612 Views
Нос Ингуса, который уже больше века сидел на пограничном посту вестибюля станции метро Площадь революции был стерт до основания. Источник удачи раздал себя без остатка. Его немногословного товарища-пограничника забрали на реставрацию в начале недели и пес с тоской в глазах, наблюдая за пролетающими мимо аэросоставами, ждал своей очереди. Без носа он чувствовал себя не лучшим образом. Мысли сбивали набившие оскомину фразы:
«Станция Площадь Революции».
«Переход на станцию Театральная».
«Осторожно, двери закрываются».
«Следующая станция Арбатская».
«Зе нэкст стэйшн из Арбатская».
Люди уже давно не прикасались своими теплыми ладонями к Ингусу – не сколько из-за его болезненного вида, сколько из-за предупреждающем о штрафе в 5 байткоинов объявления, спроецированного на колонну неоновыми огнями. Мораторий на телесные контакты был введен Всемирной нейросетью в 2037 году и ежегодно пролонгировался на основании пакта о глобальной пандемии человекоподобных организмов.
Обнимашки, рукопожатия перешли в незаконную плоскость взаимоотношений существ, населяющих планету. Все когда-то началось с бесконтактной оплаты и переросло в вот это все. Даже чипирование не помогало от болезней.
Подавленное состояние Ингуса было перманентным и усугубляло без того незавидное статическое положение бронзовой скульптуры.
Помните грустного ослика с хронической депрессией и прогрессирующим неврозом? Как там в сказке:
«Кажется, дождь начинается…
Кажется, жизнь неумолима в ожидании конца…
На сердце рана, в душе одиночество,
Туловище без хвоста.
И вроде бы входит, да и выходит не хуже
Убитый выстрелом, шар
Лопнул на перепутье, скользя по сучьям,
Эхом лишь: «Ииииааа»…»
Повесть об Ингусе была лишь прозой, но печальнее… До определенного момента…
Бронзовая Муму сидела в одиночестве в глубине одного их дворов на Остоженке и своими большими выразительными глазами пронзала бесконечность. Ночи и дни чередовались без остановки, прохожие не останавливаясь хаотично брели по своим человеческим делам. Муму поглядывала на развалившийся от времени фонтан, возвращалась ничего не значащими на первый взгляд флэшбэками в деревенскую юность: «Герасим, река, лодка, кирпичи, веревка…». Сейчас такой исход ей не казался таким уж плохим и безнадежным. Уйти на пике, что может быть лучше.
Помните мужчину в самом расцвете сил? Там все закончилось не очень хорошо:
«На полости слоями оседает пыль,
Мотор заглох, а он на взводе.
Наркотики, шаверма, алкоголь,
В подушку женщина притворно стонет.
«Малыш, я вся горю, я вся твоя!»,
Кричит любви продажной жрица.
Оголены воспоминаний провода
В закате сил. В душе убийцы
Нет жалости, рассудок пал
Под тяжестью поросшей были.
Он прежним мне вернуться обещал…
А плюшки на столе кухонном стынут…»
Яркий круг появился на звездном небе и осветил самые темные уголки ночного города.
Истошный вой неожиданно вырвался из пасти Ингуса и заполнил вестибюль, оглушив немногочисленных людей, ожидающих последний перед перерывом аэросостав. С окаменевших лап слетела пыль, мышцы наполнились силой и энергией. Ингус спрыгнул с пьедестала и помчался, не оглядываясь в неизвестном направлении в сторону полноценной жизни.
Вбежал в пассажирскую аэротрубу и через несколько секунд оказался на поверхности.
Спустившись по Богоявленскому переулку к Ильинке, по Рыбному переулку к Варварке, Ингус устремился к Кремлевской набережной. Башни Кремля, Большой Каменный мост, Храм Христа Спасителя остались позади. Пес несся вдаль, держа остатки носа по ветру. Он бежал по Пречистенской набережной и остановился как вкопанный, будто вернулся в свое исходное состояние. С Крымского моста на него смотрели два маленьких прекрасных огонька, окончательно растопившие его все еще бронзовое сердце.
