501 Views
Война
Смотри
Как обнажился рвано
Её скелет.
Свети.
Зияет гнойной раной
Весь свет.
Учись,
Пока не заметалась
Стежком броня.
Не плачь!
И пусть не будет залит
Оскал Огня.
На сломах,
На полынной снеди,
Объявлен Лов.
Следи.
Тут подрастают дети.
С глазами
Воронов.
Ухмылки, маски, лики — гари.
Уйдут в жнивьё.
Иди.
И будь не благодарен.
Но всё — твоё.
Плач Корделии
Теперь, как к безумному, старому, глупому Лиру,
Когда проклинают тебя твои дети — Ум, Совесть и Дух.
Под небом кровавым моим твоего поминального пира,
Моего поминального,
Слепо, по костям и по крови иду.
Твоя Гонерилья, от гонора раны заштопав,
Свалила навеки в чужую, ну хоть бы какую, страну,
И от умилений потея,
Лениво прозреньям ее рукоплещет Европа,
И быстро штампует медийную и расписную вину.
Регана, с упреком на старшую глядя, в слезах, за подсчетом убытков,
Пока всё идут и идут на позор и стремленье войска,
Прорехи свои зашивает суровой, безжалостной, траурной ниткой,
С расчётом на прибыль от новых безумий,
Отраву для полоумного варит в углу старика.
Он слеп.
Он так страшен.
И рати идут по инерции,
Посланы тем, кто и сам уже ходит под роком.
Как свет от далёкой умершей звезды,
Пепелит по дороге живые миры.
Скупым стариковским потёком
Идут его мёртвые мальчики
Плющить носы неизбежным забором.
Его приговором,
Его, от коры отлетевшие,
Сучья,
Не залатавшие бреши отцовской дыры.
Теперь, когда мёртвого дома легко отрешиться,
Помазаны юной искупленной глиной,
Зовут меня новые стены в дыму.
Забудь, отрекись, отвяжись,
Полюби наконец Украину.
Но как полюбить,
Если ты от рожденья обязан,
И делом, и словом кошмарному, злому — Ему?
Без слов и без жалости,
Под смертоносным огнем твоей пакостной тризны,
Я лишь за себя отвечаю и спорить ни с кем не берусь.
Ну как тут поспоришь,
Когда под ногами уходят в корявые рытвины вера и правда и жизни,
Обняв твоих уже мертворожденных детей,
За стенами двумя,
Бес-прощения, бесславия,
Я и отцовская Русь.
Город жуков
Жизнь пошла по за-зеркальной линии,
Я не помню, где был пройден ноль стекла,
Тут как в «Аватаре» лица синие,
Губы «Превращаются» в жвалА.
Упадет ли стул — тебе и обморок,
Видишь хлеб — хитином клацнет рот,
Морок утренних в трамвае сутолок,
В трении надкрылий под прилет.
Город за-зеркальный изувеченный,
Не видавший вражеской ноги,
Но уже истертый, уже меченый,
Синевой хитиновой тоски.
Кто-то вспрыгнет вдруг — Пусть только сунутся!
Отшатнутся, панцирем стуча,
Жмутся к пешеходам синим, улицы,
Пылью и молчанием крича.
Две стены*.
Ведь упрекнут в беспечности,
Тех, кто в них жуками за ковром,
Не пересекутся в бесконечности,
Сдвинутся чуть чвакнувшим хлопком.
Две стены.
За ними кто мы, люди ли?
Между ними — кто мы?
Ропот жвал.
Улицы не то, чтоб обезлюдели,
Люди превратились в черный нал.
*правило двух стен при обстреле
Трилог. Июль
Задыхаюсь под взглядами, взглядами
На секунду сползающих лиц.
Я живу под снарядами, ядами,
Под прикладами змей и лисиц.
Различать обучает история,
Только кто в тебя будет стрелять.
Аз и Ижица рвут территорию,
Распиная простертую Ять.
И под драпами, и под ситцами,
Прохудилось совсем подлицо,
Проступая под, странами, лицами,
Чешуей драконьих рубцов,
Потешается археология,
Что в печать плювиальных низин,
Мы войдем фрагментарной трилогией,
Обезьян, образов, образин.
Я крамолой изгложена заживо,
Словно тлею изъеденный лист,
Все что нажито, сложено, – сглажено,
Хрипы слова срываются в свист.
Остается, поправ геометрию
Граней изометричных узлов,
Из последних сил вспучиться недрами,
В небо бросив всю тупость углов.
Моя Украина
Страна моя,
мать околёсная,
Степная, зеленая оком.
Калиново-красными косами,
Засватана богом до срока.
Ладошек тупыми занозами,
Толкает колеса повозки,
Всё в гору, всё скользкими росами,
Всё оземь, по плачам, по плёсам.
