186 Views
…И когда волки были сыты, возникла проблема: как накормить овец?
Феликс Кривин
Студент Волосатов лежал на кровати и меланхолично курил. Пальцы оглаживали конспект по термодинамике, медленно и тщательно – как будто он читал вслепую. Глаза остановились на телевизоре. Тот что-то корчил на экране, мельтешил и мимикрировал. Неразборчиво – звук был выключен.
Появился студент Сидоров. Он оглядел свою смятую койку и крадучись вышел на середину комнаты, заслонив телевизор.
– Давай выпьем! – глухо сказал Сидоров.
Волосатов сфокусировал взгляд на товарище, извлек изо рта сигарету и членораздельно произнес:
– Пошел в жопу.
Засунул сигарету обратно в рот и посмотрел на конспект.
Сидоров, не дрогнув лицом, повернулся и вышел из комнаты.
* * *
Волосатов лег спать в шесть утра.
Дело в том, что он переживал любовную драму. Единственная и неповторимая Светка из третьей группы во время последней встречи надерзила, а вечером он увидел, как хмырь с их кафедры подсаживает ее на остановке возле факультета в автобус под локоток.
Тот самый хмырь, с которым Светка танцевала тогда, на дискотеке, посвященной весеннему праздничному полнолунию…
…с Наташкой как раз окончательно разошлись во взглядах на плотскую любовь, душа от этого томилась, и Луна тут над миром вразнос…
…когда бросился в бой, обаял и победил – а хмырь с позором ретировался…
И вот.
Волосатов отказался от водки и удалился на кухню, как принц в изгнание. Спугнул парочку первокурсников, уселся на сломанную, а потому самую чистую, плиту и принялся писать стихотворение.
Общежитие глухо бурлило за стенами, ночь подглядывала из окна, и поэтому долго ничего не получалось. В голову лезла категорическая лирика, с томленьями и сюсюканьем, с «любовь» – «кровь»…
Волосатов мусолил катрен, начинавшийся –
Мне наплевать на всё,
Мне безразлична ты…
– и упирался. Немел. Рифмы нету, мысль разрывает невысказываемостью…
И постоянно всплывают гениталии!
Выкурил всё что было. Жадно пил из крана невкусную воду. Складывал ладошки то веером, то бутербродом…
А потом взмахнул головой и неожиданно написал –
…Гуляй ты хоть с лосём,
В нем море красоты.
Прочитал – и расхохотался.
До слез.
До икоты.
В кухне посерело. По проявляющемуся небу летали кругами вороны и ссорились между собой. Волосатов плюнул в наливающееся утро и ушел.
* * *
В комнате устало шлепали картами студенты Сидоров, Петров и Иванов.
Как обычно.
На прикупе стояла водочная бутылка. В ней оставалось на полтора пальца.
Волосатов вздохнул и ухватил бутылку твердой рукой. Шесть мутных глаз пронаблюдали, как он замер в позе горниста.
– Аа… Ээ? – пробормотал Сидоров.
– Ну чо вам тут делить? – резонно возразил Волосатов, занюхал рукавом и вынул изо рта Петрова тлеющий окурок.
Сидоров отобрал бутылку и принялся разглядывать ее на просвет.
Волосатов согнал Иванова со своей кровати, экономичными движениями разделся и полез под одеяло. Надавал пощечин подушке, натянул простыню на голову, душераздирающе выдохнул и затих.
– Бля! – сел на постели, ошарашено глядя перед собой. – У меня же зачет по термодинамике в 12!
Шесть мутных глаз равнодушно оглядели облепленную одеялом фигуру.
Волосатов почесал в середине лба.
– Конспект есть у кого?
– Ха-ха, – раздельно сказал Иванов.
– Хм… Так… – Волосатов о чем-то усиленно соображал. – Ладно… К Наташке забегу… Други! Разбудите в полдвенадцатого, а?
– Ха-ха, – деревянно повторил Иванов.
– Ну… Если не забуду… – протянул Петров, разглядывая пиковую даму.
– Головой, сука, отвечаешь! – улыбнулся Волосатов, упал на подушку и уснул.