Муму сидела на Крымском мосту, свесив задние лапы в водяную бездну. Бесцельные прогулки по городу утомили ее и она присела отдохнуть, заодно проанализировать произошедшее с ней чудо. Вдалеке на набережной она увидела стремительно передвигающуюся четырехлапую фигуру. Эта фигура неожиданно остановилась и два маленьких прекрасных огонька пронзили ее маленькое бронзовое сердечко.
Муму встала на лапы и побежала по мосту в сторону Ингуса. И вот она уже смогла разглядеть желанную безносую морду, но яркий свет фар ослепил ее. Она потеряла равновесие и длинная роботизированная рука набросила на Муму сетку, кинула ее в багажник и увезла в неизвестном направлении.
Ингус подбежал к прямоугольной коробке с надписью «Автоматический отлов бродячих животных», которая только что схватила Муму. Он попытался открыть дверь, но ничего не получилось. Коробка немного поднялась над землей и начала медленное движение вдоль дороги. Ингус с разбегу запрыгнул на автопилотируемое авто, вцепился в выступ на крыше и полетел вместе с любимой.
Музей-заповедник Коломенское для брошенных собак слыл райским уголком для братьев наших меньших. Когда-то здесь был парк для людей, но все изменилось после постоянных эпидемий. Запрет на прогулки в общественных местах действовал уже давно и поэтому это прекрасное место решили перепрофилировать. Во дворце царя Алексея Михайловича расположился приемный пункт для новоселов. Отсюда собак распределяли в будки-таунхаусы, расположенные по всей территории заповедника.
Муму осмотрел человек в белом халате, приклеил на хвост наклейку «Суч. Здор.» и передал другому сотруднику в идентичной форме. Грумер ее помыл, подстриг, причесал – все, о чем она мечтала, когда сидела одиноко в безлюдном дворике. Дальше Муму повели в большой дом с множеством мягких лежаков, мисками с едой и водой и приветливыми собаками, безостановочно машущими хвостами.
«Привет, подруга!», – раздавалось со всех сторон.
«Располагайся! Будь как дома!»
«А вы не видели здесь пса без носа?»- спросила Муму, у первой подошедшей к ней собаки.
«Нет. У нас здесь все здоровые, красивые!»
Муму с какой-то внутренней опаской и сомнениями посмотрела на доктора и все-таки проглотила розовую таблетку. На душе воцарились умиротворение и спокойствие. Исчезновение Ингуса больше не волновало Муму.
Вокруг был прекрасный цветущий сад, ласковые и добродушные соседи блаженно валялись на травке под согревающими лучами московского солнца.
“Я на солнышке лежу, я на солнышке лежу. Все лежу, все лежу”, – бубнила себе под нос Муму эту странную мантру.
Птицы пели песни, а зеленые листья деревьев и кустарников аккомпанировали им мелодичным шелестом. Кузнечики играли на скрипочках, божьи коровки синхронно танцевали, передвигаясь по замысловатой траектории.
«Я на солнышке лежу,
Харе Кришна Харе Кришна.
Я на солнышке лежу,
Кришна Кришна Харе Харе.
Все лежу и лежу,
Харе Рама Харе Рама.
И на солнышко гляжу,
Рама Рама Харе Харе».
Сквозь пелену всеобъемлющего счастья монотонно прорывался резкий, приносящий головную боль писклявый голосок:
“Привет, я Ингус!”
“Точнее… Привет! Приятно познакомиться, я Ингус”
“Я тебя еще не знаю, но… Кажется, уже люблю!”
“Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?”
“Му… му”, – промямлила одурманенная собака.
Навстречу незваному гостю ринулась стая собак, еще минуту назад навывающая мелодию добра и любви.
“Уходи! Тебе здесь не место!” – перебивая друг друга голосили бандерлоги.
«Тебе здесь не место! Ты загораживаешь нам солнышко!» – повторяла за всеми Муму.
