347 Views
* * *
Вот такие нынче времена.
Думал новые, но нет, гляди – патина.
Мы, свои скрывая имена,
Вечерами вслух читаем «Буратино».
На секретных явках в поздний час
Собираемся с детьми мы неустанно.
И читаем, как был свергнут Карабас,
Предварительно открыв на кухне краны.
Не подумайте, что всё запрещено.
Разрешён и Кафка, и Замятин.
И Лимонов, что совсем смешно.
Но Лимонов детям не понятен.
Тем, кто дёргает за ниточки страну,
Взрослые давно уж не помеха:
Здесь танцуют под одну дуду,
Всем, кто не танцует, – не до смеха.
Ну а дети – чистые умы.
В них нет страха, ненависти, фальши.
Всё придёт чуть позже, если мы
Не сумеем свято место занять раньше.
Оттого-то те, кто держат власть,
Так боятся сказочного слова.
Цензоров зияющая пасть
Всё сожрала кроме Михалкова.
Чиполлино и «Незнайка на луне»,
Даже Карлсон запрещены законом.
Овощи нужны своей стране,
Куклы и солдаты-дуболомы.
Возвращение имён
Читают люди имена. В разгаре осень.
Взрезает бритвой микрофон разноголосье.
Здесь по спирали целый день идёт движенье
Вокруг скалы, что помнит жертвоприношенья.
Читают люди имена родных и близких,
Заменит кровное родство – родство по списку.
А из окон глядят глаза особой части,
У них ведь тоже есть родство, родство по масти.
Читают люди имена, алеют свечи.
Надежда воскресает здесь на человечность:
Пока есть те, кто не сумел остаться дома,
Есть шанс, что избежит страна огня Содома.
Но всё ж надежде вопреки есть место страху:
Вдруг не догонит Ахиллес ту черепаху.
Пока читали имена давно забытых,
Пополнил список паренёк, в СИЗО избитый.
И до него дойдёт черёд, и будет, верно,
В разгаре 37-й год, век двадцать первый.
* * *
Грянул гром, за нами побежали –
Так шпана стреляет голубей.
Словно бы и не было скрижалей
С этим глупым детским «не убей».
Словно праздник новогодней ёлки,
Взрывы фейерверков до утра.
Только из-под вспоротой футболки
Алая повисла мишура.
И пройдёт сквозь ужас красной ниткой
Осознанье, простотой страша,
Что за каждой пулей, каждой пыткой
Есть своя убитая душа.
Что ж бывает, стража при пожаре
Охраняет сор в своей избе.
Как случилось так, что божьи твари
Стали просто тварями без Б.?
Как случилось так, что божьи дети
Растеряли в раз себя самих,
Разделив всех на своих и этих,
Тех, кому не жалко дать под дых,
Тех, кого не жалко искалечить…
Мы для них не люди – груда тел.
Очень просто нас расчеловечить,
Чтобы видеть только сквозь прицел.
Как им спится тёмными ночами?
Всё едино, что добро, что зло?
Люди не родятся палачами –
Что же с ними вдруг произошло?
И когда настанет час расплаты,
Пусть мы не сумеем позабыть,
Что страшней, чем ими быть распятым,
Только встать самим в ряды убийц.
Сильнее, чем страх
Иногда мне становится страшно до тошноты,
Что лучше не будет уже ничего никогда.
Что у нас не получится выбраться из темноты,
Что всё, что держало нас здесь, уничтожит орда.
Что к текстам моим пририсуют кривые рога,
Заполучат автограф на девственно чистом листе
И по чуждому блеску в глазах опознают врага,
В отягчающие записав, что окончил Физтех.
Что придётся покинуть свой дом под угрозой кирзы,
Не успев всем друзьям сказать лично: прощай и прости.
Что дети без грусти забудут родной свой язык,
Ненужный в том мире, в котором придётся расти.