* * *
«Are you ready?» – рявкнуло над миром так, что пустая водочная бутылка выкатилась из-под стола.
Волосатов разлепил глаза.
Сидоров в одних трусах извивался посередине комнаты, перекрикивая Брайана Джонсона. Вокально-инструментальный ансамбль «AC/DC» аккомпанировал из колонок.
Волосатов улыбнулся и перевел взгляд на часы.
13:30.
– Бля!!! – взревел Волосатов так, что погашенный Сидоров рухнул на кровать.
Одеяло полетело в угол. Волосатов несправляющимися руками застегивал ширинку, нога елозила под кроватью, выуживая тапок, майка не налезала на голову.
– Петрова – убью! – сообщил он зеркалу. Дверь шарахнула о косяк, под обоями посыпалось.
Сидоров покрутил шеей, поддернул трусы и снова вышел на сцену.
– Are you ready?!! – истошно завопил он, падая на колени.
* * *
– Наташки нету, – бормотал Волосатов, выкапывая в пепельнице бычок пожирнее. – Да и опоздал я уже… Как жить?
– Регулярно! – отозвался Сидоров, роясь в шкафу. – У меня вот сейчас идет семинар по спецкурсу. Сила, мать его, Кориолиса…
Шкаф дрогнул, внутри что-то обрушилось. Из недр вылетели бутсы, по полу запрыгал мяч. Сидоров выбрался на свет, почесывая макушку.
– Собирайся – пошли биофаку задницу надерем!
– Динамо… В динамике… – Волосатов жирно затянулся. – Трындец термодинамике!
– Правильно. Врачуй раны поэзией, – взор Сидорова затуманился. – А динамику твою завтра наша группа сдает. Мы с тобой, как Шарапов с Левченко, вместе пойдем…
– О! – повеселел Волосатов. – Тогда огонь! Только конспект у Наташки забрать…
– Наташкин конспект у меня, – подмигнул Сидоров и рявкнул: – Собирайся!!
* * *
С биофаком борьбы не получилось. Ребятишки оказались хлипковаты. Не прошло и тайма, вели у них шесть мячей. Принципиальный Сидоров утверждал, что семь.
Пришлось остановить глумление и переделиться, хотя Сидоров был против.
Матч продолжился игрой. Волосатов, Сидоров и прощенный Петров покрывали себя пылью и славой…
…как биологи разом остановились, пожали худенькими плечиками, развели тонкие ручонки и сказали – всё, мол, нам на лекцию пора.
– Тьфу! – выразился Сидоров.
– В общаге воды нет, – сообщил Петров.
– Погнали на пляж! – взмахнул рукой Волосатов. – Бутсы только скинем…
* * *
Процесс переобувания в кроссовки много не занял, но за это время Петров успел куда-то потеряться.
Ну и нафиг; догонит, если что – решили Волосатов с Сидоровым и убежали.
Три километра по шоссе они отработали добросовестно, в пределах какого-нибудь легкоатлетического даже разряда.
Волосатов разогревшимся телом порвал душевные оковы любви и долга, обрел равновесие и теперь, освобожденный, мчался вперед. Сидоров сцепил зубы и не отставал.
Лоснясь как беговые лошади, товарищи ворвались на пляж. День смотрел ласково и даже, кажется, ободряюще подгикивал. Студенты взрывая песок прогарцевали к обрыву, разделись налету, с воем пикирующего бомбардировщика взорвали воду!!!
Аааа…
– А почему ты, гад, вчера про конспект Наташкин не сказал? – нежно спросил Волосатов, вынырнув.
– Ты мне водки не оставил! – ответил Сидоров и канул в глубину.
* * *
В столовую они не успели – хотя был такой план. Потому что на краю пляжа обнаружилась веселая компания с филфака.
Устроившись в мерцающей сосновой тени, Катя, Жанка и еще две_ничего_себе_такие…
…«Почему не знаю?» – подумал Сидоров; «Хм…» – подумал Волосатов…
…праздновали сдачу экзамена.
Девичий пикник не жировал – сухое вино и сухарики. Из полезного виднелись только сигареты.
