это в грузинской провинции, где я провёл детство. Сосед женился. На свадьбе молодка вовсю танцевала. Выглядела весьма эротично. Ей подружки завидовали – замуж вышла раньше всех!
Но вот удалились молодожёны. Родители жениха шепотом говорят, на цыпочках ходят. В сторону спальни посматривают многозначительно. И вдруг оттуда раздаётся вопль, возня. Отец и мать всполошились, друг друга толкают, не знают, кому заходить в спальню. Сделали паузу, вошли. Невестка в свадебном платье на шкаф взобралась, оттуда с расширенными от страха глазами смотрит. Полураздетый жених досадует, кричит: «Спускайся, дурёха!» Его мать первая смекнула в чём дело, успокаивать стала всех, а сама еле улыбку сдерживает. Послали за родителями девицы. У её матушки вроде язык отнялся. Не знает, как объяснить своей дочурке, что происходит. Догадались позвать священника. Он и уговорил её.
– Какое уморительное целомудрие! – заметила одна из сотрудниц. Коллеги заметно повеселели. Одна Люда не могла определиться. Ольга Михайловна в её сторону глазами показывает. Непорочность Люды была притчей во языцах и подвигала на юмор.
Действительно, эта особа отличалась простоватостью. Шутка, любая двусмысленность ввергала её в оторопь. У себя в уральской глубинке она работала в комсомоле. Люда терялась в догадках, когда её товарищи по ЛКСМ валяли дурака, а когда говорили серьёзно. Время было сложное, перестроечное. С ней чуть не произошёл нервный срыв, когда на собрании секретарь райкома вдруг заговорил голосом Горбачёва, пародировал его. Этот секретарь был известный балагур и сторонник Ельцина.
Позже Люда переквалифицировалась в социологи и приехала в Москву, писать диссертацию.
На лекции по истории философии она обратилась к профессору с вопросом, который 2000 лет задают простофили всех стран и народов. Лектор прибёг к ловушке Демосфена. Иногда афиняне невнимательно слушали великого оратора. Он решил проучить их и рассказал притчу.
…Крестьянин погоняет осла. Стало животное – ни туда, ни сюда. А потом оно вдруг обратилось к хозяину со словами…
«Ну, ладно, – на этом месте Демосфен прервался и предложил согражданам заняться делом». Те от нетерпения томятся: «Что же сказал осёл?» Тут Демосфен им с укоризной говорит: “Вам интересно, что мог сказать осёл, и наплевать на то, что говорит государственный муж!”
Аспиранты посмеялись, оценили юмор. Только Люда ёрзала на стуле. Руку тянет и лектора спрашивает, что же сказал осёл.
Я как социолог прибёг к термину «чистая форма», когда попытался охарактеризовать эту особу. Мой приятель заметил, что мудрить не надо.
– У твоего любимого Вебера нет такого термина, как – «пусто-пусто», который из домино. Он больше подходит, – сказал он.
Увидев фото Люды на стене её комнаты в общежитии, я сказал ей, что у неё незамутненный взор. Как у ребёнка. На самом деле её глаза были пустые, «несодержательные».
Такие девицы обычно почитают своих шефов. Они достигают степени идолопоклонства. Её руководителем был профессор из Тарту, который осуществлял крупный проект, в том числе – в области, откуда была родом Люда. Она цитировала его или ссылалась на него с параноидальным постоянством. Однажды я попросил Люду помочь встретиться с её руководителем. Он часто наведывался в Москву. Она поспешила сослаться на его занятость. В этот момент в её глазах была ревность. Позже я случайно познакомился с ним за партией в шахматы «в красном уголке» института. Он охотно меня выслушал. Под конец беседы я ему рассказал, с каким тщанием охраняла его покой наша общая знакомая. Мой партнёр по шахматам поморщился и заметил, что её никто не уполномочивал это делать.
Привязанность к руководителю переросла у аспирантки с Урала в эстонофилию. Люде нравилось, когда ей говорили, что она похожа на эстонку и не без аффектации произносила фамилии коллег из Тарту, например, Ууэкюла. «Послушайте как звучит», – обращалась она к сотрудникам отдела в институте и певуче произносила фразу. В переводе с эстонского языка фраза означала, что пригородный поезд выбыл с соседней станции и прибудет на первый путь через пять минут. Это было объявление по вокзалу.
Люда внутренне лелеяла желание поселиться в Тарту. Москва, столь вожделенная для многих советских аспирантов из провинции, уже не казалась ей пределом мечтаний.
Один наш общий знакомый Юра К., москвич, покритиковал её руководителя. Мол, отсутствие социологического воображения тот пытается компенсировать математическими формулами.
– Понимать надо явления, а не считать их, как козлик из сказки, что умел считать до десяти, – заявил критик с умыслом раззадорить Люду. Её взор преисполнился праведного негодования, как если бы этот хульник показал иконе шиш.
