512 Views
«Купина, купина, не потому, что ты — выше всех деревьев, осенил тебя Бог Своим присутствием, а потому, что ты — ниже всех деревьев, вселил в тебя Бог Свой дух»
(Шаб. 67а).
I.
В заброшенном хлеву, на берегу
немого неба, плещущего Ей,
Звездой, они во свет Его вводили.
Так много наяву произошло,
что вряд ли выберешь не сон.
У рек – Реки – он скажет им: «Реку»,
и сотни храмов вдаль – не став сильней,
стал строить человек – из крова пыли
ответят. И Нагорное Чело
услышит речь-молчание, не звон.
II.
Окно забито солнцем – панагия
у храма на груди. Ни снимешь, ни
притронешься, возможно лишь вернуть
Распятому поверх одежд. Нагие
к Тебе идут, не зная. Разожми,
дорога, пальцы-тропы, и на грудь
падут не толпы, но один, идущий.
Имущий стыд и свет. И не украсть
его исканий властность. Полотно
библейских букв в раю не смоют кущи,
в аду не воплотившаяся страсть.
Стена вдоль небосвода. Все равно,
дождем ли, солнцем выбито окно.
III. Владыка
Цвета неба, растертого по Его щекам, глаза.
Цвета воздуха вымыслы и догадки.
Все видно насквозь и ничего не видно.
По лицу – моему – сбегают прочь мультяшные слезы: я за
Тобой выглядываю и смотрю на него, посадка и складки
на одежде мужественны, как горы и тень их,
легки и стремительны, словно воды рек ночных,
и смех ребячлив, и свит, но
из самых невидимых – живых – лоз, и скрыт.
Учитель, зачем мне слышать, что он говорит,
если – Ты.
А он и сам виноград, и наводит мосты…
IV. Никози. 25 октября
Я не знаю, где больше Бога:
в развалинах, в новых, отстроенных монастырях,
в древних храмах с крестами и камнями, крытыми пылью;
в пустынях, – Боже, какие творишь пустыни! – в траве,
пропахшей капелькой утра, стертой подошвами, в осколках;
в мутной грязной воде, засасывающей, как берлога
медведя, взгляд, провожающий облако, в прах
обращенное, страх не узнающий, прячущий в боль и быль у
бытия на пороге остальное тело; в крове-
носных сосудах сгоревшей лозы после долгих ласканий огня, долгих…
Обрубки дома того и другого с перерезанными глотками
кирпично-каменно-серых колонн, деревья
черные, словно дыры, вырезанные из белой бумаги
воздуха, черные точки горелых сморщенных виноградин, за-
вершившие продолжение монастыря –
врастают в Его объятья.
Глотками здесь ничего не выпить. Каплями. И походка ми-
молетна, и чернильный пепел на перья
веток сгоревших ложится, и что-то пишется, аки
посуху, по бегущим дождям и летящим снарядам, день за
днем продолжается трапеза, песнь молчания для
разговорами, шутками тихими, смехом, врастающими…
Ничего не закончено, ничего. Не дашь
и гроша за цветущий сад, лишенный этих цветов.
Утешение выглядит как утеха.
Цеваот, Имя воинств шепчется, Саваоф! . . .
И чем тише звучит «Отче наш»,
тем слышнее эхо.
V.
Посмотри, вот враги твои – близкие,
вот домашние, вот враги.
Прежде Господа их не люби. Не люби. Нелю… би…
Но в дорогу бери.
Он настолько в своей беспощаден любви,
что ТАМ нет ни детей, ни родителей,
ни мужей, ни жен,
ТАМ нет встречи, одно
соединение.
С Ним.
VI.
А как пустим по воде
да князей да царей да солдат,
сколько этих бумажных корабликов вде-
то в детство, а мы-то, а мы-то… Летят
то ли птицы-бескрылицы, то ли
перелетные пущи неволи.
А как пустим по нигде
да чужих да своих да селян,
чтобы вздрогнули храмов кольчуги,
что дворцы-молодцы, что лачуги,
все одно, пепел пел, сыт и пьян,
не дарив отраженья Звезде.
А вода, а вода, а вода
обмывает нелепую грязь.
Вот отпустим мы сами, смеясь,
эту жизнь и вернемся сюда.
Как положим во гроб эту грязь,
да схороним царей и солдат.
Приходите, любые, резвясь
на Ладони – пусть капли летят.
VII.
Возможно, самое сердце Картли.
Возможно, просто соль чернозема.