Корзиночки с куклами шитыми,
Глазастыми, губы заплатками,
Платками повозка увитая,
Венками — плач-корень и мята.
Сверкают литые солдатики,
В корзинках с другими игрушками,
Кувшинчики битые аттики,
И плошки назначены пушками.
Вокруг тишина безоглядная,
Глубинная вечная звездная,
Сверкает немытыми пятками,
Мала наша мать околесная.
Глазищи темнее смородины,
Везет свои тайны живые,
Трехлетняя дева Мария,
Моя подвенечная Родина,
По терни грядущих вопросов,
По плёсам,
по плачам,
по Росам.
Натюрморт
Пара яблок глазных,
И гранаты,
и дамские пальчики.
Больше красок цветных,
Ну а сажи — не надо,
Не надо,
Ведь это под дых!
Краплака и сиены — и хватит,
Поверьте мне, мальчики!
Серый блик на сиене,
И хватит!
И хватит для них.
Принесите горшок,
Для оси!
Драпируем в брезент.
Нет горшка?
Ну тащи сюда голову.
Нет брезента? — сгодится мешок,
Но быстрее неси.
Что за краски- полова!
В мозги бы добавить вам олова,
Мастихин под наклоном держи,
Под наклоном!
Уже положил?
Бедолага.
Ну что-ж.
Унеси.
И опять замеси.
И не надо так тыкать холсты,
Оно даром не куплено!
Повизируй сперва,
Отметь носовые ходы,
Мой палитру сынок,
Мой почище,
Что ж так у тебя все не мыто,
а ногтем облуплено?
Пара яблок глазных и гранаты..
— Закрыли все рты!
Больше красок цветных,
Ну а сажи – не надо,
Не надо,
Краплак и сиена,
Чем тело заполнено.
Тем и холст заполняй,
Затверди до залысин своих.
Что вверху,
то внизу,
Что внизу —
хорошенько в фундамент утоплено.
Что вверху?
Серый блик на сиене —
и хватит.
И хватит для них.
Февраль 2022
Я просто схожу с ума.
Не так уж и важно это.
Жива, посуди сама,
Везучая, повезло.
Я просто схожу с ума.
Сживаю себя со света.
Кладу себя в закрома.
Сушу на ветру весло.
Я просто схожу с ума,
На те этажи, где прежде
Жил дворник,
Он вечно пьян,
В обнимку с ним ем и пью.
Я просто схожу с ума.
Свожу с себя на одежде,
Как бурые пятна ран,
Надежду и спесь мою.
Я просто схожу с ума,
Я просто схожу с орбиты,
Побита моя эмаль,
Что толку, что я жива,
Я просто схожу с ума,
Я тысячу раз убита,
Я тысячу раз февраль,
Две тысячи двадцать два.
Ненависть
Ненависть,
В ритме шагов.
В ритме часов идущих.
Все гуще.
Детство, зацепки, память, стихи твои, лучшие,
Вместе с Пушкиным облиты краской,
Что там я рядом с Пушкиным,
Кот заводной, на связке ключей
Уже ничьей сказки.
Маски,
Сняты, под ними,
у всех омикронели глазки.
Дайте повязку на душу.
Глушит.
Ненависть.
В глазах смотрящих,
В глазах ниже стоящих,
Чем уши.
Работы нет и нет гуманитарки,
Есть прилавки,
Цены заоблачны.
В кафе, ресторанах, парках,
Столько же, пьющих, ту же икру жующих,
Ненависть в глазах плюющих.
Слова – раны.
– Убьем их вместе с детьми,
– Кидайте бомбу на Питер и Беловежскую пущу,
Мужик семечки лущит, пищит рвано –
– Мы с них за Бучу – кожу слущим,
С детей с их подоночных мелких тварей,
Кто там молчит ? Против? – Мы и тебя зажарим,
Души воняют гарью.
Чума. Мор.
Ни зги.
Кругом враги.
Анютины глазки и триколор
Где что уже не вижу в упор.
Товарищ, вам наше дно оврага
видно из Копенгагена?
Мысли – Лаги.
Глаза – глюковы впадины.
Солнце украдено.
Пьет крокодил. Нил.
А ведь я верила,
Что мы победим врагов и все будет лучше.
Чище итог.
Эпилог опущен.
Постскриптум.
Спасите обе страны.
Обе.
Слова не слышны.
Не нужны.
Рисунок: Рита Кваттрокки (Италия)
Тома Юрьева
49 лет. Педагог по образованию. Жила в Одессе, находится в Одессе и сейчас - во время войны. Писала в течение всей жизни, но редко. С войной стала писать каждый день, видимо просто потому, что появилась потребность высказаться. Нигде не печаталась, первая публикация - на "Точке Зрения". Публикует на своей страничке в Фейсбуке стихи и аудиосказки.