Вообще Юра отличался вольными выходками. Первый раз в жизни я услышал именно от него, что Маркс давно изжил себя. Надо отметить, такое отношение к классику поразило и аспирантку с Урала, но в меньшей степени, чем третирование её профессора.
Обычно в дураках ходят добродушные простаки. Те же, у кого развиты хватательные рефлексы, могут даже преуспевать. В Эстонии Люду на работу не взяли. О причинах можно было догадываться. Но в Москве оставили.
– Такие, как она, круто аккуратные, исполнительные, в институте нужны. Остальное приложится, интеллект тоже! Умников здесь достаточно! – рассуждал помянутый москвич.
– К тому же её энергия! – добавил он.
Как-то раз я увидел, как эта энергия может себя проявлять. В магазине «Лейпциг» с драматическим запалом Люда кричала: «Уйди, уйди!!». Некий нахал покусился на её место в очереди. Тогда в продажу поступили миксеры. Она остервенело толкала мужичка. Я стоял рядом и не вмешивался, без меня справлялась. Ещё подумалось, как счастливы страны, где можно купить себе этот бытовой прибор без того, чтобы отстоять изнурительную очередь и растрачивать себя, как Люда.
После этого случая я назвал Люду – «штурм унд дранг», «буря и натиск» по-русски. Она долго думала, комплимент ли это.
Как бы ни говорили, что любовь в каждом случае всегда уникальна, однако есть законы «науки страсти нежной», которые не принято нарушать. Довольно миловидная, с ангельскими кудряшками, Люда, презрев законы этой науки, обрушивалась на ухажёра, как стихийное бедствие. Её страсть была подобной той, с какой она расправлялась с мужиком в магазине «Лейпциг», но с противоположными намерениями, как если бы при этом кричала «Иди, иди ко мне!» и тянула бы его к себе. Если миксер она в тот день купила, то амурные истории у неё всегда кончались плачевно, были скоротечны. “Штурм унд дранг” оставался у разбитого корытца.
… У меня с ней был общий знакомый Ринат Рахимов из Уфы. Маленький, с круглыми очочками, хитренький. Он мне рассказал, как Люда осаждала его соседа по общежитию, Виктора Н. Сначала Ринат поупражнялся в тропах по поводу её простоватости. Затем сделал заключение – простота хуже воровства, особенно, когда обворовываешь самого себя. Вполне насладившись своей остротой, Ринат приступил к изложению.
… Виктор – видный парень. В своё время окончил МГИМО. Женский пол его вниманием не обделял.
С некоторых пор к нему стала наведываться Люда. Сосед познакомился с ней в лифте. Он так и не успел наведаться к ней гости, зато она заявлялась постоянно. Каждый визит завершался обидами, что Виктор манкирует её приглашениями. Молодой человек был сдержанным по натуре и не мог сказать ей, что не успевает ими воспользоваться.
Во время гостевания Люда говорила громко. Ринат слышал её через стенку своей комнаты не вполне ясно, но точно мог засвидетельствовать – в интонациях не было и намёка на кокетство, ни одной «нежной» нотки, никаких гламурных обертонов.
Как-то она пришла прямо с пробежки в спортивной форме. Виктор, который сходил с ума по чистому воздуху, потом, не смотря на сильный мороз, долго проветривал свою комнату. Но однажды…
Во время, кажется, четвёртой посиделки дверь комнаты Виктора с шумом открылась. Кто-то в спешке выбежал из комнаты. Заинтригованный Ринат вышел в коридор. Там в сильном волнении взад и вперёд ходил Виктор.
– Ты производишь впечатление человека, на которого только что покусились, – заметил ему Ринат и захихикал.
– Как ты догадался? – бросил зло ему сосед.
В это время в проёме двери появилась Люда. Она неуверенно выглядывала из комнаты.
– Другой раз иду я с Виктором в магазин, – продолжил Ринат, – помню, рассуждали о политике. Неожиданно Виктор съёжился и побледнел. «Людка бежит!»- вполголоса произнёс он. Действительно, какая-то девица в форме «Адидас» бежала в нашу сторону. Похожая на Люду, с кудряшками, выбивающимися из-под спортивной шапочки. «Ложная тревога», – говорю я, оборачиваясь к соседу, через некоторое время. Но что это – его и след простыл. В это время слышу сверху, кто-то на дереве в ветках возится. Поднял глаза, а там Виктор. Смотрит оттуда настороженно. Девушка пробежала мимо нас, даже не глянула в нашу сторону.
Ещё один парень – Игорь тоже рассказал мне о Люде, вернее, попытался меня уверить, что никаких отношений у него с ней быть не могло.
Она простудилась. Я зашёл к ней навестить и застал у неё Игоря. Он сидел у её изголовья.
Он из Одессы и это обстоятельство им особенно подчёркивалось. Например, говорил громко, что с его слов означало – «мы без комплексов». Впрочем, лицо у него было открытое, располагающее. Его манеры иногда смущали. На своём дне рождения в присутствии гостей Игорь стянул с себя поношенные джинсы и натянул на себя новые, только что подаренные. Некоторые из гостей отвели глаза. Другие на эту выходку не среагировали и были заняты тем, что рассматривали обновку.
