644 Views
* * *
кончился долгий путь прикатилось яблочко к золотому блюдцу
началась весна но ее не заметил никто ни ласточек ни листвы
я не прошу ракеты и танки остановиться почувствовать оглянуться
я попрошу «повернись живим»
вокруг говорят молчи будь как тихий кролик невскрытый ящик
не выходи не суйся бог выдаст свинья не съест потерпи утрись
эта земля была ко мне доброй теплой и настоящей
она горит
я не прошу весь мир послушать понять подумать хоть на полстолько
просто странно что еще целы атланты не рухнул небесный свод
я попрошу чтобы зерна в карманах тех кто пришел на эту землю с огнем и болью
тех кто послал войска в эту землю с огнем и болью
поскорее взошли подсолнухами и травой
(невозвращение)
постарайся не плакать, героям оно не к лицу,
вытри нос и ступай, обернуться захочется — сплюнь.
гуси-лебеди носят на крыльях взрывную пыльцу:
инфракрасное зрение, острый титановый клюв.
сказки кончились, высох кисель, улетучился мед.
бьют часы, осыпается блестками дура-луна.
а прошло меньше века с тех пор, как — но время не ждет
и забывших урок заставляет опять вспоминать.
как в ночи за дверями квартир — грохотанье сапог,
на горелом снегу отпечатки огромных когтей.
как безумные улицы щерились лютой толпой,
как лицо Всеизбранника пялилось с окон и стен.
как скрипели пронзительно шины у черных авто,
как кричали младенцы, когда уводили отцов.
потому что «забывший» равно «обречён на повтор»:
тут в уставшей земле слишком много лежит мертвецов.
я не знаю, кто снимет проклятие с этой страны.
и молчат Соловки и Сибирь, вековечная ось.
наши деды мечтали о счастье весны без войны,
наши дети мечтали о жизни без чувства вины.
не сбылось.
* * *
мы когда-то все жили легко как умели могли
мы смеялись играли босыми в дорожной пыли
мы пускали кораблики прятались в длинной траве
а до этого громко кричали рождаясь на свет
а они говорят ерунда фотошоп и обман
словно не было жизни одна пустота и туман
словно злая метель чернота а за нею обрыв
сорвалось покатилось стеклянное сердце с горы
словно не было радости боли и смеха и слез
а они говорят это национальный вопрос
говорят это неоднозначно тупым не понять
словно не было песен историй тебя и меня
словно не было слов
впрочем, слов не находишь и так
а они говорят ерунда глупый фейк клевета
это просто актеры как в старом военном кино
им сказали лежите и грим налепили дрянной
вот смотрите один шевельнулся махнула рука
и ты смотришь и вправду но только чуть выше не в кадр
а туда где весною от крыш облака унесло
наши все там и машут руками а кто-то крылом
* * *
нас учили другому: прощай, отпускай, не бей
(ну хотя б — не в рожу)
и всегда подставляй — не щеку, но, может, руку —
чтоб подняться, помочь, аккуратно и осторожно.
нас учили такой, понимаешь, штуке:
мир не-од-но-зна-чен, не черно-бел.
мы придумывали злодеев — таких, чтоб сложно.
чтобы трудное детство и юность, красивая память, надрыв и боль,
чтоб звучала мелодия — флейта, чуть-чуть гобой,
в общем, великолепие, драма в сто тысяч слов.
мы же книжные дети, мы помним иное зло,
хоть того же седого Кощея с запрятанною иглой,
в зайце, в утке, в яйце, в золотом ларце,
(бесконечно влюбленного в Василисину ложь —
какая глупая блажь!)
помним бедного Скруджа, застрявшего меж банкнот, котировок, цен,
бело-Снежную Королеву в своем ледяном дворце,
в феврале, как в тугом венце,
отпустившую Кая, поскольку зачем он нужен?
дашь ему хоть игрушки, хоть кубики — он зевает,
не умеет ни кофе варить, ни готовить ужин.
даже рыцарь с сердцем из камня однажды имел свое, настоящее, огневое.
даже жуткая Морра мечтает согреться — под пледом и с головою.
а чудовище под диваном, а хищные львы в саванне…
это сказки. на самом деле так не бывает.
настоящее зло — без сомнения на лице,
и когда оно видит цель,
для него остальное — препятствие, ерунда, даже если оно живое
(особенно если оно живое).
знаешь, вирус чумы — он ведь тоже не создан для разговоров,
для дипломатии.
настоящее зло простое, как автоматика:
пуля, жесткий курок, перещелк затвора.
свист ракет, нацеленных на мирный притихший город.
настоящее зло двухмерно, как лист бумаги
или тряпка — но тряпки отлично идут на флаги.
этому будут потом учить в детском садике, в младшей группе,
(Харьков, Буча, Херсон, Бородянка и Мариуполь):
зло — простое, как бешенство, плоское, словно бинт.
это все записано теми, кто старше нас, их сухими перьями:
если кто-то скажет, что хочет тебя убить —
(денацифицировав, осчастливив насильно и разбомбив) —
верь ему.
* * *
это просто, как лепет ребенка, как первое «дай»,
речка, сосны, песок, день лениво сменяется вечером.
это просто вода, нет, не кровь, это просто вода,
убегает все дальше, туда, где солёное, вечное.
это август, лохматые сосны, запахло грозой,
капля сока, арбузная сладость, карасики быстрые.
это мир — черно-белый. а красное — лишний мазок
между этим и тем, между чьей-то мечтою — и выстрелом.
где-то там, вдалеке, в глубине, каждый раз все больней,
рассыпается мир на осколки, витражное крошево.
и, казалось бы, слез не осталось; их, в общем, и нет,
просто дождь начинается, тучи — гривастые лошади.
раньше, в детстве, боялся нырять — не достанешь до дна,
и шугался от ос, и боролся с тяжелыми вёслами…
сто столетий назад был февраль, начиналась весна.
было детство. но, мама, мы выросли. мама, мы взрослые.
А и Б на трубе, А ушел, и уехала Б,
что осталось? малиновый август, по ветру развеянный.
никуда не спеши, потому что закончился бег,
никуда не спеши, наше время — сейчас и мгновение.
это аґрус, крыжовник, и воздух от запаха густ,
там, где глубже, теченье холодное, ноги — мурашками.
это кровь, не вода, не вода, это больно — и пусть,
мы войдем в эту реку и будем отныне бесстрашными.
Рисунок: Матьё Губен (Франция)