883 Views
* * *
Дождя распущенные космы шуршат под музыку грозы.
«Не беспокой напрасно космос!» – учил китайцев Лао-Цзы.
Смешно сверкающему небу грозить сердито кулаком,
и я закутываюсь в небыль на пару с верным коньяком.
Листаю сайты новостные, столбец глотая за столбцом –
как будто вновь сороковые года впиваются свинцом.
Взбесился телик, сдохла пресса, в мозгах невиданный раздор,
клеймо кровавое «агрессор» легло на русский триколор.
В родных краях чем меньше света, тем громогласней брехуны.
Над Украиною ракеты свистят под музыку войны.
«Быть эмигрантом некрасиво!» – внушает блогер между строк.
Противно, пасмурно, дождливо… Но выйдет солнце, дайте срок!
* * *
Сверкал на солнце век, стекая по стеклу.
Кровавая гроза давно отполыхала,
лишь ветер за окном, как дама на балу,
неистово махал раскрытым опахалом.
Я кожей ощущал, как марево огней
сменялось на глазах спокойным ровным светом,
как стылая весна теплела всё сильней
и становилась вновь давно забытым летом.
Но вдруг вскочили с ног и зверь, и человек,
почуяв, как с высот, пугающих до жути,
спускается на них нежданно-новый век –
невзрачное фуфло на белом парашюте.
Не сразу, день за днём на смену летним дням
пришла и воцарилась пасмурная осень.
И зверь, и человек поверили брехням
о том, что в веке том – ответ на все вопросы.
Не нужен ни хурал, ни нудный либерал –
жизнь и без них вполне цветиста и когтиста,
и человека зверь, поморщившись, сожрал,
чтобы не смел мешать мечтам парашютиста.
* * *
В этом доме, – хрипел Батый, – как в могильном склепе.
Отдохнём на женских пупах и вернёмся в степи,
в чуткий сон ковыля,
где под синим бездонным небом поставим юрты,
поразив полонянок походным своим уютом –
пусть пекут кренделя
да рожают готовых на подвиги джиганхиров,
русских лучников, нукеров, темников, рэкетиров,
перенявших навек
чингизханов завет идти к последнему морю.
Пусть рождают свою Азиопу, которой вскоре
выходить на забег.
Вижу: ушлую власть крестом наставляет пастырь,
«Золотая Орда» называется их блокбастер,
мой же кыивский дом
разрушают потомки юных рабынь-урусок,
ибо мстителен царь их, а круг прозорливых узок –
выбит метким кнутом.
* * *
Капля дождя не оставляет следа
ни на моём окне, ни на стене собора,
но иногда сходит с ума вода –
сносит с пути мосты и заливает город
Тысячи лет катится к морю река
времени – для неё в прошлое нет возврата,
но храм Артемиды в памяти на века
связан морским узлом с именем Герострата.
Мутный поток с северной кручи на юг
ринулся, затопив спящую Украину.
Мама, проснись – умершим тоже каюк,
бомбы крушат твою кладбищенскую долину.
Вновь Герострат, злобою перегрет,
храм обругал и мстительно чиркнул спичкой.
Капля дождя решила оставить след
и по стеклу кровавой стекла водичкой.
* * *
Боль фантомная в небе повисла
над моим приоткрывшимся ртом.
Я охотник до поисков смысла,
но зачем над планетой – фантом?
Млечный путь отдаёт перламутром
и святой поливает водой.
Как всегда, боль исчезнет под утро
вместе с первой упавшей звездой.
Ничего, кроме ночи и боли…
Никого, кроме ратных людей.
Все едины в духовной неволе –
православный, буддист, иудей.
Раздаётся из космоса зуммер,
пробуждая земную юдоль.
Я в степи мариупольской умер,
но фантомную чувствую боль.
Рисунок: Бартош Косовски (Польша)