Один факт меня озадачил. Я увидел на двери его комнаты фото – Игорь, надо полагать, со своим дружком, молодым человеком с еврейской внешностью, в очках. Фото было пришпилено кнопками и висело криво. Из-за приоткрытой двери доносился гомерический смех хозяина комнаты и нескольких девиц. Вдруг дверь распахнулась и появился тот мужичок, как с фото спустился – низкорослый тип, только не в костюме, а в свежей майке и… трусах. Никак на меня не отреагировав, он снял карточку, повернулся ко мне толстым задом и хлопнул перед моим носом дверью. Я не стал испытывать судьбу и отложил свой визит.
Тот одессит с необычно для него испуганным видом и тихим голосом сказал мне о Люде:
– Еле убёг от этой девы!
Я не стал выяснять детали, как и не расспросил о фото на двери и развесёлой компании в его комнате.
Я уехал из Москвы. Из переписки со знакомыми узнал, что Люда долго не могла выйти замуж, научная работа у неё не клеилась. Она озлобилась. Но вдруг ей повезло. На ней женился англичанин. Они уехали в Лондон.
Ещё подумалось, как благословен Запад, где безграничные возможности предоставлены всем и во всём без исключения, раз туда вышла замуж Люда.
Правильная девочка Таня
Окна института выходили на искусственный водоём. На нём водились дикие утки. В жаркую погоду на берегу собирался народ. Кто просто лежал, греясь на солнце, кто устраивал пикник. Вот такая пастораль в самом центре Москвы.
Иногда я спускался к пруду, удобно устраивался на траве чуть покатого берега, наблюдал за утками или закрывал глаза и предавался дрёме – отдыхал от треволнений последнего этапа аспирантуры. Как-то из состояния блаженного покоя меня вывел пёс. Я услышал прерывистое частое дыхание собаки и потом девичий голос: «Дружок, Дружок, нельзя!!». Некто лизнул меня в нос. Я открыл глаза. Это был фокстерьер, совершенно добродушный легкомысленный шалун. Его хозяйка – молодая женщина в очках, с распущенными волосами светлой шатенки, сидела чуть поодаль, в тени плакучей ивы. Незнакомка была одета легко, в короткие шорты и топик. Упругий стан, длинные стройные ноги я оценил сразу. Ещё обратил внимание на большую родинку на внешней стороне её бедра. Она виновато улыбнулась. Легко знакомиться с человеком, который уверен в себе, ещё проще, если он испытывает чувство вины. Я встал и строго посмотрел на Дружка, потом на хозяйку. Глядел на неё сверху вниз… и через некоторое время разделял общество с Татьяной (так её звали). Мы сидели на траве, на приличествующем для случая друг от друга расстоянии.
Татьяна жила в одном из близлежащих корпусов. Как узнал из разговора, она в разводе, временно не работает. Я прогулялся с ней. Женщина заметно тревожилась за шаловливого пса. В какой-то момент надо было переходить дорогу, хозяйка, вцепившись в его ошейник, с величайшими предосторожностями пересекала опасный участок.
Последний этап аспирантуры брал своё – множество формальностей, нервозность переходящая в невроз… Улучшив момент, я пригласил новую знакомую в кино. Посмотрели фильм Германа «Проверка на дороге». Татьяна была одета в кремового цвета жакетку, из-за чего она казалась мне особенно привлекательной. Но оказывается не только мне. В кинотеатре администратором работала приятельница Тани. Мы навестили её. Дама-гренадёр с мужским голосом с трудом удерживалась не обласкать мою хрупкую спутницу, несколько раз провела рукой по жакетке. «Какая ты аппетитненькая сегодня! – приговаривала она баском… После фильма я проводил Таню до дому. Она была несколько разочарована, узнав, что я женат, что мне вообще скоро уезжать. При прощании подал ей руку. Несомненно, Татьяна мне нравилась.
