593 Views
No wave
Нет рецепта для всех, как и чем осадить пустоту.
Мощность лёгких, быть может, позволит её сотрясти.
Подражая шаману,
что стяжал скорбь земли, да не ту,
Я не в силах угнаться
и тем более перерасти.
Озабочен причиной пропажи полдюжины лис,
Упакован в карманную даль непомерных штанов,
Неизбежен и краток,
как наследственный социализм.
Наугад обретённый,
как Спаситель в притоне воров.
Научившись играть абстинентный бесполый панк-рок,
Адаптировав счастье к побегу наружу и вниз,
К ненаписанным песням
за всю жизнь запредельно жесток
Ты, единственный в мире
своей миссии специалист.
Если хочешь успеть, откажись от всего и спеши
По следам на снегу, слепо веря, что не обманут.
Солнце правды прольётся
над столетием конченой лжи
неизбывным
последним
концертом
Velvet Underground.
О синей птице и Вудстоке
Гражданин Железный Феликс взялся за весло.
А святой отец Димитрий «Любо, братцы» пел.
Беспокойный сон о птице – что ж, не повезло.
Раскалённая обойма неотложных дел.
Сумрак, снег, тугие нити, залихватский свист.
Заполночь уйти из дома в голубой вагон.
Лёд на крыше, синь да ветер, босоногий хлыст.
Четырёх не стало нынче – умывай погон.
Листопадом моё детство сквозь дощатый пол.
За стеклом потери горечь – некого обнять.
Вещь, что называлась нами словом «рок-н-ролл»,
К золотым полям Вудстока не вернёт опять.
Двенадцать
Конкретные вещи,
Дрожащие плечи,
Разлитое мной молоко.
Нельзя оставаться:
Где было двенадцать,
Теперь потеряться легко.
Горя́ светофором,
Невидимым взором
Желтеют тарелки в грязи.
Сезонные ласки –
Заведомо сказки
Зашуганной старой стези.
Виснет облавами
Над переправами
Неочевидный вопрос.
В сером обличии
Звонкими притчами
Явится ветхий колосс.
Зверьми корабельными
В воды купельные
Спрятались злые глаза.
Тайна крещения
В месяц прощения
К букам вернёт и азам.
Сад земных наслаждений
А. К.
Ты знаешь, что такое – оставить дом,
Раз за разом возвращаясь на пепелище.
В пробоинах грудь. И окно за окном.
Ищешь там, где никто ничего не ищет,
А особенно страх. Потерять в глубине
Отождествлённых с собою самим предметов,
Перестать излагать. Низведённым к вине –
Не к нирване, ползти к запрещённому лету.
Там, где пляски, надрыв, голубело в глазах
От внезапности светлого сна в чистом поле,
Там, где ПТСР и цветы в волосах,
Разговоры о карме и о рок-н-ролле…
Где, казалось нам, трассе не будет конца,
Где обида – в тысячах миль на север,
Упадёшь ли ничком на ладонь отца,
Ухнув вниз головой да в нетоптанный клевер?
Повторится сюжет, идентичный пейзаж.
В каждой песне доро́га долга́ и безлюдна.
Те же лица: схизматик? Эй, братцы, он наш!
На костёр – западло, в андеграунд – подсудно.
Я бы руку подал, я б пошёл рядом с ним,
Летописцем любви с Соловец-Китежграда,
Но ошибся, шельма, старец Иероним:
В нас самих и сады, и отпоры от сада.
Путь левой руки
Неприступны вечерние воды реки,
Тихим клёкотом пел козодой.
Проведи меня, Боже, ходом левой руки,
Если курс не задался другой.
Танцевать, когда завтра всё время война,
При гостях не снимать маскхалат
Не заставлю тебя я: ни бежать от окна,
Ни терпеть этот злой маскарад.
Когда хочется морду до крови разбить,
Сбросив гада на рельсы метро,
Я тебе разрешаю материться и пить,
И крушить от обиды стекло.
Танец лёгкий твой может сердца покорять,
От него тает-плавится лёд.
Если хочешь, я готов тебя нежно обнять,
Приглашая в свободный полёт.
Неприступны вечерние воды реки,
Уж закончил призыв муэдзин…
Проведи меня, Боже, ходом левой руки –
Больше я не останусь один.
День победы
Синий ата́ продавил свой иман,
Красным отдав.
Трубы заводов пятнадцати стран
Греет Исав.
Жирная тётя на поводке
Лает на нас.
Очень хороший там, в уголке,
Вид на Кавказ.
Комбинезоны, армады, уста –
Сточная рать.
«Здоро́во во имя Иисуса Христа!» –
И вам не хворать.
Чьим же комищем солончака
Придавлена та,
Что в омском СИЗО обняла Колчака
Внизу живота?
Между заботой и забытьём
Выбрана плеть.
И бодхисаттве сайгонским огнём
Вечно гореть.
Сто тысяч баскаков согнали на бис,
Грохочет хурал:
Вновь избран народно любимый Чингиз,
А я проиграл.
Шанырак
Целый замечательный день,
Целый замечательный год
Акафисты петь – канитель,
Через всю страну мимо нот.
Впереди стоит офицер,
Гладит занавески подол.
Распахнуть окно посильней –
Съехать на изгаженный пол.
Цеженный сквозь копоть и мрак
Вдоволь настрадавшихся всех,
Ты протри свой пыльный пиджак
И гряди в зачумлённую Степь.
Новым семечком, новым зерном
За окном простирайся ввысь,
Свой богато обставив дом,
Улыбается Серый Лис.
А ты знаешь, я к ней не хочу.
Мне и раньше хватало бед:
Панковать я ходил к врачу,
Хипповать завещал мой дед.
