446 Views
* * *
Это вызрела ваша ненависть –
рвётся бомбами, льётся «Градами»,
неуслышанность бьёт рефренами,
разобиженность ваша – зрадою,
бред особого назначения –
апокалипсис так и выглядит.
От бессилия есть лечение –
в жертву родине сына вырастить.
Но должно же быть
что-то вечное –
между берцами и шлем-масками,
бьётся техника да ломается –
упрощается человечья быль.
Я чужой войной переполнена –
я в своей сейчас дезертирую.
Кто засеет вас, льны, подсолнухи,
как найти в себе перемирие?
Тут не рукопись – сразу летопись,
гул винтов в ночи, страх во мне включи,
нет убежища, нет и крепости,
где ты, родина? Нет ведь, хоть кричи.
* * *
Мы не виноваты. Но нам не отмыться.
Мы всюду чужие. Особенно дома.
Не клята, не мята, не сныть, не мелисса –
от ужаса взглядом уткнёшься в ладони,
сотри себя с диска, из памяти, с флешки,
готовься, оденься по первому сроку,
гляди – в дыры окон, дверей головешки –
ты взят на прицел украинским барокко.
Скорлупка сознания кажется хрупкой,
совсем ненадёжной – но двинуться рано,
не всё ещё знаешь… Молчит Мариуполь
тревожней пустыни в преддверье бурана.
Злословит ведущий, злорадствует пресса
агитновостями четвёртого рейха.
Всей пятой колонной взорвать поднебесье –
и то – не простится, вот разве прозреют…
* * *
Полтавська та Сумська – повiтряна тривога,
В Ростовской и Воронежской – дожди.
Нет, я не знаю – как. Но боли слишком много,
Зовёт в наивный бой с запасного пути.
В Москве сезон дождей, вождей и олигархов –
кто в течке, кто в гону – на полстраны,
возня бобра с козлом, всё ставится на карту –
религия любви с религией войны.
Ликует постмодерн постправды, постковида,
постсовести – давай начистоту,
от северных морей гештальты не закрыты
и до крылатых львов на Банковском мосту.
Комп в феврале сказал – фатальная ошибка.
Уехать? Бегство – тот ещё протест…
Не кончится зима – весны не заслужили.
Нас не отпустит жить их проклятый контекст.
* * *
Не хотели
Церетели –
получите бюст тирана.
Капает вода из крана.
Это румба гаэтана.
А культура тут в трёх видах:
утром – церковь,
днём – коррида,
вечером – бордель,
но всюду
кукловоды куклы вуду.
Разучившись улыбаться –
по зубам уже не плачут,
крохотную храбрость прячут
с глаз подальше, за зубами,
в тесном гнёздышке маршрутки
прячем маленькую гордость,
веру в торжество рассудка.
Сер, послушен – значит, годен.
Сеем, косим, забиваем,
серп и молот на подкорке,
вид – лихой, придурковатый
с восхищённым воплем в горле.
* * *
Навсегда развели в Николаеве мост,
так и входит в сознание вечности след,
так и входит понятие возраста в мозг –
под созвездием Лоха, на грешной земле.
Первобытная дикая стынет вода,
Ирод мальчиков режет – так было всегда,
хоть на пляжах полно золотого песка,
и волхвы – Мельхиор, Балтазар и Каспар…
Он – не царь, просто мелкий плешивый царёк,
потерявший реальности светлую нить,
отдавать ему честь, делать под козырёк –
или души бессмертные наши хранить?
Раз в пятнадцать столетий вулкан говорит,
вулканическим пеплом накрыло Мадрид,
самолёты блуждают в искристом дыму,
заслонившем прозрачную звёздную тьму.
Ничего не меняется, просто течёт.
Ирод мальчиков режет, но это не в счёт,
дети грязных подъездов, разнузданных нот,
жертвы хлорки, загруженной в водопровод,
городские плебеи бездарных господ.
У ДК сам Ильич указует перстом –
порыжевший, немытый, и страшный притом.
Рисунок: Хосе Луис Серсо (Испания)