Черна зима будет, низок карлик
или высок – несладка истома.
Не приторна, не притворна, вряд ли
она останется, разъезжая,
что певчий дрозд некрылатый, в поле
засеянного облаками и взглядами неба.
Что мне до тебя, земля нечужая,
когда есть выше земель и смоли
ночей, как горечь моя нелепа.
Есть невозможнее остального.
Немыслимое “Идете?”
Истина тянет дальше. И Слово
жаждет вернуться-вырваться прочь из Плоти.
VIII.
Подвергнута очарованию, знаю:
здесь что-то, по чему скучает
придуманное во мне, которое больше меня,
и сравнявшееся со встречей.
Даже в самой середине хожу по краю,
смотрю, как на храма плечах нет
одежды, надежды, их среди дня
забирают и входят внутрь священник, певчий.
Окно действительно забито солнцем. И кирпичи
ложатся на купол снизу и изнутри.
И растаскиваются три свечи
воздухом. Я посчитала: три.
Можно креститься, можно молчать и петь.
Мир увеличивается на треть,
переходя из воды на твердь.
Жизнь – это вывернутая смерть,
если сверху смотреть…
IX. В сторону и вверх (30 октября 1944 года и просто октябрь)
Ближе не подходи, говорю любому, который издалека
близок чрезмерно, не подходи, чтобы я, из желания прикоснуться
созданная, не узнала, как к тебе прикасаться.
Перечисляю далее имена, места, виды, улыбки, морщины, легка
на безмерность, лишенную безрассудства.
Изучая ландшафт подробностей боли, не нахожу абзаца.
– имена из Имени…
изыми, отними меня,
вынь да брось на нож
Твоей милости, Бож… –
Только люди способны разорвать пейзаж,
направляясь в разные стороны,
не давая взгляду продолжиться как воскреснуть.
Потому Ты столь целен, что никому, ни к кому? Отдашь
разве дали Свои как дары? Скоро мы
их забудем. И сумрачный лес, муть
болот нас зашепчет. Невозможна ненависть
к аду, злу, уравненье неравное, и вовеки и днесь,
пробивается дым – расстрел
чистоты непрозрачных листьев. Как Ты посмел
так возлюбить нас, как нам не сметь,
вот я слышу шепот, как слышу смерть.
Анна подтолкнула сестру: Марго, выпрямись.
Это спасло их, нагих. На несколько месяцев. Здесь.
Мать отшвырнули расстрелом. Голые души, тела, так много,
что и сегодня нет расстояния, нет «надолго».
Только ли я их вижу через сгоревший иссиня-
черный виноград, снаряд в миниатюре?
Ты был в теле народа этого, Сыне.
Горькую гроздь целую, чувствую пули.
Как хочу я думать, что Ты приник
к их губам и спинам. Дневник
Анны Франк Бог листает, видимо, на досуге.
И деревня спит, и ласкаются кобеля и суки,
провожая страждущих посторонних
невзрачным лаем.
Миллионы пепла спят на Его ладонях,
только мы, несчастные, не проснувшись, не засыпаем…
X.
У меня так мало времени, чтобы говорить тихо,
владыка, что слова разрываются прежде чем
воплотиться. Но точно знаю, что.
На руках у Вас линии заплелись, будто лозы, и хо-
рошо Незнакомый, отражением в воде высечен,
сквозь зрачки винограда, как чрез решето,
сквозь дыры в стенах: глазницы овальных окон –
чем больше разрушено, тем сильнее Он,
и место выглядит настоящим –
смотрит на разных, ходящих под боком,
и сморщенная чернота – что гвоздей – колонн,
меж которыми сможете, выращивает: «Обрящем».
Причастны – не причащены, невнимательно ходим
в пространстве, побиваемом камнями, но с навыком Лика,
и благодарение пробивается в голосе.
Здесь самый естественный вид. Не тупик и не родин
бессмыслица – выход, здесь выход, владыка,
что крыша и окна, коли небо сбывается вскорости.
Идите. Не знайте и знайте. Мельчайшими грузами
пригнута, вослед растяну все свои палестины.
Что нового скажете мне? Ничего. Уже узнано.
Поступки единственной Поступью неотвратимы.
XI.
Эта почва с лицом из оспы –
вмятины выпавших бомб,
чьи недолгие черепа
превращаются в громкую псевдопамять,
остаются саднить, словно Он опирался
пальцами, нагибаясь к Земле.