Солнце новое благословит
Метрострой на российский Юг.
Удивительней только вид
Диадем на глава́х подруг.
В три колодца напиться опять,
Разминать в семь потов бока.
От песчанки лекарство искать,
Позабыв воплощение Быка.
Между кедров нагими плясать
Разрешит ли тревожный лес?
А братишек-сестрёнок собрать,
Разбежавшихся в семьдесят мест?
Магистрали на север зовут
Кочевать боевитых юнцов.
Неприметен их бедный приют
На солёной земле отцов.
В чьей-то комнате стынет чай,
Громогласно звучит Лу Рид.
Рай детей, сколько ни поучай,
Ни за что не приемлет стыд.
В Иордан заползать спиной,
Мягкой глины на дне искать –
Мне отрадней, чем жить виной
За свою неизбывную стать.
Оцепление, крики больных,
Вой озлобленных диких собак.
Всё закончилось, всё позади…
Солнце снова глядит в шанырак.
Последнее лето детства
Ночь нежна на тысячу ладов.
Завтра ранец на плечо – и в путь.
Головой сигналы городов
Принимаю, не могу уснуть.
За окном соседские сады.
Отворю калитку, как во сне:
Вечно юной, рыженькой мечты
Кромка платья на чужой стене.
Позади неё оставлен ключ.
Я прощаюсь с каждым днём двора:
Через месяц – августовский путч.
Через год – январская жара.
Подо мною плавится асфальт.
Танки ездят по ночной Москве.
Через год – гелаевский десант.
Через пять – надгробия друзей.
Тянется на север магистраль.
Дома нет, но что-то бьёт идти:
Через год – несчастная мораль,
Через два – нечестные пути.
Трасса изогнулась точно плеть.
Курт Кобейн взял плановый разбег.
Через девять – с криками «Да, смерть!»
Дети грёз влетают в новый век.
Ночь волшебна, как ничто ещё.
Наблюдая тысячами глаз,
Подставляя дружески плечо,
Вдаль дорога не оставит нас.
За оградой похоронен ключ,
Унесут героев на покой.
Детство кончилось. Как августовский путч.
Ну и Бог с ним – я пошёл домой.
Трава в поле
Блуждая в потёмках на свалке бетонных плит,
Мы ждали, что кто-то спасёт нас и соединит.
Шёл дождь. Я слышал, орудуя ржавым ключом,
Как шаркнула гневом зарница над чьим-то плечом.
И в поле трава мне мерещилась в сумрачный час,
Как мы поцелуем накрылись от жалящих глаз.
Пьянствуя и отвергая природу вещей,
Я стал непригодный, несчастный, немой и ничей.
Огненно-рыжей кометы желанный позор
Был так неприкрыто реален, как выстрел в упор.
И в поле трава улыбалась до самых корней,
Когда на рассвете заполз в волоса муравей.
Сорвавшись в дорогу, хоть незачем было уж,
Я видел судьбу своих дел в отражениях луж.
Солнце рубило по темени с разных сторон,
Не в силах сдержать через край ослепительный сон:
Как в поле трава расцветала и будто звала
И к ней на пути отводила от всякого зла.
Я шёл, спотыкаясь о хватку согласных тел,
Играя всё разом, что видел и что не умел.
Думал: едва ли есть вера, что может помочь,
Очнувшийся камнем, запущенным в зимнюю ночь.
Но знала то в поле трава – терпеливо ждала,
Как высь мою скорбную вызвенят колокола.
Ни мак, ни сирень, ни фиалки, ни даже репей
Со мной не коснулись свободы кедровых ветвей.
Вверяя любовь свою ветру, как радости знак,
Я знаю – настанет тот день, где всё сложится так.
Светлым простором въяви, а не только во снах,
Все травы полей засияют у нас в волосах!
Аделина
Аделина, Аделина,
Что быстрее серпантина
Примеряет новый глянец,
Мысль, пустившаяся в танец!
Аделина, Аделина,
Ночь длиннее карантина,
В милый дом под сенью кедра
Полетим на крыльях ветра!
Аделина, Аделина
Вся в огне адреналина!
Солнце светит ей со сцены,
Драйв фигачит через стены!
Аделина, Аделина,
Пусть про нас снимают ки́на,
Мириады перепёлок
Облетят родной посёлок!
Аделина, это радость,
Что уплыло, что осталось,
Что пришло и чем вернулось,
Что, признав былую дурость,
Я иду, а ты со мною.
Аделина! Будь собою!
И беспечной, в красном платье,
Ты прильнёшь ко мне в объятия.
От заката до рассвета
Старая звучит кассета.
Вдоль дорог во сне бродя,
Любит вольное дитя…
Боже, храни автостоп
Всё не моё. Твоё.
И волосы её.
И кедры.
И стихи.
И старый дом,
В котором мы вдвоём.
Или вдесятером.
В объятиях,
Вдалеке
Завял цветок.
По трассе на восток –
Мир буднично не строг
Ни к нашим,
Ни к чужим.
Сигнальный дым
Не увидать иным,
Но тем, кто уходил
Из дома
Навсегда
Не причинят вреда
Рассказы о судьбе,
О мне да о тебе,
Как в небо
Налегке
Мы поднялись.
Там пробегала рысь
Под кольцами планет.
И звёзды…
Взмах рукой,
И радуга рекой!
Невиданный покой
Сменяет копоть лет.
То юность
В нас двоих –
Переполох.
И милостив наш Бог
Что к нашим, что ко всем.
Но сердце
Ты, конечно,
Приготовь.
Всё не моё – Его.
Ждут часа своего
И кедры,
И спасение,
И любовь.