– А скажите, гражданки богини – нет ли чего, кроме нектара и амброзии? – вкрадчиво поинтересовался Сидоров.
Богини по-русалочьи хохотали, никотин окуривал сосны, слабоалкогольная кислятина заставляла трепетать тощие желудки…
…или это дерзкие вырезы купальников виноваты?..
…но только Волосатов и Сидоров опоздали на автобус.
До следующего час, к филологиням возвращаться смысла нет (договорились встретиться сегодня на дискотеке в общежитии), жрать хочется неимоверно – и студенты крепкими ногами устремились восвояси.
Двигались неспешной трусцой, дабы не расплескать свежесть.
– Я зиму не люблю, – рассказывал Сидоров. – Правда, зимой я впервые выпил…
Волосатов поднял бровь.
– …В школе карантин. Я не в курсе, иду с ранцем, а навстречу кореша – поворачивай! И – какое-то яблочное, и много, а я тогда еще не курил, а пацаны уже, и по молодой дурости очень много, поэтому парней развезло конкретно, и я их таскал, под колонкой на морозе отмачивал, от ментов отбивал…
– Хм… – Волосатов усмехнулся. – А зиму-то чо не любишь?
Природа отпускать не хотела. Она хватала за ноги и до отказа набивала рты кислородом – так, что терялась воля. Голод, впрочем, поджимал, начинались комары, и Волосатов временами ускорялся. Но Сидоров философически семенил сзади – приходилось ждать.
– Шевели поршнями! – приветливо покрикивал Волосатов.
– Вкуснее будет! – парировал Сидоров.
* * *
День вырождался в вечер, и этажный коридор в этот час был гулок и пуст. Час этот смутен и одновременно обещает надежду, а пустота и гулкость напомнили хозяйственный шкаф, дверцей которого ляпнул Волосатов, ворвавшись в комнату.
– Ни хлеба ни крошки, ни дров ни полена! – в сердцах продекламировал он и добавил шкафу ногой.
– Не тревожь прах, – сказал Сидоров. – Поехали в «Сугроб».
* * *
В каждом городе есть приятные места.
Вот хорошо же, например, когда в одном месте расположены все блага цивилизации – пункт приема стеклотары, дешевая кафешка, пивной бар. И гастроном, между прочим, за углом.
Студенты отстояли мавзолейную очередь, сдали бутылки. В награду за это съели много пищи, богатой холестерином. Подсчитали наличность и обнаружили, что осталось на пачку сигарет, четыре пива и еще цельная красивая бумажка.
Сидоров целиком всосал бокал, икнул, рыгнул и выдохнул:
– Поехали в кино!
Волосатов слизнул пену и шумно выпустил струю дыма:
– Ненуачо!
* * *
Фильм внезапно оказался интересным.
Склонность к импровизации привела героя к ситуации, когда пришлось выбирать между долгом и любовью…
Это было кстати, потому что томная сытость, утяжеленная пивом, размягчила Волосатова. Дух его, погребенный на время в молодом теле, взбрыкнул, напоминая о любви и долге.
…Но герой занял твердую выжидательную позицию, этим всех победил – так что кино взбодрило.
Правда, ненадолго.
За дверями кинотеатра ждал вечер. Посвежевший ветерок загасил спичку, как бы намекая – всё, мол, проходит, кончается и вообще… Волосатов с усилием прикурил и огляделся.
Сидоров неподалеку клеил девочек.
Две подружки выглядели перспективно: ноги, румянец, одна улыбалась, вторая что-то объясняла, встряхивая челкой. Сидоров со строгим лицом отсекал им путь к остановке.
Волосатов вспомнил, что девочки сидели в соседнем ряду, и подивился расторопности товарища. Внутри шевельнулось… Но он посмотрел внимательно – и отчего-то пригорюнился.
Показался троллейбус. Подружки защебетали, зажестикулировали. Сидоров растопырил руки и сделал Волосатову большие глаза.
Волосатов зевнул и отвернулся.
Троллейбус взвыл и ринулся прочь, вышибая рогами искры.
Сидоров подошел, помахивая билетом на только что закончившийся сеанс. На обороте были наспех набросаны цифры. Перечитал, сложил самолетик, запустил в закат.