Иногда мы связывались по телефону. Однажды она, взволнованная, позвонила мне и рассказала о происшествии, которое приключилось с ней и Дружком. История показалась мне забавной и весьма трогательной…
В тот день Таня прогуливалась у водоёма. Обычную идиллию нарушали два пьяных мужика. Они распивали водку и громко матерились. Один из них громко подавал голос, кричал что-то двусмысленное и потом с циничным удовольствием слушал, как его брань неоднократно воспроизводило эхо. Татьяна возмутилась и сделала им замечание – женщины, дети вокруг. Один из распоясывавшихся хулиганов обозвал её и настолько громко, чтобы ему вторило эхо. Таня не унималась. Более того, она принялась вместе с Дружком преследовать этих типов, чтобы сдать их милиции. Они вышли на главную улицу, и Таня за ними, специально перешли на другую сторону – и Таня за ними. Хулиганы забеспокоились. «Вы не имеете права так поступать! Это незаконно!» – запротестовал один из них. Моя знакомая всем своим видом выказывала непреклонность. Так прошли квартал-два. Прохожих на улице было мало и, как назло, ни одного милиционера вокруг. Один из преследуемых неожиданно вскочил на подножку набирающего ход трамвая, оставив своего собутыльника один на один с Таней. Тот растерялся. В этот момент появился милиционер-сержант. Нарушитель порядка неожиданно проявил покладистость и без уговоров позволил сопроводить его в ближайший участок. Первым делом взяли показания у Татьяны. Она подробно рассказала обо всём. Хулиган в ответ потребовал, чтобы в протокол внесли обстоятельство, что его преследовала женщина с собакой. «Я знаю этих фокстерьеров! Они очень злые!» – заявил он. С Дружком в это время заигрывал другой милиционер, пёс в порыве благостных чувств готов был облобызать его. Аргумент задержанного был очевидно слабым. Затем Таню попросили подождать в коридоре. Пришлось ждать минут двадцать. Псина угомонилась и лежала у ног хозяйки. Наконец, вышел сержант и сказал, что дело не совсем простое, или наоборот – совсем несложное. Задержанный гражданин – депутат райсовета, у него иммунитет. Татьяна увидела, как из не притворенной комнаты на неё насмешливо смотрел пьяный депутат. Перехватив её взгляд, он начал строить ей рожи.
– Товарищ милиционер, а депутат мне рожи строит, – пожаловалась она сержанту.
– К сожалению, ничего не могу поделать. В любом случае спасибо за бдительность! – ответил страж порядка.
Выслушав историю, я восхитился её поступком. Надо же – с виду такая милая и такая строгая. Ай-да, Татьяна!
… Шло время, я успешно справил свои аспирантские дела. Настроение было приподнятым. В последний раз мы встретились у пруда, у зарослей ив. Было солнечно. Она стянула с себя джинсовый костюм и осталась в топике и шортах. Татьяна сидела совсем близко ко мне. Собака бегал кругами, радуясь погожему дню.
– Давай порешаем кроссворд, – предложила она.
Её обаяло то, как легко и просто нам удалось справиться с кроссвордом. Я склонился к ней своим телом и слегка стал поглаживать её родинку на чуть загорелом бедре. Она же развернула газету во всю ширь. Получилось, будто прикрывалась ею как ширмой. Тут произошло нечто. Неожиданно подбежавший Дружок ткнул своей мордой в развёрнутое полотно газеты и порвал его. Я быстро убрал свою руку с бедра Татьяны…
Буквально через неделю я вернулся в Тбилиси. Мы переписывались. Но почтовая переписка только охладила наш пыл. Иногда я пересказал историю с хулиганами-депутатами своим тбилисским сотрудникам. Один из них сострил:
– Видать, ты совмещал писание диссертации с шашнями с дружинницей из ДНД!
– Не было никаких шашней! – неожиданно для себя запротестовал я.
– Понятно, что нечеховская эта история. Весь сюжет – пьяных избранников народа преследует активистка – дама с собачкой, где-то сбоку припёка – аспирант из Грузии. Главное – никаких амурных приключений! – заметил другой сотрудник.
Скоро этот эпизод из моей московской жизни стал забываться. Но вдруг самым неожиданным образом напомнил о себе…
В институте, где я работал, пользовалась популярностью электронная игра «Диггер». У меня было преимущество. Ещё в Москве я увлёкся ею, при чём гонял занятного «крота» на цветном экране, а не на черно-белом, как в Тбилиси. Однажды, побивая очередной рекорд, я обратил внимание, что сотрудники не проявляют обычного азарта. В комнате собралось мужское общество. Три сотрудника изучали какой-то журнал. До меня доносились комментарии типа: «Лиха беда – начало. Вкуса нет!», «Контингент прямо с панели набирают?», «Без любви они это делают. Хотя бы притворялись!» Я встал из-за стола и присоединился к компании. Журнал был мужской, из первых образчиков российского гламура. Я поспел в тот момент, когда коллеги изучали фото с изображением женской однополой любви. В глаза бросилась молодая женщина в очках, с распущенными волосами светлой шатенки, обратил внимание ещё на родинку на бедре. Я бы мог подумать, что кого-то с кем-то перепутал, но при этой сцене в качестве элемента интерьера присутствовал фокстерьер, с виду глупый и весёлый, как тот самый из Москвы. Пёс с интересом смотрел на то, что выделывала его хозяйка.
– Чего раскраснелся как кисейная барышня? – спросил меня коллега. Я ничего не ответил.
Потом этот коллега отвлёкся и вспомнил о том, какую «порнографию» делают в Тбилиси. Недавно он видел рекламу женских колготок. Лицо дивы было заштриховано черным квадратом, как это бывает на фото в медицинских журналах с изображением полуодетых или раздетых больных.