Ингус посмотрел в стеклянные глаза Муму и побежал прочь.
Муму сидела в одиночестве в глубине заповедника и своими большими выразительными глазами пронзала бесконечность. Ночи и дни чередовались без остановки, собаки, не останавливаясь, хаотично брели по своим собачьим делам.
Тень под деревом напоминала Ингуса: большая, грациозная, красивая. Из-за густой зелени рядом растущих кустов Муму услышала знакомый голос:
«Привет, это я! Тихо, не надо привлекать внимания».
«Просто поверь мне. Здесь тебе не место. Может не рядом со мной, как ты захочешь. Но точно не здесь!»
«Я искал тебя. Я ждал тебя. И я тебя не брошу!»
«Ничего не говори».
«Просто по моей команде мы побежим. Я не знаю куда. Но подальше отсюда».
«Другого шанса может не быть».
«Раз, два, три!»
Они бежали вдоль длинного ручья. Спотыкались, падали, поднимались и снова бежали. Съехали, как с горки, по небольшому водопаду и оказались на вымощенной булыжниками набережной. Разбежались и прыгнули в воду. Течение понесло собак к свободе, надеждам на светлое будущее.
«Издалека долго
Течет река Москва,
Течет река Москва –
Конца и края нет».
Измотанных собак течением прибило к пристани Московского речного императорского яхт-клуба. Они выбрались на берег, синхронно отряхнулись и поковыляли к мосту, который вел к огромному кораблю, построенному к 300-летию Российского флота. Петр Первый с высоты птичьего полета, как всегда осматривал вверенные ему владения.
Ингус и Муму забрались на палубу и упали от усталости. Обнявшись, чтобы согреться они уснули богатырским сном.
Муму проснулась от громкой музыки. В кафе на набережной звучала бессмертная песня Celine Dion – “My Heart Will Go On”. Она осмотрелась вокруг и увидела Ингуса, который стоял на носу (очень символично для Ингуса) корабля и смотрел куда-то вдаль.
«Привет, Ингус»,- тихо сказала Муму.
«Я изменила свое мнение. Они сказали, что ты можешь быть…»
«Дай мне свою руку», – прервал ее Ингус.
«Теперь закрой глаза. Продолжай. Шаг вперед. Теперь возьмись за перила. Держи глаза закрытыми, не подглядывай».
«Я не подглядываю»
«Еще шаг к перилам. Держись. Держись. Не открывай глаза».
«Ты доверяешь мне?»
«Я доверяю тебе».
«Хорошо, теперь открой глаза».
Муму расправила, словно крылья, передние лапы, а Ингус держал ее за талию, не давая упасть за борт. Корабль с огромной скоростью плыл к бесконечному горизонту
«Я лечу, Ингус!»
«Эври найт ин май дримз
Ай си ю, ай фил ю
Зэт из хaу ай ноу ю гоу он.
Фар экрос зэ дистэнс
Энд спейсиз битуин ас
Ю хэв кам ту шоу ю гоу он.
Ниэ, фа, уээревэ ю а
Ай биˈлив зэт зэ хат даз гоу он
Уанс мо, ю оупэнд зэ до
Энд юэ хиэр ин май хат,
Энд май хат уил гоу он энд он.
Лав кэн тач ас уан тайм
Энд ласт фор э лайфтайм
Энд невэ лет гоу тил уиэ гон.
Лав уоз уэн ай лавд ю,
Уан тру тайм ай хоулд ту
Ин май лайф уил олуэйз гоу он.
Ниэ, фа, уээревэ ю а
Ай билив зэт зэ хат даз гоу он
Уанс мо, ю оупэнд зэ до
Энд юэ хиэр ин май хат,
Энд май хат уил гоу он энд он.
Юэ хиэ, зеэз насин ай фиэ
Энд ай ноу зэт май хат уил гоу он.
Уил стей, фэревэ зис уэй
Ю а сейф ин май хат
Энд май хат уил гоу он энд он».