– И чо? – угрюмо спросил.
– А ты мне конспект Наташкин не дал! – хмыкнул Волосатов.
* * *
Итак, студент Волосатов лежал на кровати с конспектом по термодинамике. Время от времени он поднимал его на уровень глаз и перелистывал. Руки слабели, конспект падал на живот. Экран телевизора беззвучно корчился на периферии взгляда.
Невысказанность, неизъяснимость мучили Волосатова.
«Чего тебе?» – терзал внутренний голос наружное тело.
«Ай…» – отзывалось тело.
«Нет, ну в натуре?» – не унимался голос.
«Мне наплевать на всё!» – огрызалось тело.
Ночь глядела подозрительно. Звезды сгрудились у раскрытого окна, будто собравшись ввалиться внутрь и разобраться.
Открылась дверь.
Сидоров вошел на цыпочках и встал между окном и Волосатовым.
– Давай выпьем! – хрипло сказал Сидоров.
* * *
Денег на водку у студентов не было. Да ведь коли имеешь сто друзей…
– Одна, – сообщил Сидоров. – И хлеба вот полбуханки!
– Тюу… – скривился Волосатов. – Мы будем пить или здоровью вредить? Раздражать почем зря слизистую оболочку? И непременно кто-нить зайдет… А запрешься – дверь вышибут…
– Спокойно, – спокойно сказал Сидоров. – Я тебя научу жить.
* * *
Они заперлись в ванной.
Сидоров всё сделал обстоятельно.
Во-первых, вытащил из шкафа старую загаженную простыню, невесть сколько пылившуюся среди ботинок. Аккуратно скомкал и заткнул вентиляционное отверстие.
Во-вторых, приволок с кухни кусок подоконника и уложил поперек ванны.
Волосатов сел на тумбочку, Сидоров на подоконник. Бутылка водки, два стакана, хлебный ломоть, полпачки сигарет…
А – еще за телевизором обнаружилась трехлитровая банка с присохшими к стенкам лохмотьями квашеной капусты.
Сидоров по-хозяйски огляделся, проверил воду в кране. Лязгнул дверным крючком.
Волосатов дунул в стакан…
– Стой, – сказал Сидоров. – Сначала – курить!
Волосатов послушно зажег спичку.
В ванной воцарилась тишина.
* * *
Волосатов закурил третью и продолжил жарко клеймить Светку. В пароксизме он брызгал слюной, и Сидоров чуть-чуть отодвинулся.
– …и тут этот хмырь… – Волосатов сжал кулак – и замер.
Табачный дым заполонил крохотную ванную. Простыня, пропитанная вином и спермой, закупорила вытяжку наглухо. Потолок скрылся в грозовой туче. Марево оседало на плечи, и Сидоров, сидевший на вытянутую руку, отдалялся, расплывался и вообще – стал чужим и страшным.
– Ах ты ж йоу… – пробормотал Волосатов и закашлялся.
– О! – поднял палец Сидоров. – Теперь давай выпьем.
* * *
– …Я, бывает, проснусь где-нибудь после вчерашнего, – говорил Сидоров, со скоморошьей серьезностью глядя на дно ванны, – сразу смотрю, куда воронка в сливе закручивается. Если против часовой стрелки – на душе легче: в своем, значит, полушарии…
– …Нет, это ты погоди! – надрывался Волосатов, ляпая кулаком по тумбочке. – Бабы зло! Знать их не хочу вааще!! Я лучше подрочу!!!
Трехлитровая банка из-под капусты долго подпрыгивала на краешке. Наконец, устала и, качнувшись, ахнулась об пол.
И – не разбилась.
Товарищи долго и внимательно смотрели на чудо.
Сидоров шмыгнул носом. Разлил остатки водки, поднял стакан.
– Я расскажу тебе притчу, – замогильным голосом сказал Сидоров.
* * *
ПРИТЧА О ГРЯЗНОМ ПИДОРЕ
Один румяный юноша был студентом.
А еще он был отличник, спортсмен, комсомолец и просто красавец.
Девушки внимали ему.
Юноша читал конспекты, играл в футбол и отказывался пить водку.