Командировка в Сибирь
На конференции в Тбилиси один местный сексолог говорил о «северных маршрутах» грузинских мужчин. Имелись в виду поездки граждан Грузии мужского пола за пределы страны – в Россию, Украину, Прибалтику. Это явление было описано как вполне определившееся, имеющее свою идеологию – типично мужской фольклор, в котором не делались различия между былью и небылью о похождениях грузинских мачо.
Российские сексологи должны быть объективными и специально изучить «встречные тенденции» в предпочтениях русских женщин.
Несомненно, Вано был характерным героем «маршрутов». Парень он смазливый, худощавый, с усами… Иногда приключения стоили ему неприятностей, впрочем, не иногда, а часто. Трудно было судить – происходило они из-за чересчур обуреваемой его страсти, или покладистости характера. Не исключено, что оба объяснения имели право на существование.
У Вано даже дебют выдался скандальным. Его, деревенского парнишку, вознамерился «вывести в люди» старший двоюродный брат. Он взял его с собой в Одессу. Пока туристический пароход пришвартовывался к пирсу, юный Вано стоял на палубе и с жадностью смотрел на прогуливающихся на нём женщин…
Несколько позже родственник оправдывался перед домочадцами. Дескать, сначала даже не понял, что произошло. Вано вдруг пропал из виду. Но искать его долго не пришлось. Парнишка появился счастливый и благодарный – свершилось, где-то в укромном местечке, в подъезде какого-то заведения, с девицей, чьё имя даже не успел спросить.
– У меня оборвалось сердце, сразу неладное почувствовал, – говорил старший двоюродный брат. Опасения подтвердились. Дебютант подхватил вензаболевание.
Меня и Вано вызвал директор.
– У города Новосибирск есть пригород – называется Академгородок, где живут одни академики, – в тоне ликбеза произносил шеф.
Он сообщил нам, что там есть институт, который занимается такой же проблематикой, что и мы. Хорошо бы туда съездить и договориться о «взаимовыгодном сотрудничестве». Последняя фраза прозвучала самонадеянно. Неравенство возможностей нашего центра и новосибирского института принималось, как сейчас выражаются, «по умолчанию».
Потом директор связался с бухгалтерией и распорядился оформить нам командировку.
На самом деле идею о поездке в Новосибирск подсказал шефу я. У меня были свои научные интересы. Зачем было посылать в такую даль Вано? Русским языком он владел очень плохо и вряд ли мог убедить какого-нибудь академика «взаимовыгодно» с ним сотрудничать.
В зале аэропорта я заметил, как провожали на самолёт молодку. Скорее всего – это была младшая сестричка одной полной особы – явно российской невестки грузинского семейства. Провожающих было много – муж этой дамы и масса грузинских родственников. Видно было, что гостью, сестричку невестки, вовсю обласкали, но за ней бдели и воли не давали. Девица выглядела уставшей от пущего к ней внимания… Пока я делал эти наблюдения, Вано сдавал в багаж какой-то ящик. «Что у него там?» – промелькнуло у меня в голове. Сам я был налегке, без багажа, только большой портфель. Типичный командировочный.
Так совпало, что Нюра (так звали девушку) в салоне самолёта оказалась нашей соседкой, сидела рядом с моим коллегой. Расположившись в кресле, я первым делом заказал стюардессе шахматы, чтобы в воздухе продолжить наше извечное с Вано соперничество. Я выигрывал у него со счётом 112 на 110. Мы так углубились в партию, что пропустили перелёт через Каспий. Пассажиры живо обсуждали красоты голубого цвета моря. Вдруг мой партнёр расслабился, допустил несколько ошибок подряд. Я строго предупредил, что щадить его не собираюсь. Он показал глазами в сторону девушки. Та, завладев пятерней Вано, поглаживала её, даже его указательный палец ненароком поднесла к своим манерным губкам.
Нюра должна была остаться день-два в Новосибирске, а потом отправиться домой в Омск. Её намерения в отношении моего коллеги были недвусмысленными. Всю дорогу до гостиницы «Центральная» я досадовал. Из соображений вежливости мне пришлось тащить вещи девицы – сумки, плотно набитые подарками. Я ещё заподозрил в ней склонность к пикантному сексу, на что указал Вано, добавив при этом: «Вещи нести мне, особые удовольствия для тебя». Тот с пониманием реагировал на моё брюзжание, а по поводу моей догадки только пожал плечами. Ему самому приходилось тащить свой ящик. Я стал вдвойне язвительным, когда нам отказали в одной гостинице и направили в другую, и рассвирепел, узнав, что в ящике у Вано были виноград, фрукты.
«Точно, у него голод на фрукты. Пять дней не может потерпеть, пока домой приедет!»- ворчал я.
Нюра заметила нашу перепалку. Она решила, что по службе я являюсь начальником Вано. На самом деле было наоборот.
Мы устроились в гостинице «Обь». Нам, командировочным, администратор проблем не чинил. Нюре поначалу отказали. Тогда Вано принял типичное для “лица кавказской национальности” выражение, с каким оно даёт взятку, – хитрая улыбка в усы, а глаза смотрят маслянисто, в ладони купюра. Нюру поместили в номер этажом выше.