Был бы ребенок – рос бы
среди этих развалин, он б…
он б… заикаюсь, глуха, слепа
к прапрощению, смог избавить.
Ветер тени кружит, и безумная сальса
бывшего пороха посохом бьет по воздуху, сле-
дуя ветру любому, и веру любую
унося в сжатой пальцами почвы горсти.
Не грусти пред Распятием, Отрок. Твой лоб я целую,
прикасаясь к измятой земле. Выпрямляясь, прости.
XII.
Красные капли листьев качаются над травой…
Осень стекает с них, как с гуся вода.
Будь со мной, говорят развалины. Будь со Мной.
Капли в Картли вымоют города.
А пока опрокинем твое вино.
И прольется кровь Твоя в нас, за нас.
Если Ты простил, то давным-давно.
И просить прощенья как в первый раз.
XIII.
Прочитай мне псалом, Всемогущий, о вечном, нетле…
Что еще среди нас Ты на этой чреватой Земле.
Я частица Твоя, Ты частица во мне, – целиком,
Ликом, залитым речью, молчаньем, прочти мне псалом.
Пепел хлеб мой, и слезы вода, ризы созданных для
нас Земли и небес тяготят. Дарованием для
простирание мыслей моих, где невидим предел,
на кифаре, кимвале, безмолвье, где Дух не редел…
Не понять. Не объять. Не обнять. Но коснуться Твоих
сотворений. Вселенной, нутром Твоим, вывернут вихрь
наизнанку. Стою у подола, поверив почти.
Я услышу. Услышу. Услышу. Ты только прочти…
XIV. Речитатив альта (Du lieber Heiland du)
Лодка похожа на рыбу, тихо плывет,
слегка царапая воду, в ней никого, но кажется, будто Кто-то
смотрит помимо, поверх. Приготовляю, грешная, из тишины бальзам,
чтобы успеть не умереть-натереть и те-
лом прикрыть этот дух, лишающий страха.
Молчание – единственный наш язык. Полет
молчания всех, кого так люблю, ломает линию горизонта.
Ты отзываешься через время. Сам –
жить-умереть не страшно, Явленный в красоте
с голосом Баха.
Отдаляется – обнажается лодка, Стоящий в ней
тихо ведет сквозь рассыпанный рис городов,
видишь, шепчу, вон там мой, но Он смотрит вперед.
Будто вослед. Преткновенья ни камню, ни ветру.
Стать гребцом бы, как по струнам, ударить по веслам,
если были бы. Но верней
нет направления, чем неименье его. И улов
так велик, что почти незаметен. И в рот
забивается мир рассыпчатый, свет у
ног Его не мерцает и кажется взрослым.
Чтобы быть настоящим ребенком. Надо вырасти.
До небес. До земли. Выше травы не поднимаясь, ниже
звезд не спускаясь. Но Он смотрит вперед и
берет всю невнятную речь на Себя. Пяты клавиш,
они одни, сохраняют шаги Его.
Это я, говорит душа, люблю, потому не прошу милости.
И не брошу. И не бросишь. Да? Говорит душа. Мы же
одной воды. Мы же… Вот из будущего выходят роды,
их лица не узнать. Ты и прошлого не оставишь.
Час Твой – часть только, празднуй, Дух, торжество.
Где-то трава открылась вослед уходящим шагам,
возобновленная на асфальте воображением.
Душа шелестит в теле, что бабочка возле неба,
и выбирается, складывая крылья,
и голос ее – исчезновение.
Не хотела бы, Радость Моя, видеть смерть Твою там,
тень Креста, ложащегося ожерельем
вкруг иссушенной не искушенной планеты, и просится ХХлеба
даже в прожитом веке и не пережитом, и в этом тревога усилья.
Послужу душе, тяжела уже, где же Ты, иже…
След Твой хлеб мой, да не вем и я…
XV.
Сильна, как смерть, любовь. О Сыне Божий!
Как Ты похож на нас… Как непохожий
на нас, подобен, слит со Всеединым.
В Тебе проснуться днем необратимым.
В Тебе остаться каплей, океаном,
мечом воздушным и огнем желанным.
Точить и не дробить одежды в камне.
Уйти в Тебя. И за собой, пока мне
позволено, оставить двери. Настежь.
Каким Ты светом мир нездешний красишь?
Зачем…
Ко мне повернуты спиною,
спят полюса. Прощенье. Но какое!
