150 Views

Я считаю, что человеку надо верить только в самом крайнем случае

х/ф «Бриллиантовая рука»

Вот вы знаете, что такое икея?

О, вы не знаете.

И не спорьте со мной.

Потому что это Мир – цельный, завершённый, совершенный… А никто не может похвастать, что знает мир.

Нет, то есть, похвастать-то может…

Ха-ха.

Я говорю о мире материальном, если что. Он неисчерпаем, как человеческая глупость. Это с духовным миром все просто. У многих его вообще нет. У оставшейся горстки внутри ясно, ровно и искания в заданном направлении.

У Зинаиды, к примеру, таким направлением на сегодня были ликерные рюмки, чеснокодавилка и простыня на резинках дивного серого оттенка.

Рюмки.

Потому, что старые поразбивались-поисчезали, а тут как раз поспел богатый урожай ягод. Женщина в исканиях, наученная подружками и вооруженная интернетом – страшная сила. Из клубники выготавливается напиток, совмещающий в себе также и закуску, под кошачьим названием «ксю-ксю». (Или это по-заграничному? Интересно, там кошки по-нашему понимают?) Крыжовник и смородина всех цветов дают из себя разнообразные настойки-наливки – без названия, но тоже очень хорошие.

Чеснокодавилка.

Потому, что старая – из чугуна производства социалистического военпрома. Там, как известно, решающим качеством была не красота или удобство, а надежность. Поэтому рукоятки режут ладонь, а выковыривание из дырочек остатков чеснока превращается в отдельный вредный для психики труд. И время, кстати, безжалостно для любой надежности – с одного боку потерялась заклепочка, и агрегат часто переклинивает, рождая в женской груди нешуточные страсти.

Простыня.

Ну это потому, что старую подрал когтями кот, а уцелевшие места пролежал до прозрачности муж.

Кстати, о муже.

Инакенций вздыхал. Его сегодняшние искания были посвящены суетности. Шагая вслед за Зинаидой, он горестно мыслил о том, что не было бы вещей – не появилась бы и потребность в них. В этой связи понимаешь весь ужас столицы, и как здесь только люди живут, а единственное, что здесь пиво вкусное. Это пиво прекрасно, если его грамотно охладить и вскрыть дома на балконе под…

Инакенций мысленно пошевелил пальцами, выбирая.

Но домой – здесь он весь внутренне замирал – ехать далеко, долго, в ночь, под дождем, и пробки, мать их, не рассасываются… А жена же – такая икееголичка, капец! Застрянем тут… Но это и хорошо, в принципе – чем позже поедем, тем меньше пробки…

* * *

Нет.

Вы, граждане, не думайте дурного.

А то я так и вижу ваши понимающе сморщенные носы – мегера, мол, с подкаблучником в унылом разгаре мещанского быта…

Отнюдь, говорю я и повторяю – они хорошие.

У них есть духовный мир. Например, паркуясь у икеи посреди растревоженного автомобильного муравейника, Инакенций оказался не чужд таких изысканных тонкостей, как осведомиться у Зинаиды, достаточно ли откроется с ее стороны дверца, дабы она вылезла с комфортом. Зинаида же сохраняла каменное лицо, но при этом внутри думала со скупой нежностью, что вот не любит Инакенций шляться по икеям, а поди ж ты – громко внушишь, и тащится как миленький.

Инакенций и Зинаида, короче говоря, умели различать скрытое в сердцах под налетом жизни.

А сегодня они вообще ладили – день получился удачный:

договорились со столичной теткой приютить в гости Нину Куприяновну – тещу и мать в одном лице – на зиму или хотя бы недельку;

хмурым для непонимающих граждан утром с шутками и прибаутками выгрузили в теткины объятия любимую родственницу;

насвистывая перевезли на лифте всего за два рейса сумки, мешки и картонный ящик – неотъемлемые нинокуприяновские принадлежности;

а потом отправились гулять по столице.

На эмоциональном подъеме, не чуя усталости бессонного муторного переезда…

Мегаполис тоже радовал. Толпа, трафик и шум, автомобильный перегар и воспаленные огни олицетворяли бессмысленность и беспощадность, напоминая и подчеркивая, что вот ведь есть же еще на планете места, где живется по-настоящему – например, дома.

Хоть и пиво там не очень вкусное.

Пообедали, вздремнули по славянскому обычаю, похихикали с теткой, облобызали Нину Куприяновну и сгустившимся вечером, когда начали рассасываться пробки, отправились вон.

Ну, в икею только заскочить – и домой!..

* * *

Осенняя ночь овладевала и подпускала чернил в элегическое настроение Инакенция с Зинаидой. Дождь смывал желания. Брызгались из-под колес лужи, сигналило и слепило. Идти к икее не понравилось.

Но вот и они – сияющие врата в Мир.

Лакейски разъехались створки. Кондиционированный воздух дохнул и огладил лицо, освежил чувства – как секундант с полотенцем в углу ринга приводит в себя бойца. Свет обогрел. Цвета обволокли. Разрозненные звуки – будто кот гулял по пианино – взбодрили. Внимательные обслуживающие глаза набросились и обещали…

Профессиональная улыбка девушки в униформе заставила вспомнить видеокассету – ту, в щёлке за книжками…

Инакенций расширил ноздри и – почему-то – почуял у основания шеи сладкое жжение, напоминающее ощущения в преферансе, когда ты выиграл торговлю за прикуп и ме-едленно открываешь карту…

Он даже остановился озадаченно.