После того, как мы разложили вещи, я спустился вниз навести справки о том, как добраться до Академгородка. Когда поднялся к себе на этаж, в номер меня не впустили. Я помялся у дверей и двинулся в сторону фойе. Тут открылась дверь – изнеможенный Вано, насколько было видно – голый, попросил меня не появляться некоторое время. Когда я вернулся, сладкая парочка готовилась пойти в ресторан. В какой-то момент коллега обратил на меня свой уважительно-любопытный взор и спросил, откуда я мог догадаться о пристрастиях его пассии. Задавая вопрос, он достал из нагрудного кармана пиджака крупные купюры и пересчитал их. Не дождавшись моего ответа, он сказал:
– Она заявила мне, что легко беременеет, поэтому практикует именно этот вид секса.
Я пребывал в одиночестве, читал местную газету, заполнил кроссворд. Сильно проголодался. Благо виноград был разложен на вазе. Им я и полакомился. Вернувшийся Вано был недоволен тем, что я заметно убавил в количестве его виноград.
– Не за этим я его сюда пёр! – отметил он.
– Неужели для академиков?
Вано усмехнулся. Даже посмотрел на меня не без чувства превосходства и сказал:
– Представь себе, пойдёшь в ресторан, там с девушкой познакомишься, приведёшь в номер, а на столе фрукты в вазе.
– Кто – в лес, кто – по дрова! – проворчал я. Да, к вояжу он подготовился основательно.
Утром меня разбудили. Пришла прощаться Нюра. Я оставался в постели, а Вано расхаживал взад-вперёд в трусах, собрался проводить подружку.
– А у тебя глаза голубые, – заигрывала со мной гостья. Я закрыл глаза. Открыл их, когда Вано и Нюра стояли надо мной. Я распрощался с ней, а коллеге напомнил, чтобы тот поскорее возвращался, нам было ехать в Академгородок на автобусе.
– Не волнуйся, провожу её до остановки, – заверил он меня уверенно. Но прошёл час, другой, третий, а Вано нет. Я махнул рукой и направился в городок без него. Он – мужик оборотливый, без меня мог обойтись.
Два часа ушло на дорогу. Тогда в Новосибирске метро не было, и городской транспорт работал плохо. Полчаса искал здание института. Городок показался мне уютным. Обилие берёзок в осеннем одеянии ласкало глаз. Правда, то там, то сям на дороге можно было увидеть раздавленные машинами тушки белок. Видимо, зверюшки не научились переходить дорогу.
Академика, к которому мы были прикомандированы, я не застал. Мне сказали, что он на заседании семинара. Я попросил разрешение присутствовать на нём. Тема семинара была неожиданно смелая – о социалистической предприимчивости, которую выступавшие всячески пытались размежевать с капиталистической. Я был очарован интеллектуальным блеском участников. Вела заседание энергичная еврейской внешности дама, доктор наук. Академик, к которому мы собирались с визитом, сидел в президиуме – очень крупная белокожая женщина. Под конец семинара я перехватил её. Она назначила встречу на следующий день.
После интеллектуальных впечатлений и толкотни в транспорте мне хотелось отдохнуть в тишине и спокойствии гостиничного номера. Ключа у администратора не оказалось. Он сообщил мне, что мой «товарищ» находится в номере. Я постучался в дверь. Мне некоторое время не открывали. Опять! Когда я, раздосадованный, повернулся и пошёл в сторону буфета в конец этажа, дверь всё-таки открылась. Из комнаты выглянул взмыленный Вано, насколько было видно – голый.
Позже, перед тем, как отойти ко сну, Вано много говорил. Нюра не отпустила его, и он вынужден был сопроводить в аэропорт.
– Вот – баба неуёмная, и там она искала удобные местечки для своего секса.
Потом, по возвращении в гостиницу, в коридоре нашего этажа он стал объектом посягательств миловидной блондинки. Она преградила ему дорогу, вела себя агрессивно. Мой коллега не сразу понял, что к чему. Та без обиняков чихвостила Вано, расписывала его, как ужасного монстра-зануду, который даже в командировке туркал своего подчиненного. Увидев, что он сам приятно удивлён, девушка изменила тон. Выяснилось, что она – соседка Нюры по номеру. Приехала из Москвы.
– Наверное, тебя имела в виду, из-за твоей манеры изображать из себя начальника, – ввернул он с хитринкой.
Из его слов следовало, что разбирательство кончилось сексом. Кстати, традиционным. Потом был ресторан. Под конец Вано сказал, что не обижается на меня из-за того, что я его оставил. Москвичку увидеть не довелось. Она уехала довольно скоро. Была командировочной как мы.
Следующий день сложился не совсем удачно. Нас приняла знакомая мне женщина-академик. Наше предложение о взаимовыгодном сотрудничестве она непринужденно отвела – зачем, мол, ненужную документацию множить. Когда прощалась с нами, она неожиданно качнулась. Её секретарша поспешила заметить, что шефиня отходит после болезни. Нам подарили книжки, выпущенные институтом.
