1016 Views
Летом
Нестерпимым летом, страшным летом
в форму камуфляжную одеты
парки и леса, поля и горы…
вот из берегов выходит горе
и смывает все, что на пути —
эту реку нам не перейти.
Нестерпимым летом, страшным летом
гнезда вьют крылатые ракеты
посреди больниц, на школьных крышах,
в шатких колыбелях, там, где слышен
щебет человеческих птенцов.
Нынче смерть с младенческим лицом.
Нестерпимым летом, страшным летом
мертвым матерям приносят дети
воду, хлеб, консервы на могилы
прямо во дворах, где погубили
их чужие — в прошлом тоже дети —
добрые, наивные, как эти.
Нестерпимым летом, страшным летом
мы в иглу войны, как нить, продеты –
и война, от края и до края
крестиком несчастье вышивая,
заполняет клеточки земли,
сколько о пощаде не моли.
Август 2022 г.
* * *
Все, что нам осталось — просто жить,
не желая лучшего, не веря,
как загон для раненого зверя —
родина моя. Стальную нить
протянула смерть — в ее границах
спеет время, время колосится,
чтобы дать живым насущный хлеб.
Вот мой дом — святилище и склеп!
Расскажи: кому теперь молиться,
чтоб чужие огненные птицы
здесь не вили гнезда и во степь
города вокруг не превращали.
У свинцовой ночи есть начало,
у свинцовой ночи нет конца.
Тяжелее этого свинца
только безвоздушная тревога —
я сроднилась с ней, как дьявол с богом,
и она — смотри — на пол-лица,
половину сердца сьела, что же…
Я ведь и сама тебя тревожу,
как тревожить может страшный сон.
Посреди событий и времен
я едва держусь (чего бы ради?),
стойкий оловянный мой солдатик
сам собой убит и побежден.
Не желая лучшего, не веря,
я подобна загнанному зверю.
Все, что мне осталось — просто быть.
Июль 2022 г.
Ни слова
Ни слова о войне.
Побудь наедине
со мной, пока ещё
вдвоем быть можно,
пока цветет сирень
и мы в плену сирен,
как пойманные птицы,
осторожны.
Пока не грянул гром
и цел под небом дом,
и молнии ракет
не засверкали –
не говори про то,
что жизнь, как решето:
просеет много, но оставит
мало.
Молчи, чтоб тишина
окутала сполна,
чтоб сквозь неё
не прорвалось ни звука,
как будто мы давно
мертвы и нам дано
всё лучшее, рождаемое
в муках.
Ещё о том молчи,
как слёзы горячи,
как пальцы холодны
перед разлукой.
Я промолчу в ответ,
я не сломаюсь – нет –
ни слова о войне.
Ни даже звука.
26.06.22.
* * *
Я тебя – возлюбленного прежнего –
искупила чревом навсегда.
Вот кораблик губ твоих и режутся
зубы – как ракушки. И вода
тоненьких волос течет размеренно
по твоей песочной голове.
Я тебе тогдашнему поверила,
каждой мышцей веры отболев.
Нынче я у ног твоих младенческих,
ты опять у сердца моего –
пуповиной намертво обвенчаны
и омыты первым молоком.
С карусельных рук сползая, вертишься
и жуешь губами “мА-мА-мА…”,
обречённый мной же на бессмертие
в той, кто нас не делит пополам.
Июль 2021 г.
* * *
Отчего же ты, брат Каин,
поднимаешь на меня руку,
превращаешь в живой камень,
высекаешь на мне буквы
и, на прочность мой нерв пробуя,
освящаешь, как крест надгробия?
Освящаешь родной смертью,
заставляешь стоять ровно
у могил, где вовсю черви
разъедают твоих кровных,
чтобы новых убитых авелей
на съедение предоставили.
Пожелай же мне, брат Каин,
среди мертвых, среди невинных
жить и здравствовать без скитаний,
жить и здравствовать на руинах,
если только смогу не спятить я
у кладбищенского распятия.
Июнь 2022 г.
Колокола
Не тревожь, звонарь, колокола.
Бьёт огонь во все края, но вовсе
не его священная зола
делает из нас седоволосых.
Пусть мы – одомашненная дичь,
заживо проглоченная печью –
не она терзает нас, почти
обращая на черносердечных.
Отбели, пастух, своих овец.
Обели прикормленного волка –
чрево есть начало и конец
в колокольне ребер пустозвонких.