Однажды на прогулке он не стал знакомиться с девушками, остался один и был снят неприметным мелким педерастом.
Педераст увез его к себе и нежно надругался над юношей багровым членом в девственный задний проход.
Юноша нахмурился, закусил губу… но не прогнал педераста, а уснул и утром позволил себя целовать и прыскать одеколоном.
Жизнь пощеголяла себе дальше, как будто ничего ни в чем не бывало. Юноша видимо оставался тем же радующим глаз, но…
Учиться стал плохо, в футбол повадился проигрывать, а девушки отвернулись.
Жизнь проявила мудрость – и перестала покровительствовать грязному пидору.
* * *
Дверь ванной с кряком распахнулась от пинка, едва не пришибив Иванова – тот как раз выходил из комнаты, задумчиво пошевеливая ноздрями. На порог вывалились Волосатов с Сидоровым, задыхаясь от хохота. По щекам Сидорова текли слезы, Волосатов конвульсивно стучал себя в грудь, потому что чуть не проглотил зажженную сигарету.
Тела долго путались друг в дружке, но кое-как поднялись. Обдирая плечи о косяк, выдавились в коридор. Постояли, качаясь и утирая испарину.
Из холла раздавались призывные бухи дискотеки.
Сидоров насторожился. Волосатов сплюнул и прислушался.
Сидоров поднял палец и ткнул им вперед.
Они обнялись и пошли.
Иванов, потирая локоть, стоял в зачумленной ванной и разглядывал водочную бутылку. Для верности он даже присел, заглянул под низ, пощупал за тумбочкой.
– Вот это вот – с пол-литра?! – пробормотал он, шагнув наружу.
За спиной вдруг оглушительно треснула трехлитровая банка.
* * *
В голове Волосатова бушевал ледоход.
Нет.
Там шло настоящее ледовое побоище. Серые и, почему-то, фиолетовые глыбы наползали с разных сторон, сшибались и крошились. Среди всего всполохами мелькали женские груди. В ушах стробоскопически шумело.
Особенно озадачивало Волосатова то обстоятельство, что в каждой паре левая сися оказывалась меньше правой. Он даже остановился.
Сидоров продолжил равномерное условно прямолинейное движение и растворился в толпе.
Холл кипел. Канонада ритма со скудной цветомузыкой придавали картине брутальность – дискотека напоминала не то фанатский сектор стадиона, не то рукопашный бой.
Волосатов попытался сосредоточиться – но мысли кишели, как ком червей. Поражала нездоровая нереальность происходящего. Он в кого-то врезался, сбоку пихнули, справа толкнули – и черви расползлись быстро и бесследно. Студент зажмурился и цапнул последнее оставшееся соображение – про сиськи. Оно было горячее, жирное, выпуклое – и страшно важное…
…Но тут он окончательно увяз в мешанине тел, дернулся, прощемился задом, запнулся о чью-то ногу – и мысль чавкнула прочь, как селедка из кулака.
Звукодолбежка вдруг прервалась, зазвучала мелодия.
Волосатов прохлопал глаза.
Вокруг поутихло, появилось пространство. Мимо наискосок проплыл Сидоров – целеустремленный, со стеклянным взглядом. Волосатов, как на веревочке, потянулся следом – и уткнулся в женскую фигуру.
Внутри вспыхнуло и онемело – разом. Он с усилием сдвинул брови, всматриваясь.
Неясное пятно лица дробилось и плавало – а потом медленно проявлялось, как на фотобумаге…
И показалось прекрасным.
Изысканный абрис, аристократический цвет, тихий жар из-под ресниц…
– Можно? – хрипануло само собой откуда-то из кадыка.
* * *
Дискотека делилась по парам. Пространство скукоживалось. Танцующие прижали Волосатова к партнерше.
Он глубже задвинул руку ей под мышку и, замирая, выпятил грудь.
«Откуда к нам занесло этот сексуаленький цветочек? – плескалось в мозгах. – Хм… А у нее, похоже, одинаковые!»
Волосатов для верности втянул живот, перехватил повыше правую руку…
«Точно – одинаковые!»