Мы вышли в коридор. Там я увидел женщину-профессоршу, которая вела семинар. Дама бальзаковского возраста беседовала с молодым человеком приятной наружности. Легко угадывалось, что она незамужняя. Парень был точно в её вкусе. Она смотрела на него с плохо скрываемым интересом. Тут подошли мы. Глаза у неё заискрились, увидела нас, экзотичных. Первую фразу-комплимент в адрес семинара я выдал без проблем, потом вдруг запутался в словах и смолк. Нашло вдруг. Профессорша недоверчиво посмотрела на нас. С целью спасти положение вдруг заговорил на русском Вано. Он путал грамматический род, временные формы, даже вплёл в свой спич грузинские слова, которые произнёс на русский манер. Например, он счёл нужным помянуть некий дворец с куполом, который назвал «большим домом с гумбатом», имея в виду здание, в котором на одном из этажей ютился наш центр. Собеседница окончательно потеряла к нам интерес и удалилась. Мы заверили наши командировочные в канцелярии института и, несолоно хлебавшие, побродили по территории городка. Вано вспомнил, как во время расставания с нами, качнуло вдруг хозяйку.
– Ты знаешь, почему это произошло? У меня особенность я есть такая – как смерю кого-нибудь глазом, так тот человек обязательно или ногу подвернёт, или спотыкнётся, – сказал он.
– Тебе это кажется. На самом деле твоё внимание привлекают спотыкнувшиеся люди. Что касается сегодняшнего, так та дама с ленцой нас принимала, с ленцой и прощалась, вот и не совладала с собой, – урезонил я его.
С местного телеграфа сделали звонки домой.
Вечером заглянули в ресторан, где познакомились с местными грузинами. Те держались важно и предупредительно по отношению к гостям из Тбилиси. Вано выпил и довольно много. Вышёл к сцене, к оркестру. Он танцевал от души, даже его физиономия менялась в ритме танца. Весь зал обратил на него внимание и аплодировал. Наши новые друзья вовремя сориентировались в ситуации и увели танцора. Мою попытку заплатить за ужин один из них предупредил грозным видом. Они проводили моего пьяненького сотрудника под руки до номера.
До окончания командировки оставались сутки. В Академгородок ехать не хотелось. Поиграли в шахматы. Потом вышли в город, «по своим делам». Я собирался купить жене японский зонтик. Почему-то думал, что здесь его можно было достать. Но неправильно думал. Купил только сибирский сувенир. Предвкушая скучное времяпрепровождение, я засобирался в гостиницу, когда вдруг увидел девушку, неуверенно переходящую запруженную транспортом улицу. Она улыбалась, как будто сама себе, миленькая, с интеллигентной внешностью. Лавируя между снующими машинами, я подошёл к ней и предложил перевести через дорогу. Она спешила на лекцию в мединститут, где училась. Я вызвался её проводить. Мы говорили на разные темы, просто, как будто были давно знакомы.
– У нас лекция по научному коммунизму в большой аудитории, – проинформировала она меня.
– Очень интересно, моя наука социология родом из научного коммунизма, – ответил я…
На лекции я задал несколько «умных» вопросов молодому лектору. По его реакции можно было судить, что они были действительно неглупыми. Машенька посмотрела на меня довольная, а потом – на своих сокурсников.
После лекции зашли в кино. В зале уже шёл киножурнал, кассу закрыли. Я проник вовнутрь кассы. На меня, от неожиданности разинув рот, смотрели две кассирши. Я сказал, что со мной иностранка, что нам хочется попасть именно на этот сеанс. Одна из кассирш, не говоря ни слова, дала мне два билета. Я расплатился и быстро вышел. Это произвело впечатление на Машеньку.
– Вы – грузины, такие сноровистые! – отметила она.
Во время сеанса, когда ей было страшно, она прижималась ко мне, я же заботливо обнимал её за плечо. Затем прогуливались по бесконечному бульвару. Стояла мягкая осенняя погода.
Она приехала из Сургута, жила в студенческом общежитии. У дверей общежития мы попрощались, целовались долго, нежно, чувственно…
В тот же вечер я и Вано выехали в аэропорт. Из головы не выходила история с Машей. То и дело порывался правдами-неправдами узнать номер общежития, хотел обратиться в справочное бюро, но остывал, понимая, что маюсь дурью. Вспоминал о доме, наверняка жена будет меня встречать на машине… Мы прошли регистрацию, когда по аэропорту объявили, что из-за непогоды все рейсы откладываются. Я снова засобирался обратно в Новосибирск. Ведь ждать надо было чуть ли не всю ночь.
Мы сидели в зале ожидания.
– На работе не говори, как я пропустил визит в институт из-за этой Нюры, – сказал Вано. Затем он вздремнул.
