405 Views
* * *
под пулями не пишутся стихи
в мерцании ракет и звезд нечётком.
под пулями стираются грехи,
по вырванным в бою трофейным чёткам.
прости меня, прошу, моя страна,
что в горле ком, когда всего нужнее
сказать: мы знаем, не твоя вина,
что есть на свете люди, ада злее.
попы кадилом машут, верят в русь
и кришнаиты бьют в свои там-тамы.
как здорово, что смерти не боюсь –
сказал поэт, что знал похлеще драмы.
чем больше я живу, тем все сильней
плюю в лицо, кто тешится о братстве.
и в небо ухожу – оно синей
чем взгляд парнишки, павшего в луганске.
* * *
мой враг, что убеждал меня, что друг,
прорвал сегодня сектор обороны.
сказал: так нужно, ибо там для двух
нет мест, как для каабы и иконы.
остаться должен то ли друг, то ль враг.
и не иначе. боливар тяжёл, мол.
и я обязан выбрать свой госзнак,
из двух сторон одну назвавши домом.
друзья всегда умеют убеждать –
особенно под дулом автомата:
продать свои отечество и мать,
но посулить достойную зарплату.
коту под хвост все эти восемь лет.
горит огнем оплот земного рая.
поможет лишь петля и табурет,
где говорят: друзей не выбирают.
* * *
мне подарила родина войну,
а раньше были голод и больницы.
а где-то фриц в берлинскую весну
жрет стейк и фройляйн бьет по ягодицам.
поэт писал о тряске двадцать шесть
лет жизни, у меня их – двадцать девять.
не думаю, что смогут мне зачесть
три года сверх и что-то с ними сделать.
мне надоело вздрагивать в ночи,
хвататься за таблетки, автомат ли,
а может быть, хватать во тьме ключи,
купив какой-то пресный суп с томатом,
поскольку снова голод на безнал.
страна мне подарила только боль, но
к тому ж – молчанье. ибо – трибунал.
молчать!.. молчать, пока не скажут «вольно!».
и я грызу и грыз рябой кулак,
я не скулил – я скалился и злился,
что кто-то получает просто так,
а я, поди, неправильно молился.
ведь кто-то должен спину гнуть в стране,
что требует всегда разрыв аорты.
а мир глядит, как мы горим в огне
и смотрит, как мы бьем воландеморта.
за спинами за нашими стоит
и подстрекает – бей сильнее, справа!
а в это время пули, как магнит,
как гвозди проникают не в варавву.
да, чувствовать себя всегда другим,
мессией местным, уличным бродягой,
чтоб кто-нибудь и именем твоим
воспользовался, сбив величье флага.
корабль русский, видно, нам с тобой
одним путем. ведь я – наёмник бога.
и сделав все в стране очередной,
я понимаю – вечна лишь дорога,
а пункты – суета. так, значит, бей,
расхлебывай заваренную кашу.
и покорми одесских голубей:
последний символ мира в жизни нашей.
* * *
если ты захотел убежать из насиженных мест
и, вперёд выдвигаясь, покинуть обыденный ряд –
не забудь, что Мессию в конце ожидает свой крест,
а тирана в конце ожидает свой бункерный яд.
длинен путь или краток окажется в царстве теней
и на сколько в итоге взойти ни придётся вершин –
от креста не уйти на высокой голгофе своей
и не выплеснуть яд ни в лицо, ни в цветочный кувшин.
всё уже решено, если ты на величия путь
заступил, ты заплатишь сполна и за тьму, и за свет.
жизнь нужна для того, чтобы к смертному ложу прильнуть,
как к родной колыбели, в которых различия нет.
* * *
словно в аквариуме, мутней
мир за пределами стылых вод.
взрывы, стенания, мор огней.
я не живу. я закопан под.
я просто рыба. и кровь хладна,
как и зрачки мои – лишь бельмо.
так как у гибели жизнь – одна,
нужно успеть умереть зимой:
русский иван по зиме придёт,
я же оставлю ему привет:
чтоб он порвал свой паршивый рот,
рыбий обгладывая скелет.
* * *
а я солдат российских войск.
и я уже давно не знаю
войны благопристойных свойств,
где честь важней законов стаи.
мне говорят, я террорист,
что я попрал людское всуе.
а я на деле белый лист.
мне восемнадцать. я воюю.
так говорили мне: «внемли,
что запад – это горсть уродов.
клеймо преступника Земли
беспечней, чем врага народа».
и я воюю за страну,
в которой ничего не значу.
и, оказавшись лишь в плену,
я понимаю всё и плачу.
и украинский постовой,
должно быть, верит в горе это.
звонит родителям домой,
что я живой и что приеду.
но с трубки той, как будто в рог,
я слышу вой и холод дивный –
как будто лучше бы я сдох,
чем предал родину, скотина.
и я живу в таком аду,
как все вы, братья по россии,
в неописуемом бреду
твердя одно своё «спасибо»,
что я не нужен никому:
ни родине, ни маме с папой.
как жить мне дальше одному –
не знаю. может, дальше падать.
но я отныне не солдат.
не знаю, ниже мне ли, выше.
но я зарыл свой автомат.
мне восемнадцать. и я выжил.
* * *
как будем мы немногим старше
и юность скроется от нас,
мы станет думать: счастье наше
уже не пощекочет глаз.
но неожиданно и спешно,
как растопив столетний лёд,
наш век, пройдя сквозь мрак кромешный,
рубеж иной перешагнёт.
а там – всё то же: чувства, песни –
хотя другие, а не те,
когда с тобою были вместе
мы на перейденной версте.
как будет нам, тридцатилетним,
вновь эту сказку открывать?
где, верно, участятся сплетни
и встанет детская кровать
среди двухкомнатной квартиры.
а всё другое – то ж и то ж:
открытие подарков мира,
что на минувший не похож.
и ты… а может быть, другая,
что так похожа на тебя,
напомнит описанье рая
из первых строчек Бытия.
ведь всё ж не умирать нам в тридцать,
как долгожителю-зверью.
должно быть, верю, так случится,
и сам себя я не убью.
тем паче возраст, зрелость, опыт —
коронавирус, боль, война,
скитанье зимнею европой –
нам в этом истина дана,
что мы давно, давно не дети
и в одиночку дальше плыть.
есть лучше ль парусник на свете,
чем сам сумел ты водрузить?
глаза в глаза с тобой увидясь,
припомним боль прошедших лет.
как будто синеокий витязь
кащею перебил скелет –
так побеждает в нас реальность
над прошлым веком, где мертва
его убогая наскальность
и все горячие слова.
теперь иное. мы умнее.
неповторимы свет и тьма.
и хоть познание ценнее,
но злее горе от ума.
Рисунок: Ольга Окунева (Россия, Владимир)
Александр Щедринский
Родился в 1992 году в Одессе, где и проживает. Автор поэтических сборников «Четверть комнаты» (2017), «Коды» (2017), «Хронос» (2018).