581 Views
2014
* * *
Темень. Керченский пролив.
КэПэПэ. Два БэТээРа.
Документы предъявив,
колесишь. Прощай, карьера.
Степь да степь, звезда Звиздец
негасимая. Отваги –
ноль. Воздушный холодец,
тарахтенье колымаги.
И куда тебя несёт
за сопливыми войсками?
Что прижалось, не поёт,
у тебя в груди скребками
рвёт, сигналы подаёт?
* * *
Блокпост минуя, обрати
внимание на Севастополь,
дождём затянутый. Пути
к нему стекаются. Дошлёпал,
доехал, спецкорреспондент,
разглядывая можжевельник,
подёрнутый дождём, нет-нет
прикидывая, сколько денег
осталось… Город – водосток.
Неразбериха возле штаба
ЧФ, за штабом – грохот, вздох
над грабом, зарослями граба.
* * *
Последним поездом из Крыма,
ночным – ты-дык, ты-дык, ты-дык.
Очнувшись утром, образина,
сидишь, встречаешь материк,
нагрянувший степным простором,
весенним наливным Днепром.
Вагонное окно, в котором
торчишь бесформенным лицом,
уносится как можно дальше –
на киевский ж-д вокзал.
Ты-дык, ты-дык… Сидишь, тишайший.
С той стороны – садовый шквал.
* * *
КТО разворачивается в Тобольске –
это снится мне, это репортёрский
сон, помноженный на синдром
репортёрский тоже. Куда деваться?
Не пытаюсь дёргаться, разбираться.
Историчен сюжет, хорошо знаком
помешавшимся на таком
и другим, которые уцелели.
КТО в Тобольске – не в самом деле,
слава богу. Отбой, живём –
понимаю, утречком просыпаясь,
на восход, на улицу обращаясь,
где прозрачный летний дымок дымком,
бесконечен и невесом.
* * *
Грозненский ж/д вокзал, донецкий аэропорт…
История любит кровавые бастионы.
Информация о потерях её не берёт,
не колышет. Глянь, что у девочки в телефоне –
фото-, видеосвидетельства, беспросветный ад.
Выкладывает крошка в социальные сети.
Ставьте «нравится», если нравится чёртов «Град».
Кому надо, сами смотайтесь, проверьте.
Будет вам счастье вечное, правильное добро,
приветы посредством кочующего железа.
Как говорил один мой старый приятель: «Бро,
ситуация штатная». Антитеза –
снегопад. Запрокидываю табло.
2015
* * *
Гой ты еси, русская речь под чёрным флагом ИГИЛ.
Что там в паспорте? Краснодар? Тольятти? Нижний Тагил?
На «Тойоте хаоса» песчаные междуречья
проверяешь. Наносишь, получаешь увечья.
Гой ты еси, русская речь. Сопровождая джихад,
обретаешь международный статус, новый формат,
при котором Лермонтов, Толстой, Солженицын, Бродский
не котируются. Котируются наброски
огоньком, тротилом, железом. Как завещал халиф,
превращённый в пепел ударом БПЛА «Кардифф».
Здесь, под чёрным флажком, что есть память о человеке?
Пепел очередной сожжённой библиотеки.
* * *
Что у тебя в сумке? Тора или Коран?
Или Новый Завет? Пипец! Ты попал, приятель.
Комендантский век, а он не боится. Пьян
или под кайфом? Нет? Жидобандера, предатель,
кафир проклятый. Зловредное на уме
у тебя, экстремист, душара. Пойдёшь на дыбу.
До конца прочувствуешь и узнаешь. Не
признавать единственно верный выбор
вздумал, подлец. Ишь ты! Мало гнобили вас?
Мало переселяли? Мало уничтожали?
Огонь, вода, – разумеется, без прикрас, –
и другие пыточные детали
для тебя найдутся у нас, п…..с.
* * *
Надпись «Гимры» на бесхозном вагоне.
Здесь не до шуток, пойми.
Штиль, красота, ни стрельбы, ни погони,
маленький-маленький Ми-
24 стрекочет, рокочет,
близится…Ррраз. Пролетел.
Я же сказал, не до смеха. Короче,
всё это – новый раздел
в книге террора и антитеррора
местного… Ой, не грусти.
Съешь абрикос на краю разговора
горя, отчаянья и
зыбкой надежды на фоне погрома…
Да уж, хорош абрикос.
Пробный раскат перезревшего грома.
Словно состав под откос.
* * *
Тяжёлая огнемётная система, благослови
наших врагов и друзей огнём-растворителем. Очень
они провинились: вспомнили о мире и о любви
враги, друзья о независимости вспомнили. Прочен
был когда-то дружеский выбор, с врагами вражда прочна
была когда-то. А нынче… ой… за расстройством расстройство.
Ни вражды, ни дружбы. Странные какие-то времена.
Издержки, правда, компенсируются полезным свойством
огнеупорной малышки – неспособностью рассуждать.
