423 Views
translation from Russian by Richard Coombes
1.
Russia will be cancelled. Including Pushkin and Tolstoy.
When all the smoke has cleared away
Above Ukraine,
We’ll discover ourselves among the ruins
Of Empire. We’ll find it hard to breathe,
And the rubble of Mariupol’s maternity wards
Will be our Frieda’s handkerchief,
Brought to us with stirring chords each morning
To the backdrop of our mooing or our moaning.
Oh yes; Russia will be cancelled. Including Pasternak and Chekhov,
Wash ‘Em Clean, The Nutcracker―really, why give them room
In the wreck of hospitals and schools.
A palisade with burning skulls
Will bloom along the borderline
And the Irondrakes will growl
One final time, and rot and rust
Atop the headboards of our beds.
We’ll still be here, though; on we’ll roll,
Elaborating, as we do,
On peace and honest work,
And writing letters: from Hell with love.
But they will not get through.
2.
There is music playing in the restaurant,
A woman, a candle, a glass of wine, good cheer.
Ukraine―the very name means ‘at the margins’,
Invisible to anyone in here.
Flames erupting, whole quarters tumbling,
A voice―Ukrainian―from the square: ‘Disgrace!’
The woman sighs, and with a weary movement
Pats a curl too bold to stay in place.
Saucers, cups and plates of frosted white;
Cappuccino; something to sweeten the breath.
And far away from here, passing by
In a haze of smoke―somebody’s little death,
A tiny dot, a pea, except … except
―Something no one has yet understood―
It will come here too, and crumple at this table,
A formless, shapeless lump, drenched in blood.
3.
We’ll get what we deserve, and more. Unholy war
Has tarnished grandad’s medals.
I hold them in my hand
And say, I’m sorry.
Grandad Ivan was a doctor
In blockaded Leningrad,
At a military hospital. I wonder
What he would say to our rocket thunder
On Kyiv. I lower my head, stay
Mute. I hear your voice, Grandad. You say:
We died around Moscow—why?
For a Russian man to come, by and by,
And widow a Ukrainian mother?
Cain, Cain, where is Abel your brother?
4.
A lamp, a table, a stretch of wall,
A cup of still unfinished tea.
And look, our own ‘before the war’
Has stolen up on you and me.
The same warmth beating from the oven,
The same pink soap, same sink of water―
But delicate glass all of a sudden
Separates ‘before’ from ‘after’.
The same street view as yesterday,
Piles of snow starting to melt,
But thinking spring is on the way
Brings a lump into my throat.
No one needs us, you and me.
Maslenitsa will soon be gone―
Pancakes made in memory
Of everyone killed in Ukraine.
5.
Night. The birches hang like smoke trails
In stiffened air chopped down and laid out
End to end within the shimmering, roughened
Gloom, and in the fluttering, watchful heart.
Storm clouds, raised aloft like bridges,
Pines driven into the ground like piles.
Inside the house, the spirits of fire and water
Awaken, for all the world like heart and brain.
The walls breathe, discharging cracks
To no strict beat. White marks appear
On the window. I’ll snuggle up to you the way
A stilled letter snuggles to the paper.
Татьяна Вольтская. Пять стихотворений
1.
Россию отменят. Вместе с Пушкиным и Толстым.
Когда рассеется дым
Над Украиной,
Мы окажемся на руинах
Царства. Будем дышать с трудом,
И разбитый роддом
В Мариуполе – будут платочком Фриды
Подносить нам каждое утро в бравурном ритме –
Под наше мычание или стон.
А Россию отменят. С Пастернаком и Чеховым,
С Мойдодыром, Щелкунчиком – в самом деле, зачем о них
Вспоминать на обломках больниц и школ.
На границе вырастет частокол
С черепами горящими,
А железные ящеры,
Поурчав напоследок, сгниют
У нас в изголовьи.
Мы же будем тут
Толковать привычно про мир и труд
И писать вам письма – из ада с любовью.
Но они не дойдут.
2.
В ресторане музыка играет,
Женщина, свеча, бокал вина.
Украина – это где-то с краю,
Никому отсюда не видна.
Рвётся пламя, рушатся кварталы,
С площади доносится: ‘Ганьба!’
Женщина движением усталым
Поправляет волосы у лба.
Матовая белая посуда,
Капучино с пенкой и десерт.
Проплывает далеко отсюда
В дымке – чья-то маленькая смерть,
Точкою, горошиною, только
Никому пока что невдомёк –
Рухнет и сюда, за этот столик
Весь в крови, бесформенный комок.
3.
Огребём по полной. Неправедная война
Обесценила дедовы ордена.
Я держу их в горсти
И говорю – прости
Деду Ивану, врачу
В блокадном военном госпитале. Хочу
Услышать – что он сказал бы
На ракетные залпы
Наши – по Киеву. Опускаю голову и молчу.
Слышу, дедушка, голос твой –
Мы зачем умирали-то под Москвой –
Чтобы русский потом – вдовой
Украинку оставил?
Каин, Каин, где брат твой Авель?
4.
Лампа, стол, кусок стены,
Чашка с недопитым чаем.
Вот и наше ‘до войны’
Тихо встало за плечами.
То же от плиты тепло,
То же розовое мыло –
Только тонкое стекло
‘До’ и ‘после’ разделило.
Та же улица в окне,
Снега тающие горы,
Но при мысли о весне
Ком подкатывает к горлу.
Никому мы не нужны.
Скоро масленица ми́нет –
По убитым в Украине
Поминальные блины.
5.
Ночь. Березы висят, как дымы
В твердом воздухе, срубленном крепко
Средь наждачной мерцающей тьмы
И в грудной настороженной клетке.
Тучи, поднятые, как мосты,
Сосны, вбитые в землю, как сваи.
В доме духи огня и воды,
Словно сердце и мозг, оживают.
Стены дышат, стреляют не в такт,
Появляются белые знаки
На окне. Я прижмусь к тебе так,
Как замерзшая буква к бумаге.