Октябрь-ноябрь, 2008
Примечания
Никозская епархия – одна из 12 древнейших епархий христианской Грузии, созданных в V веке царем св. Вахтангом Горгасали, тогда же перенесшем столицу Грузии из Мцхета в Тбилиси. Во время событий августа 2008 года село Никози было частично разрушено, полностью уничтожены монастырь и Дворец епископа IX-X вв. рядом с церковью V в. и колокольней XVII в. Митрополит Никозский и Цхинвальский владыка Исайя с послушниками чудом остались живы, задержавшись в трапезной.
Шаббат – сокращенное название одного из трудов талмудической литературы
Цваот (иврит, в русской традиции Саваоф) — множественное число от цава, войско на иврите. Часто употребляется в сочетании со словом «Бог» — Бог воинств. Это имя может означать как «Господь воинств Израилевых», так и «Господь воинств Ангельских». В этом имени идея Бога как всемогущего Владыки всех сил неба и земли, так как по библейскому представлению звезды и другие космические явления — тоже своего рода «воинства», повелитель которых есть Бог, как Иегова Саваоф — «Господь сил» (1Цар. 17:45; Пс. 23:10, Ис. 1:24 и др.)
30 октября 1944 года. Селекция в Освенциме: Менгеле и женщины Франк. Ленни Бриллеслейпер вспоминала: “Нас палками выгнали из барака, но не послали на работу, а собрали на площади для общей переклички и заставили раздеться догола. Так мы простояли день, ночь и еще один день. Иногда разрешали лишь чуточку размяться и время от времени кидали нам сухие куски хлеба. Потом плетками погнали в большой зал, где было, по крайней мере, тепло. Этот зал, где и собирались провести отбор, был залит нестерпимо ярким светом. Офицер, в руках которого находилась наша судьба, был никем иным, как самим Йозефом Менгеле”. Менгеле отправил Эдит Франк, мать Анны, направо – к больным, которых отправляли на смерть. А вот и дочери: “Пятнадцать и восемнадцать лет, голые, худющие, под безжалостными взглядами фашистских офицеров. Анна смотрела прямо перед собой, она подтолкнула Марго, чтобы та выпрямилась”. Это “помогло”: Менгеле оставил девушек жить. Они прожили еще несколько месяцев.
Детали взяты из Живого Журнала о. Якова Кротова.
Речитатив альта (Du lieber Heiland du) – О Ты, Спаситель мой (нем.). Иоганн Себастьян Бах, «Страсти по Матфею». Из либретто. Иисус: Что смущаете женщину? Доброе дело сделала она для Меня! Бедные всегда будут с вами, а Я не всегда буду с вами. Вылив благовоние на тело Мое, она сделала это для Моего погребения. Истинно говорю вам: где ни будет проповедано это Евангелие, во всем мире, будут говорить и о том, что сделала она, в воспоминание о ней.
5 (9). Речитатив альта (Du lieber Heiland du)
О Ты, Спаситель мой,
Ученики Твои в раздорах,
Права Твоя раба,
Бальзамом плоть Твою
Для гроба приготовит.
Пока молю дозволить мне –
Из глаз моих потоком слезным
Омыть твою главу смиренно.
6 (10). Ария альта (Buβ und Reu)
Каюсь, винюсь,
Грех мне сердце разрубил,
Пусть же капли –
Мои слезы –
Благовонием Тебе,
Иисусе верный, станут.
Вем – первое лицо от «ведать». ВЕДАТЬ, ниж. вести, церк. ведети; ведывать что, знать, иметь о чем сведение, весть, ведомость, знание. Толковый словарь В. И. Даля.
Инна Кулишова
Родилась 21 марта 1969 г. в Тбилиси. Окончила с отличием факультет русской филологии Тбилисского государственного университета. Защитила первую в Грузии диссертацию по поэзии Иосифа Бродского. Публиковалась как автор стихов, эссе, статей и переводов в поэтических антологиях и научных сборниках России, Грузии, США, Израиля, Украины, Англии, Польши, Дании, Бельгии, Узбекистана и т.д. Стихи переводились на грузинский, английский, украинский языки. Участник и организатор международных научных конференций и международных поэтических фестивалей. Соавтор и составитель Антологии грузинской поэзии на русском языке (X-XXI вв). Автор книг стихотворений «На окраине слова» (Израиль, «Pilies Studio», 2000) и «Фрески на воздухе» (Москва, изд-во Е.Пахомовой из серии «Классики XXI в.», 2014). Член Грузинского ПЕН-Центра. Фото на аватаре: режиссер Владимир Макарихин.