Ай, молодца, дорогая! Плесни ещё огнесмеси
друзьям и врагам! Постарайся не расплескать,
а то возрадуются, чёртовы бесы:
друзья и враги – изменники и балбесы.
По-другому их не назвать.
* * *
Что мне шумит? Что мне гремит?
«Тойота хаоса» летит.
Летит, громит напропалую,
по плану или по пути.
Остаться лучше взаперти,
не любопытствовать в такую
погоду. Мало ли, горячий
привет передадут. Помрёшь.
Кто, от кого – не просечёшь.
«Тойота» промелкнёт… Апачи,
команчи, басмачи, абреки.
«Тойоты» не было тогда!
Плевать. Беда всегда беда.
Везде достанет, хоть в «Артеке».
Дотянется, трындец-вода.
* * *
За Буйнакском посты-блокпосты.
Мелкий дождь засевает предгорье.
Диктофон – чтобы впитывать горе.
Фотокамера – для красоты,
для увечий: отснять-переснять,
перекинуть в компьютер, в соцсети.
Мелкий дождь налетел на рассвете
и остался, записан в тетрадь.
Пригодится. Любые штрихи
пригодятся: блокпост, БТРы,
разговоры о выборе веры
и название «Карамахи».
2016
* * *
Взойди на Тарки-тау, обернись
на город-порт, на море, на равнину,
лежащую за морем. Вверх и вниз
маршрут почти один и тот же — из
Махачкалы в Махачкалу. Причину
заставившую вновь пуститься в путь
искать, по сути дела, бесполезно.
Текут вода, водица, нефть и ртуть.
Кровь, сукровица, если полоснуть.
Но это уже слишком, если честно.
Куда честнее будет промолчать,
чем говорить, когда взойдёшь. Минута
и направляешь мокасины вспять.
Нет-нет, не вспять. Ведь город не узнать –
темнеет небо, тень бежит гулять
и дождик начинается как будто.
* * *
Дочкин блокнотик открыв, делаешь пару набросков.
Сделав, откладываешь. Там теперь тоже Кавказ
Северный: вместо посёлка – смесь из камней и досок;
в городе возле мечети – полицейский УАЗ.
«Ну и художник. Балда. Выискал, где развернуться».
За собой подчищая, будто и не рисовал,
снова берёшь, извлекаешь, чтобы не лохануться,
чтобы ребёнок вопросов лишних не задавал.
«Рано ещё. Подрастёт, обсудим. Если захочет».
Вырванную страничку прячешь в одном из томов
Потто. Идёшь на балкон. Фасады торговых точек
светятся, проистекает осень из-за холмов.
СевКав-99
Утром седьмого августа я включил
новости и пропал, погряз.
Или наоборот. Но что было сил
оглушительный новояз
оглушил меня, выбил из колеи,
проредил, перевоспитал.
И с тех пор истрачиваюсь на твои
поводы: ментовской хинкал,
диетический джихади-шашлык…
горе горское, вот и всё.
И летят параллельно, почти впритык,
обозрения колесо,
оборзения колесо,
озарения колесо.
* * *
Мама, я звоню из Махачкалы©.
Минеральные Воды не вдохновили.
Виртуальным бризом голос муллы
бросает в квартиры и автомобили.
Милая, звоню из Махачкалы.
Ты не поверишь, в поезде документы
только у меня проверяли. Злы,
меня одного сквозняки-моменты
до костей пробрали, курлы-курлы.
Мелкая, звоню из Махачкалы,
где уже не «курлы», кое-что иное –
скорострельное утреннее, дневное
и т. д., беспощадное, броневое,
где морские дали светлым-светлы.
* * *
Красные струги плывут, плывут по реке
мимо Невьянской башни, мимо башни Сююмбике.
Кто на вёслах? На вёслах наши мечты и надежды,
страхи, комплексы – всё как прежде.
А кто на причале в старинном растрёпанном парике?
Наша погибель. Причалить или проплыть –
не вопрос. Но она не перестанет глазеть, следить,
караулить на каждой следующей остановке,
не меняя экипировки –
паричок, сюртучок на костях…Ни зарезать, ни застрелить.
Красные струги плывут и плывут в Москву,
существуя, на самом деле, только в башке, в мозгу
начертавшего эти строки плохого поэта.
Мимо водки и винегрета
пролетают большие снежинки, формируя тоску.
2017
* * *
Плато вечернего покроя,
«Каспийск – Махачкала» автобус,
нахлынувшая паранойя,
гэбэшный персиковый корпус,
на Дахадаева мелькнувший…
Да мало ли чего навскидку
воскреснет в памяти бэушной,
откатится гранатом. Нитку
истёрло, но не оборвало.
Не то что у твоих героев,
похищенных, пропавших (зала
покойников)… И обустроив
пространство нынешнего текста,
бредёшь-плывёшь не в чистом поле, –
то – бурлаком, а то – плавсредством, –
рекой чужой сердечной боли.