А что касается Зинаиды, так я вообще говорить ничего не буду. Прицелившись бровями, она бросилась вперед.

Инакенций едва успел выхватить из стойки икейный путеводитель и рванул следом.

А зря я, наверное, решил про Зинаиду не говорить. Никак нам без этого не обойтись.

Лицо Зинаиды горело. В душе с грохотом сталкивались, кроша друг друга, айсберги.

Во-первых, икея.

Это же как же! Я в икее! Земной рай. Сбылось… Вот всё, что только можно себе вообразить. И к тому еще то, чего нельзя и представить. В одном месте. И пощупать можно. И даже полежать… И всё хочется! Потому что вот умеют же, сволочи, а?! Да я бы здесь жить осталась!!.

А во-вторых, муж.

Он такой молодец. Не любит это всё, а терпеливый. И вообще – маму вот придумал сбагрить. И осуществил! А теперь ему опять за руль, до утра. Надо поэтому быстро, четко, по плану… Ну вот что он там застрял!

Зинаида в раздражении развернулась.

Инакенций стоял у деревянного стеллажа, ощупывая его, как слепой.

Вот что мне на балкон надо! Где тут размеры… Да! Ёлы – именно так и должно быть в углу за подоконником. Ну-ка, ширина полок… Точно! Сюда ящик с инструментом как раз встанет, здесь автоприбамбасы, и еще сверху для банок-склянок место… А крепеж? Ага! Навесы, и еще под саморезы…

– Что ты тут забыл? – Зинаида подошла караульным шагом и дернула за рукав. – Нам в кухонный зал!

Инакенций открыл рот и… шарахнулся куда-то влево.

Столик! Откидной стол – туда же, на балкон, между стеллажом и креслом. Крепится к стене… Вот как раз напротив подоконника. 60? Нормально! И в одном стиле всё. Сидишь в кресле, локоть на подлокотнике, здесь бокал и пепельница…

– Прикинь! – он поднял голову и осекся.

Зинаиды не было.

«Вот же…» – чертыхнулся Инакенций и посмотрел в икееводитель. – «Где там эти кухни?..»

Зинаида стояла перед бескрайней полкой с рюмками. Клондайктической. Челюсть безвольно отвалилась, палец замер в носу.

Инакенций неспешно обошел весь зал, рассмотрел в подробностях открывалки для банок и, в особенности, бутылок, изучил ассортимент пивных бокалов…

Торопиться не надо. Эти пробки проклятые когда еще рассосутся…

– Констанция, куда вы всё время исчезаете? – зевнул он и остановился рядом с женой.

Зинаида судорожно вздохнула, вынула из ноздри палец и потянула с полки коробку.

– Так. Эти! На. Держи! – и ринулась прочь.

Инакенций хмыкнул и отправился следом.

За углом открылось царство светильников.

В глазах заломило.

– Стой! – крикнул Инакенций, испугавшись. – Мне лампа на балкон нужна! – и двинулся вдоль переливающейся стены шагом сапера.

Зинаида зависла в прыжке.

Нащупала землю.

Медленно выпустила воздух.

Двинулась наперерез Инакенцию.

– Какая еще лампа? – спросила неприятным голосом. В глазах бултыхнулось удивление. – Ты не заболел часом? Или переутомился?

– Светильник… На балкон… – Инакенций замер, пораженный в самое сердце хромо-стеклянным изяществом на ломаной ножке.

Он поднял руку, провел пальцем по тонкому абрису абажура. Глаза замаслились.

– Йогурт… – протянул с глупой ухмылкой.

– Что ты мне нервы треплешь? – прошипела Зинаида. Удивление утонуло, в очах разгоралось ярче всех лампочек в икее. – А ну, пошли отсюда!

Взмахнула челкой и добавила неожиданно жалобно:

– У меня и так сердце болит…

* * *

Пробки рассосались – ну, насколько это вообще возможно в столице. Улицы улеглись меж домами. Унялся даже мелкий осенний дождь. Инакенций удобно откинулся в кресле, палец барабанил по рулю в такт хорошей дешевой песенке из радиоприемника, уголок рта поигрывал как-то сам собой.

Набитый под завязку багажник томно поскрипывал. Серьезно пришлось попыхтеть, чтобы впихнуть туда стеллаж, стол, светильник с запасными лампочками, а еще набор пивных бокалов и – не день, сплошная удача! – купальный халат дивного оттенка.

А на пассажирском сиденье горестно скрючилась Зинаида, обняв пакет с простыней (серых не было) и ликерными рюмками.

Жизнь утекала сквозь пальцы. Когда хочешь получить весь Мир – не можешь выбрать и остановиться вообще ни на чем! Рюмки не те взяла. Еще надо было доску разделочную с бортиком и желобками. И коврик тот плетеный. И постилку в ванную. И еще…

Ай! Ну как не сообразила… Почему?!

Вот же глупость моя бабская…

А вдобавок…

Нет, в это невозможно поверить вообще!

Когда отъехали от столицы на расстояние, исключающее даже мысль о возвращении, Зинаида поняла, что чеснокодавилку-то – так и не купили…

Родился в 60-х. После некоторых скитаний по городам и странам осел в Минске. Жизнь проходила в суете – служил, учился, зарабатывал деньги, бил баклуши… Смыслом жизни положил борьбу с этой самой суетой.

Редакционные материалы

album-art

Стихи и музыка
00:00