533 Views
Мастер чайной церемонии
Мастер чайной церемонии,
Президент Академии изящных искусств,
Археолог, художник и литератор
Господин Окакура
Пишет книгу о чае.
Чай – это наслаждение миром, говорит он,
Что внятно и Востоку, и Западу.
Чай облегчает усталость и радует душу.
Глоток янтарной жидкости может дать посвящённому
Соприкосновение с учениями Конфуция, Лао-цзы и Шакьямуни.
Чайная церемония – искусство передать мысль о том,
О чём говорить не смеешь.
Это радуга, сшивающая расколотое небо любовью.
Закатный свет мягко касается бамбука,
В напеве закипающего чайника слышны
Нежное журчание ручья и шелест сосен.
Давайте же выпьем чаю!
Чай, прозрачные листья-лепестки,
Облака в ясном небе,
Водяная лилия в изумрудных струях,
Космический закон в хрупкой фарфоровой чашке
Цвета слоновьей кости.
Мы стесняем себя в мелочах,
Ибо в нас таится мало великого,
Чаша наслаждения слишком легко
Переливается через край слезами
И осушается до дна жаждой бесконечного.
Но чайный мастер, подобно умелому арфисту,
Может извлечь прекрасную музыку из струн души:
Забытые воспоминания вернутся к нам,
Надежды, раздавленные страхом, засияют вновь…
Давайте же выпьем чаю!
Чайная комната – оазис
В печальной пустыне существования,
Где усталые путники пьют золотой эликсир
Из одного источника – высшего блаженства.
Взгляните вокруг:
Мы злы, ибо слишком много думаем о себе.
Мы никогда не прощаем другим, ибо знаем, что сами неправы.
Мы носимся со своей совестью – и боимся сказать правду другим.
Мы ищем убежища в гордости – и боимся сказать правду себе.
Образование поощряет невежество.
Религия – чтение морали, освященное цветами и музыкой:
Отнимите у церкви ее украшения – что останется?
Но когда трое попробовали уксус,
Прозаик Конфуций сказал про кислоту,
Будда заметил лишь горечь,
А Лао-цзы, игравший с пустотой, улыбнулся: «Сладко!».
Будем поэтами –
Давайте же выпьем чаю!
Господин Окакура завершил свою книгу
Рассказом о Рикью, великом мастере чая,
Принесшем столь много прекрасного в жизнь людей
И оклеветанном в глазах правителя.
Перед смертью Рикью провёл чайную церемонию для друзей,
Разбил свою чашку, дабы не осквернить никого несчастием,
Долго смотрел на порозовевшее лезвие меча,
Посвятив ему, ведшему в вечность, последнее хокку,
И с улыбкой ушёл в неведомое.
Культ чая, говорит господин Окакура
(И лицо его бесстрастно, а в глазах боль),
Посвящение себя Королеве Камелий,
А не бесстыдному Вакху или кровавому Марсу – так вы понимаете? –
Само по себе есть культ Несовершенного,
Слабая попытка создать хоть что-то возможное
В невозможных условиях, называемых жизнью.
Сколь много крови не пролилось бы,
Если бы враждующих успокоила терпкая, тёплая яшмовая пена!
Давайте же выпьем чаю!
Господин Окакура,
Археолог, художник и литератор,
Президент Академии изящных искусств,
Своей книгой о чайной церемонии –
Ведь такой красоте и гармонии нельзя не отозваться! –
Старался предотвратить мировые войны.
Он не смог изменить
Образа Японии в глазах европейцев,
Равно и не успокоил пыла соотечественников.
Как и в прошлом,
До спасительного оазиса добралось слишком мало путников.
Убитые – убиты.
Разрушенное – разрушено.
Сожжённое – сожжено.
Из каких лакированных чашек пили в Нагасаки?
Книга была переведена позднее.
Давайте же выпьем чаю!
О, давайте же выпьем чаю!
Чертежи
Завертелась твоя мясокрутка…
А. и Б. Стругацкие “Трудно быть богом”
За мною придёт Строитель,
Р. Киплинг “Каменщик”
Скажите ему – я знал!
Я в курсе, что плохи наши дела. Но не оборву строки.
Я вижу, что в воздухе гарь и зола, а реки черны и горьки.
Да, высоко поднялась волна безумья и пена лжи.