* * *
Ёбнешь пивка, прикорнёшь
на раскладушке скрипучей.
Город приснится не лучший,
но и не худший, где дождь,
засуха, море, хребет
Тау и трасса-терраса
до пограничного Хаса,
горе-маршрутка, щербет,
щебет, концерт SMS…
Ни перестрелок, ни взрывов,
ни похищений. Все живы,
все, обагрившие здесь
кровью своей тротуар,
выпавшие на повороте…
Вздрогнешь, проснёшься. По морде –
слёзы. И где-то – комар,
ноющий, словно зурна,
словно горнист на рассвете.
Ты у него на примете
будучи тоже в ответе.
И тебе тоже хана.
2018
* * *
То ли на юг поехать,
то ли принять ислам…
Единственная помеха –
сам,
книжный червяк, бездельник,
так себе стихоплёт,
родившийся в понедельник
крот.
Что бы ты ни придумал,
где бы ни отошёл, –
особенная фортуна,
мол, –
милый гиперборейский
ветер (привет, озноб!),
вирусный, постсоветский,
тающий над железкой,
тебя поцелует в лоб.
* * *
«Империя периода упадка…»
Фраза из книги, фраза из ФБ.
Стоп! Самолёт заходит на посадку.
Стоп! Поезд приближается к тебе…
Состав дрожит. Степь действует по флангам.
Угрозыска сотрудник на чеку.
Тьма наползает. Огоньки бегут –
в ночи незаживающая ранка
любой из них. Но утром проводница
объявит, что вот-вот Махачкала.
Уже на месте перекусишь пиццей,
жене отпишешь, встав из-за стола.
Отъедешь…Горы, горы, горы, горы –
страдание сокрытое. Щелчок –
картинка, постоянный маячок
для памяти на будущее. В сборе –
пейзажи, обрамляющие ужас
родительский; симптомы КТО –
посты, посты, посты; жена без мужа
(похищен неизвестными). Всё то,
о чём у нас давно предпочитают
не знать, не думать. «Чудные чуду!» –
и ты воскликнешь (в рюкзачок беду)
в гостях, в селе на склоне Тарки-тау.
Возрадуешься, типа. Через часик
«аварский квас» тебя переберёт.
Рассветная попутка довезёт
до центра и оставит на террасе
приморской. Три минуты до вокзала.
А там – плацкарт, бельё, ночной транзит.
Уже во сне услышишь свист металла:
империя, – ни много и ни мало! –
вздыхает, хорохорится, трещит.
* * *
Балахани проехали, дальше – Большой Гоцатль.
Солнце, начальник над гарнизонами,
лупит по лобовому, серчает: «Открой WhatsApp,
выдай пароли дядям с Трезорами,
верными псами, электрошоком, стволами». Ствол –
ворон ручной, на нервах взлелеянный.
Горы мелькают – не то лезгинка, не то футбол.
Мчится маршрутка между аллеями
горней и преисподней. Не думаешь ни о чём.
Солнце, подельник друзей империи,
фигачит по боковому специальным лучом.
Боковое сыплется. Жизнь стелется кумачом,
тает на фоне скальной материи.
* * *
«Уренгой, Сургут, Тюмень –
просто фото на страницах
в соцсетях. «Прощай, сестрица!
Всё отлично!» РГН,
АКС, предгорный марш,
Просто встреча со спецназом…»
Затупился карандаш.
До вечернего намаза
надо посетить магаз,
загрузиться лимонадом,
лавашом. Тут, кстати, рядом.
Море, как пустилось в пляс
ночью, до сих пор гудит.
Вместе с ним рельефы места
остывают, словно шрифт,
формируют сгустки текста.
* * *
Господи, спаси нас от помыслов о блицкриге,
от желания заселфиться с гранатой на фоне Риги,
Киева, Кишенева… Список можно продолжить,
но лучше остановиться, на участке заныкать вожжи,
на дрова пустить уцелевшую колесницу,
пулемет – в музей поселковый, а лошадь – на репетицию
в цирк. Если повезёт построить горе-карьеру –
распрекрасно. Это лучше, чем подохнуть за чью-то веру
в деньги или царствие. Родина на апгрейде,
казалось. Но опять молва о грядущем великом рейде…
А я на диване стихи потребляю хмуро.
Мне приснилось, что наш единственный шанс — культура.
Денис Колчин
Родился в 1984 г. в Свердловске. Окончил факультет журналистики Уральского государственного университета им. А. М. Горького. Публиковался в журналах «Урал», «Новая Юность», «День и ночь», «Знамя», «Звезда», «Октябрь» и др. В качестве военного корреспондента работал на Украине (2014), Северном Кавказе (2015–2019), в Нагорном Карабахе (2020). Автор книг: «Подготовительный курс» (стихи, 2017); «Кинжалы и гранатометы. История войны на Северном Кавказе. 18–19 вв.»; «Фронтир» (изд. «Кабинетный ученый», 2021). Живёт в Екатеринбурге.