684 Views
Часа в четыре, утром…
Часа в четыре, утром… и неважно,
какой страны, какого дня и года,
фашист откроет люк у самолёта,
чтоб сбросить бомбы «счастья и свободы»
на город X, что очертаньем ляжет
расплывчатым – не разбудить младенцев
настольных ламп свеченьем, с колыбельным
мурлыканьем котов, в сиянье белом
над их кроваткой и над миром целым
часа в четыре, утром… Был Освенцим,
был Бабий Яр, теперь распятой Бучи
остывшие тела, что у обочин
дорог упали с той проклятой ночи
и дня, что память воскрешать не хочет,
к затылку ствол приставивши колючий.
Как жить теперь, скажи? Изрезать вены,
чтоб с болью тела приглушались звуки
расстрела ангелов, поднявших к небу руки?
Молчит непаханое поле, множа муки
кровавой бойни в городах земли священной.
Анемоны Мегиддо
Цветенье анемонов – капли крови,
«девичий цвет», «невеста» Галилеи.
Аэродром Мегиддо этой новью
поляны осыпал. А те алели,
как будто знаком, символом далёкой
и честной Украины, из развалин
разрушенных кварталов, чёрным оком
глядящих в мир. Там мартовских проталин
не встретишь. Грязью гусеничных танков
с радиоактивной пылью на капоте
покрыта Украина, что подранком
прокладывает храбро путь к свободе.
Я отвернусь. Невыносимо взгляду
похожее на кровь земли цветенье…
И ненавижу. Воинским парадом
надежды – галилейский холм весенний!
У ручья Харод
Нахаль (ручей) Харод, расположенный у подножия горы Гильбоа, проходит по долине Изреели и впадает в Иордан.
Говорят, здесь библейский Давид победил Голиафа,
говорят, здесь Саул был убит в Изреельской долине.
У подножья Гильбоа ручей* в Иордан тихой сапой,
а потом водопадом в каньоне стремится поныне.
И базальтовых скал здесь достало, и песен Танаха,
взрывом силы зелёной и мартом израильским пьяный,
крутит струи свои и звенит по-весеннему нахаль,
истекая из туч дождевых – и в историю прямо!
Здесь мамлюки с монголами пили, и будущим крахом
их орды гордый нахаль звенел и катил свои воды.
Тот, кто с битвой пришёл – тот останется проклятым прахом
и стыдом своего же прозревшего позже народа.
На мосту постою. Заколотится сердце от страха
от высоких каньонов в глуби танахических истин.
Там ещё одуряюще свежею зеленью пахло
от молочных и клейких слегка проявившихся листьев.
В Капернауме
В Капернауме или Кнаф-Нахуме, который в начале эры был процветающим рыбным портом, Иисус поселился после изгнания из Назарета. Здесь он прожил три года. Согласно Евангелию в синагоге Капернаума Иисус подолгу читал свои проповеди, а также сотворил чудеса исцеления и воскрешения.
Настанет день – и в городе Христа
среди руин базальтовых весною
услышишь шум веков, прошедших строем
по берегу. И кажет местность та
дом рыбака и улиц полукружье
трёх лет Его… и Пётр, и Андрей…
и проповедь Нагорную, а в ней –
всё то, зачем наш мир беспечный нужен.
Уже была война. В глаза детей
и матерей уже стреляли танки,
и Украина гордая подранком
вставала грудью над планетой всей!
А я, под сенью храмов и садов,
о мире на земле моей молила,
и ощущала ласковую силу,
идущую от «вечных» рыбаков.
Цели и воскрешай мой хрупкий дом,
обрушившийся в ночь февральской стужи!
Иначе для чего тот город нужен?
И главное – а будет ли «потом»?
Из окопа
«Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела».
Н. Гумилёв
«Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела».
Жизнь-жестянка с полем боя схожа –
Столько раз крушила и секла!
Только каску высунешь с окопа,
Чтоб метнуть связующую нить,
Тут же и прихлопнет сразу, скопом,
Чтоб к земле привыкнуть не забыть…
Как душе прижиться в мире этом,
Там, где обесценены тела?
Где вчера разорвалась ракета,
Пыль ещё улечься не смогла.
Тиберийское
Так осторожно, что, по сути, не дыша,
уехать в Тверию к базальтовой светлице,
где тёмным камнем обрамляется душа
и где Кинерет у подошв Голанов мнится.
Там голубая даль, там, как во сне,
который снился, да забылся, волны
моторных катеров гудят во мне,
и бриз озёрный вздохами наполнен.
Я даже в воды не сойду, Я как монах,
закроюсь в келье от базальтовых историй,
Пичуг горластых, что щебечут на ветвях,
я поприветствую у райских акваторий.
И в том краю, где виноградный сок
меж нас вином струится, юн и грешен,
я наконец всплакну, что мне в висок
жестокий мир не целится как прежде.
Я в фокусе
Я – в фокусе. Меня хотят убить.
Не город, не страну, меня конкретно.
Не я, они решают, где мне быть
в кисельных берегах земли заветной.
И вот тогда по профилю ракет,
по белой траектории найдёте
тот громкий, страшный и мгновенный след,
и ясно, для кого, уже в полёте.
И не спасёт бетонная стена,
стальная дверь и воли сгусток вязкий.
Я – в фокусе. За мной пришла война.
Меня хотят убить. И это ясно.