Мы сгорим, и ляжет на алтарь
под хозяйской ласковой ладонью
агнец опороченный.
Звонарь
медью душ звериных затрезвонит.
Зима и чайка
Холодный берег голодно кричит,
у водной кромки густо оперившись,
не чайка замирает на перилах
пустого пирса, словно за крючки
дурных воспоминаний зацепилась,
но ты; искала море – и мерило
людского сожаления нашла.
За свежий мякиш вольные на шаг
стремительней становятся и ближе,
так пылко волны птицам лапки лижут,
что кажется, и буря здесь нежна,
и мертвые медузы больше слизи,
и я себя чуть меньше ненавижу
за то, что так отчаянно бела.
Загаданная вьюга не сбылась,
но вместо снежных – птичьи карусели
вокруг меня замкнулись и взлетели
к огню, где поднимаются хлеба
горячих облаков и карамелью
стекает солнце; милая, смелее –
давай вкушать с насущным и рассвет!
Да не нарушит мрачная завет
воды со светом в явной благодати
первоначальных таинств, не загладит
свою вину и волны льдом, а ведь
морозы ей ко времени и к стати,
но заклинаю небом: Бога ради –
не кисни, будто южная зима!
Пусть море чайкам служит, как слезам
служила ты, – давая плеск и волю,
пусть берег слышит нас, когда мы
молим
вполголоса о помощи, слизав
песчинки с мокрых губ и привкус соли,
и воскресает шторм – не все равно ли
неверящим в спасительный покой?
Не искупить уныние скупой
улыбкой февралю, невыносимо
смотреть на птиц, платящих серым зимам
за крошки белой роскошью, какой
и в первом снеге нет; пока по силам
тебе дышать, бескрылая, во имя
моей зимы, прошу: еще живи.
Здесь и сейчас
Здесь и сейчас каждый праздный почти поэт,
всякому богомольцу своя невеста,
новым гулякой распит мой Господь, распет,
дитятком не судим – на груди повесят.
От Рождества до Пасхи и даже после
день искушаем ночью, как Петр апостол,
солнце, с крюка срываясь, уходит в муках
и воскресает – только протянешь руку.
Здесь и сейчас я не славлю ничьих побед,
в жертву которым – зуб или око, снова
вместо Саула за попранный им обет
волей-неволей платят сыны Иова.
От синагог до храмов многоголосых
братьев земля прощает, как сам Иосиф,
нищие духом кротко ложатся в ямы –
и обретают царство над облаками.
Здесь и сейчас между лавочкой и скамьей,
волхв получает дар без Христовой меры,
не оттого ли ты, сжавшееся комком,
иглы топорщишь, веруешь и не веришь?
От искушенных миром – жрецы – до смирных
жаждут священной власти, как идол Симон,
крыльями мантий черные херувимы
губят чистосердечных, да не судимы!
Здесь и сейчас я –
всего лишь недопоэт,
мертвая зыбь на холодном “ни да, ни нет”,
свежая кожа для камуфляжных ножен,
ноль, пустота –
не разделишь и не умножишь.
2020 г.
Спаси
Если можешь, спаси меня… от меня же,
я сейчас ни мечтать, ни мыслить не в силах,
я как будто бы змей дырявый, бумажный –
рвусь туда, где рисуют белым на синем,
а взлететь не могу, хоть и дуют ветры,
хоть и дергают рядышком за веревку,
мне подняться б хотя бы на пару метров,
только знаешь, с коленей вставать неловко.
Если можешь, спаси себя… от себя же,
ты любить чрезмерно и долго можешь,
ты как самый лучший слуга на страже и
как верный пес, и как добрый Боже…
Боже!
Что ж мы ходим по кругу беспрекословно
и храним молчание больше тайны,
если сможешь, спаси нас – хотя бы словом
или кличем парящей над миром стаи.
2014 г.
Рисунок: Кори Брикли (США)
Инна Квасивка
Родилась и живет в Одессе. Закончила ОНУ им. И.И. Мечникова, филологический факультет. Работала журналистом. В 2020 г. заняла второе место в Международном литературном конкурсе в Италии «Молодежь и поэзия» (стихотворение «Моя молитва»). Публиковалась в литературных сборниках и литературно-художественных журналах «Авторы XXI века», «Литкульт», «Южное сияние», «Дерибасовская-Ришельевская» и др. Победитель X Чемпионата Поэтов Литкульта.