*
Но когда я держу твои руки в ладонях своих,
Когда слышу твой голос: «вернись поскорее домой»,
Когда делю счастье с тобою, одно на двоих,
Все страхи уходят, как не были, сами собой.
Что б ни случилось и что бы ни произошло,
Я точно знаю, всё будет у нас хорошо.
Все сомненья, тревоги, невзгоды – лишь дым от костра,
Ведь любовь
сильнее чем смерть,
а тем более страх.
* * *
Сосед был пьяным без вина,
Мне изливая свои страсти.
Он разучился верить в счастье,
И в этом не его вина.
В вагонном тамбуре сюжет
Одной из тех сквозных историй,
Прочитанных как будто в Торе
И острых вплоть до наших лет,
Он шпарил два часа подряд,
Гоняя едкий дым руками.
Норвежский лес у Мураками,
А здесь – исконно русский ад.
Таких рассказов пруд пруди.
Достаточно газетной сводки,
Чтоб утонуть в бутылке водки
С запиской «больше не будить».
Но мужика мне было жаль.
Всё понимая с полуслова,
Как Элиу перед Иовом,
Я впитывал его печаль.
Я слушал и кивал в ответ,
Слова со скрипом подбирая…
Он всё твердил: конца и края
Не будет веренице бед.
И я хотел бы возразить,
Но стал язык бессильно ватным.
Как будто был я виноватым,
Что сам фартовее в разы.
А поезд шёл в дегтярной тьме.
Курить давно уж не хотелось,
Но я был с ним душой и телом,
Как капеллан в глухой тюрьме.
Коричневое утро (по Франку Павлоффу)
Солнце всё так же с утра говорило: привет!
Мало, кто понял, что город меняет свой цвет.
Тот, кто заметил, решил, что дешевле смолчать.
Зло каждый день за печатью срывало печать.
Бешеный принтер работал, надежд не суля:
Завтрак друзьям с вкусом горечи и миндаля.
Левиафану плевать, кто герой, кто подлец.
Стук в пять утра. Собирайся, приплыли…
* * *
Суть бытия, всё одно, не меняет основы.
Мы глядим безнадежно вперёд будто бездне в глаза.
Время течёт, вот и новый год снова не новый,
Он всё тот же, но чуть холоднее, чем месяц назад.
Мы узнали его по знакомым до боли повадкам,
Он принёс нам собачью свободу — сбежать с поводка.
Далеко не сбежишь, без хозяина в топях не сладко,
И за каждым побегом последует долгий откат.
Снег примиряет, он делает краски тусклее,
Поначалу знобит, ну а дальше лишь хочется спать.
Спички сгорают, разбитые стёкла не склеить.
Всё застынет на миг, всполыхнёт и завертится вспять.
Кто-то вертит всех нас как затёртую в дыры пластинку.
Эта музыка сфер так похожа на скрежет зубов,
Что не верится, как в этих залежах меди и цинка
Ещё может рождаться на свет неземная любовь.
Каждый круг я то вспомню, то вновь забываю об этом.
И жду нового круга, и в небо смотрю как Галлей.
Биполярная ночь — самый тёмный миг перед рассветом.
Новый год, пусть не новый, но хоть бы на йоту теплей.
* * *
Девочка пишет стихи каждый день о войне.
С каждым днём эти стихи всё больней и больней.
Скальпель хирурга вскрывает глубокий нарыв:
Чувствую боль, значит я ещё всё-таки жив?
Серость кругом, черно-белым становится мир,
Каждый стук в дверь, лишь бы только don’t worry it’s me.
Как сохранить свой рассудок, по ленте скользя?
Девочка пишет стихи, ведь иначе нельзя.
В рифмы надежда укроется словно в окоп,
В час, когда всё, что осталось — дышать глубоко.
Чтоб путеводный маяк никогда не погас,
Девочка пишет стихи и спасает всех нас.
Рисунок: Ксения Вучичевич (Сербия)