Я знаю о том, что идёт война. Но не трогай мои чертежи.
Мне скажут: “Речь о Добре и Зле. Пустяками не дорожи!”.
Но зло и добро истлеют в земле. Останутся чертежи.
И жизнь моя – лишь отраженье строк, с каждой формулой всё ясней.
Я знаю: беда пришла на порог. Но чертежи важней.
Пускай они и войне важны, пускай опасны вдвойне,
Но разум всегда превыше войны – и должен выжить в войне.
Когда убивают забавы для, когда расплавлен гранит –
Пусть кровь мою впитает земля, но чертежи сохранит.
Тому же, кто выживет – выдюжи, прочти, что сохранено;
Будь твёрд, одиночество выдержи – тебе вдохновенье дано.
Пусть будет твоя голова ясна. Улыбнись, спокойно скажи:
“Я знаю о том, что идёт война. Но не трогай мои чертежи”.
Люди северо-восточного ветра
Люди северо-восточного ветра
Узнаются в толпе –
Они точно знают, как выжить в давке
(Руки – в жёсткий замок вокруг рёбер,
Не прижиматься к ограждениям и стенам,
Ни в коем случае не падать);
Потом они будут оказывать
Первую медицинскую помощь,
А затем вторую и третью –
Не удивляйтесь, у них всегда с собой
Спирт, анальгетики, нитроглицерин;
Они сорвут ремень и перетянут рану,
А из сломанного бушевавшей людской стихией деревца
Получится вполне приличная шина
(“Доставьте в больницу –
Хотя бы это вы можете?”).
Люди северо-восточного ветра
Живут налегке в непрочном зыбком мире:
Нет фамильного фарфора и столового серебра
(Пластиковые тарелки, железная кружка,
Котелок, где крышка становится сковородкой,
Раскладной многоножка, выпускающий в мир
Щупальца-пилы, ножницы и отвёртки);
Нет многочасовых вычурных причёсок,
Расшитых бриллиантами вечерних платьев
И платиновых заколок к галстукам,
Равно как и сумочек от Версаче
(Волосы убраны в хвост, а чаще – коротко подстрижены,
Чтобы сложнее было схватить в драке,
И легче – пролезть между рядами колючей проволоки;
Куртка выбирается по непромокаемости,
Теплоизоляции и количеству карманов;
Свитер с большим, прилегающим к горлу воротом;
Обувь повышенной проходимости на толстой подошве;
Всё это неброских цветов:
Привлекающий излишнее внимание – потенциальная мишень;
А в альпинистский рюкзак-столитровку
Войдёт всё, что нужно в автономке,
Остальное будет безжалостно унесено
Северо-восточным ветром).
Люди северо-восточного ветра
Сидят у костра, задумчиво глядя в багрово-рыжий уют.
Передышка, короткий штиль, систола-диастола,
Утихомирившиеся кроны деревьев,
И можно поверить, что ты не просто нужен – любим.
Хотя бы на время выдоха.
Хоть кем-то.
До выстрела, до сминаемого металла,
До рушащихся зданий и скал –
Ну ведь может быть,
Да, хоть по статистике, по теории вероятности,
Потому, что очень хочется.
Горькая строчка, горячий чай,
Дым.
* * *
…И не быть в стороне – из болота истории вновь выдираться:
Эти липкие топи, истлевшие стебли кромешно знакомы нам.
Вновь из зла и золы выбирать меж войною и ржавчиной рабства:
Металлический привкус, холодной тяжёлой тревоги оскомина.
Нет соломинок – только податливый сфагнум да сгнившие корни.
Сколько тех, кто – внизу, кто – застыл, захлебнувшись дремотой отравленной!
Мы цепляемся, ногти срывая. Мы злее, моложе, упорней.
Мы – изданье второе, репринт, корректурой кровавой исправлены.
Рисунок: Джудит Даззио (США)
Танда Луговская
Танда (Татьяна) Луговская родилась в 1973 году. Жила в Новосибирске, Одессе и Санкт-Петербурге. Покинула Россию по политическим мотивам, проживает в Болгарии, город Варна. Автор книг "Путешествия без Вергилия" (2004), "Люди северо-восточного ветра" (2005), "Чертежи" (2006), "Кристаллик соли" (2008).