Он деликатно откашлялся через плечо, посмотрел в глаза…
…из-под полуприкрытых ресниц поблескивало, ротик изогнулся…
…наклонился к беззащитно белеющему среди прядей ушку и прошептал:
– Девушка, можно с вами познакомиться?
– Блин, ты с дуба ляснул?! Совсем лампу отпил? – Жанка расхохоталась. Лицо стало резким, со знакомой вульгаринкой. Чашки бюстгальтера ткнулись в ребра, и у Волосатова заныло с левой стороны.
* * *
Волосатов вырвался из холла и деревянно зашагал к черной лестнице. Громыхнул дверью, шлепнул локти на перила балкона.
Ломая спички, закурил.
Ночь дунула в лицо так, что заслезились глаза. Звездное марево дрожало, будто силясь не прыснуть.
Волосатов проморгался и с силой выпустил дым.
Взгляд сфокусировался.
– Ах ты ж йоу… – простонал он и откинулся на стену.
Мир нормализовывался. Ночь благоухала свежестью. Звезды смирно и четко висели на своих местах, разве что некоторые подмигивали. По балкону кувыркался ветерок, раздувая сигарету и выдувая из растрепанной головы остатки угарного хмеля. Туловище сползло по стенке, чувствуя, как замедляется пульс.
«И это – с полбутылки! – ужаснулся Волосатов. – Ну, Сидоров!..»
Над ухом лязгнула дверь.
– А! Вот он! – проорал Петров. – Пошли скорей – там Сидоров охренел!
* * *
– Чо-как? – Волосатов рысил за Петровым, наполняясь страхом. Не проветрившийся до конца мозг вновь заволакивало.
– Как-чо!!. – у Петрова были большие глаза, руки ходили ходуном. – Зашел к нам в туалет, было тихо, а потом ка-ак заревет: «Выпустите меня отсюда, гады!» Мы к двери – закрыто изнутри! Кричим ему, а он в стену лупит – аж кафель трещит! И навзрыд весь – прямо страшно! – Петров хватал воздух как рыба и держался за сердце. – Вы чего такого приняли?!.
* * *
Напротив блока, где жили Волосатов и Сидоров, располагался блок, где существовал, в частности, Петров.
В тамбуре полнилось. Волосатов обнаружил там даже Жанку с Катей – но удивляться было недосуг.
Девушки приникли к туалетной двери. Из ванной с опаской выглядывал Иванов.
С той стороны раздавались звуки, от которых Волосатов онемел. Это была неразборчивая речь, переходящая в мычание и неравномерно прерываемая страстными взревываниями.
Оправился быстро. Неделикатно раздвинул подруг, замер ухом вперед.
«Суки, за что… Отпустите, козлы… У меня зачет завтра…» – прорывалось временами сквозь всхлипыванья и подвывания. Раздался глухой удар, что-то посыпалось.
Волосатов вдруг понял.
Заблестевшими глазами обвел Жанку, задержался в районе груди. Почесал левый бок.
Взялся за ручку, приложил рот к зазору и внятно сказал:
– Братан. Повернись.
«А-а, бля-а… И ты, Брут…» – заголосило изнутри, завозилось, стукнуло, захрустело…
– Так, – Волосатов поискал взглядом Петрова. – Там крючок или шпингалет?
– Крючок, – ответил вместо него Иванов из ванной.
– Нож! – весело рявкнул Волосатов.
Петров испуганно юркнул в комнату.
* * *
Волосатов потянул дверь за ручку, ввел лезвие в щель, отпустил ручку, перехватил нож покрепче и, выдохнув, дернул вверх.
Дзынькнуло, скрипнуло – и дверь открылась.
Зрители стукнулись головами.
Сидоров стоял спиной, упершись лбом в стену. Он что-то бормотал, руки елозили по кафелю. Костяшки были сбиты, из-под ногтей кровило.
Облицовочная плитка задумывалась изначально сливочной, в цвета мадридского «Реала». Теперь две штуки раскрошились на полу, остаток же представлял собою могучее полотно. Полосы, пятна, отпечатки и брызги складывались и смешивались, текли и зачеркивались…
Ошеломленные наблюдатели созерцали картину подлинной страсти, за которую любой авангардист не задумываясь продал бы душу.