Я же продолжал суетиться и вдруг почувствовал, что на меня с лёгкой иронией смотрит девушка. Она сидела напротив, ела булку. Должно быть, её внимание привлекла мои душевные метания. Галина (так её звали) предложила мне угоститься свежей булочкой и протянула мне пакетик. Я не отказался, тем более, что было голоден. Денег у меня почти не оставалось.
Мы разговорились. Она направлялась в Иркутск, в командировку, инженер-проектировщик. Сквозь стёкла очков с ажурной оправой на меня спокойно смотрели карие глаза. Я рассказал ей о своём приключении, о доме. Она лукаво улыбнулась и сказала:
– Вот приедете домой, родных увидите и успокоитесь. Главное – морально очиститесь…
Мне сразу полегчало. Я расспросил её о специальности. Она охотно рассказала.
Наш разговор разбудил Вано. Он с любопытством посмотрел на мою новую знакомую. Галина не возражала против его участия в беседе. Она даже как-то оживилась, увидев его. Они ворковали, как голубки, когда я их оставил.
– У меня 50 рублей завалялись. Надеюсь, ты не против, если я приглашу её в ресторан? – спросил он меня, когда я уходил. Потом добавил, извини, мол, что тебя не приглашаю – денег осталось на две персоны.
Они удалились, а я принялся читать подаренные в институте книжки.
Через три часа я забеспокоился. Галины и Вано не было видно. Я прошёлся по залу и нашёл их в весьма трогательном виде. Оба умиротворенно спали, прижавшись друг к другу.
«Вот прохвост! – подумал я о коллеге, – какую девушку закадрил!»
В зале вокруг было полно спящего народа.
Я не стал будить эту парочку, а пошёл к будке объявлений. С превеликим трудом девочка из будки произнесла грузинскую фамилию на весь аэропорт и не напрасно. Вижу – встревоженный Вано бежит к назначенному месту. Почему-то решил, что его директор нашего центра зовёт, а не я. Надо полагать, спросонья. Я предупредил его, чтоб он не увлекался, так как в любой момент могли объявить посадку.
Посадку объявили… Я стоял последним в очереди на посадку на тбилисский рейс. Коллеги не было видно.
В салоне самолёта я начал догадываться, что Вано по своему обыкновению влип в историю, но был уверен, что он всё-таки появится. Но вот отошёл трап и стали задраивать дверь. Поняв, что положение серьёзное, я встал, чтобы обратиться к командиру самолёта. В это время забегали стюардессы. Из обрывков фраз я понял, что на посадку не явился пассажир, какой-то «грузинец»… Опять подкатили трап, открыли дверь… Появился припозднившийся «грузинец». Я так обрадовался Вано, будто мы не виделись целую вечность. Уже в воздухе, он, всё ещё красный и угрюмый, рассказывал мне:
– Когда объявили посадку на тбилисский рейс, Галя встрепенулась, вдруг начала плакать, вцепилась в меня с криками: «Не хочу расставаний! Опять расставания!!» Я сначала тихо стал от неё отбиваться, потом энергичнее… Нас окружили люди, кто смотрел с осуждением, кто с издёвкой. А она в истерике бьётся. Я же объяснить ничего не могу. Знаешь мой русский. Когда объявили, что посадка закончена, я сделал решительную попытку вырваться. На счастье подошёл милиционер. На счастье говорю, потому что он оказался тбилисским армянином. Я ему рассказал на грузинском языке, что происходит. Мол, в ресторане поужинали вместе, а теперь она меня не пускает. Физиономия у мента прояснилась, и он сопроводил меня на посадку.
Недавно наблюдал сцену… Я проезжал на такси через Советскую площадь. Смотрю, Вано стоит озадаченный, в явном смятении. А рядом молодая женщина в очках, с небольшим чемоданом. По выражению лица было видно, что она говорила ему нежности, а тот потирал себе лоб. На следующий день я спросил его, не наша ли общая знакомая к нему наведалась из Новосибирска. Он побледнел.
– Вчера, как снег на голову, свалилась. Я не знал, куда её пристроить, – говорил он вполголоса.
Гурам Сванидзе
родился 13 января 1954 года в Тбилиси. Окончил среднюю школу в Зестафони - в маленьком провинциальном городке. С 1971 по 1977 учился в Тбилисском государственном университете на отделении журналистики, совмещая учёбу с сотрудничеством в редакциях газет. С 1979 года приобщается к новой профессии - становится социологом и работает в различных отраслевых социологических службах Тбилиси. В 1984-1988гг. учится в аспирантуре Института социологических исследований АН СССР в Москве, где ему была присвоена научная степень кандидата философских наук. В бытность аспирантом подрабатывал сторожем на Арбате, переводчиком в Бутырской тюрьме. В последнее время работает в правозащитных организациях, в настоящий момент - в Комитете по гражданской интеграции Парламента Грузии. Публикуется в интернет-журналах. Недавно выпустил сборник рассказов «Городок». Женат, имеет двоих детей.