– Эй, – тихо позвал дальше всех стоящий Иванов.
Сидоров вздрогнул и повернулся. В звенящей тишине кафельные осколки визгнули по полу.
Стекло глаз вспыхнуло – и начало мутнеть.
Маска страдания разгладилась – появилось лицо.
Сидоров гордо сел на унитаз.
– Замуровали, демоны, – деловито сказал он Волосатову.
Жанка с Катей подхватили Сидорова с боков. Тот благодушно обнял их за плечи ужасными своими руками и приказал:
– Ведите к себе!
Волосатов закончил рассматривать сидоровский шедевр, с уважением крякнул и принялся копаться в сигаретной пачке.
– Что это было? – севшим голосом спросил Петров.
– В нашем блоке в туалете дверь с другой стороны, – подмигнул Волосатов.
* * *
Иванов, Петров и Волосатов курили на балконе.
– Темная ночь, только пули свистят по степи… – прошептал Петров.
– Это что… – махнул рукой Иванов. – На биофаке был такой студент Степанов. Выпил он как-то, пошел к женщинам, а их нету. Ну, разворачивается, значит, не солоно хл…ебавши, промахивается дверью и – попадает в шкаф. Ткнулся, дернулся, туда, сюда… Темно, стены. Повозился, помитинговал – да и уснул. Тут девочки с дискотеки возвращаются. Всё культурно – чаю попили, сиськами померялись, улеглись. И только, стало быть, придремали – из шкафа вдруг ка-ак захрапит!
Петров хрюкнул.
– Чё за Степанов? Не знаю такого… – Волосатов осел по знакомой стенке, сил смеяться не было.
– Так выгнали его из института – умом двинулся, – значительно сказал Иванов. – Девки ж заорали как резаные… Ну представь: просыпаешься ты во хмелю, соображать трудно – а в ушах визжит, и кругом деревянный ящик…
Петров шагнул в коридор и посмотрел в ту сторону, куда увели Сидорова.
* * *
Ночь сдавалась. В пустеющем холле обозначились окна. Волосатов забрел туда стрельнуть сигаретку на сон грядущий…
…мысли о любви и долге, не погибшие за длинный день, выжившие в трудную ночь, требовали упокоения…
…и неожиданно встретил Наташку.
С размаху обнял.
– Вот, очень кстати. У меня к тебе пару вопросов по термодинамике… – и поволок слабо сопротивляющуюся девушку в сторону кухни. Там зажал в угол и принялся зацеловывать.
Категорически.
Наотмашь.
– А… Нет… Подожди… Не здесь… – шептала Наташка, медленно извиваясь.
– Ты инсинуируешь на благородных струнах моей души… Где? – требовал Волосатов.
– Ой… Не торопись… У меня… никого…
Кухня опустела. Вороны, кружившие за окнами, поняли, что ничего интересного больше не будет, и отправились по своим вороньим делам.
* * *
Волосатов возвращался домой на слабых ногах.
Коридоры общежития в этот час гулки и пусты. Час этот подсвечен брезжащим утром и сжимает сердце знанием, что скоро снова в бой; пустота и гулкость напоминали внутренность черепной коробки Волосатова.
Родная комната нежилась в предрассветной истоме. Сидоров спал со спокойным лицом в позе солдатика, руки были заботливо перевязаны. Единственное, лежал он на кровати в одежде и наоборот – кроссовками на подушку.
Волосатов улыбнулся, заодно зевнув…
О! – он встрепенулся, выдернул чистый лист из Наташкиного конспекта и крупно написал: «Полдвенадцатого. Головой, сука, отвечаешь» – перешел коридор и прилепил на дверь Петрова.
Мне наплевать на всё,
Мне безразлична ты… –
мурлыкал он, забираясь в постель.
* * *
Студент Волосатов лег спать в шесть часов утра.
Артур Петрушин
Родился в 60-х. После некоторых скитаний по городам и странам осел в Минске. Жизнь проходила в суете – служил, учился, зарабатывал деньги, бил баклуши… Смыслом жизни положил борьбу с этой самой суетой.