560 Views
translated by Valentin Yemelin
The safest place on her planet
An’ka lies in the bathtub, wandering through her phone.
her hair is processed through a meat-grinder together with oat cookies – the dreads
like dried up pigtails of ginger mince.
her bended knees are covered with checkered bedcover, at her feet
a spaniel with meaty ears quietly sits,
he looks like a romantic artist in a beige beret.
An’ka is twelve, she knows it is war out there,
but she is in a spaceship capsule.
she is on the excursion in the Egypt of death,
naughty –
crawled into an empty enamel pharaoh’s tomb.
now
it is the safest place on her planet.
The remnants of human shipwrecks
the remnants of human shipwrecks.
midway through his catalogue of deeds.
he did not take his son to the dolphinarium.
did not treat the cat for ticks.
did not finish repairs in the kitchen.
did not complete the book of poems.
did not come to the class reunion.
a sweeping NEEEVER reaches him quickly –
a brick-red python swallows alive
all what’s dear to him. oh, God,
it turns out that everything is dear to him.
for years he sculptured a funny absurd statue
from tiny fragments
of the meaning of life –
a walking termitarium with a flute.
but an anteater of war came,
smashed doors and windows with his crooked claw,
ate all
sweet and sour people.
She dashed into the room
she dashed into the room
through the concrete block
under the black sails of scorched curtains.
aged the wallpaper, melted down the plastic.
threw in my face
a fistful of barbed Z-s.
left a plaster powdered dessert
on the writing table,
a bundle of newborn rats,
then pivoted and left
through a newly added door in the ceiling,
spitted out on her way:
you will never write
anything again.
Salt marsh
I saw it all.
a sad guardian angel,
drooped wings covered with cement dust,
sitting on the scorched bricks of the house burned to the ground.
the whole family perished quickly
as if embryos had been sucked out.
as if nobody ever existed.
now the angel must up and walk on the shatters
with its duck feet crack-n-shake,
look for the new people to protect.
one evening fiery-orange tender elks of the dusk
will come to the salt marsh of grief
and will chew lick the tasty earth
where we are not.
Here is the dawn
here is the dawn – the bliss of the summer morn –
soft pitted dates, and the soul recalls
with reluctance – it’s war.
the war is waiting out there, every morning
a transparent Cerberus greets us.
he rubs with his three nebs against our legs. our throats.
did you sleep well?
please, scratch me behind the ears. I will not gnaw you to death
today. says one head.
or maybe I will.
playfully yelps the other. and the third is heavily silent,
observes watchfully.
and the rose bushes in the backyard are blossoming
with muzzled buds:
silk carryout wounds.
and the bees are buzzing subtly,
and a yowl of sirens grows through again – air alert –
in the morn this sound is not that scary,
since we are still filled with an after-sleep optimism.
this beautiful day – it is offered ahead –
a long white-blue vase
high and elegant like a giraffe
is covered with imperceptible cracks –
future shatters.
but by some miracle it is holding on.
Дмитрий Близнюк
* * *
Анька лежит в ванной, блуждает в смартфоне.
ее волосы
пропустили сквозь мясорубку вместе с овсяным печеньем — дреды
засохшие косички рыжего фарша.
согнутые колени прикрыты клетчатым покрывалом, а в ногах
смирно сидит спаниель с мясистыми ушами —
похож на романтичного художника
в бежевом берете
Аньке двенадцать, она знает что сейчас война,
но она в капсуле космического корабля.
она на экскурсии в Египте смерти,
хулиганка,
залезла в пустую эмалированную гробницу фараона.
сейчас
это самое безопасное место на ее планете.
Дмитрий Близнюк
* * *
остатки кораблекрушения людей.
он список своих дел прочел до середины.
он не сходил с сыном в дельфинарий.
не вывел кошке клещей.
не доделал ремонт на кухне.
не дописал книгу стихов.
не пришел на встречу одноклассников.
его быстро настигает ползучее НИКОООГДА —
коричнево-красный питон заглатывает живьем
все что ему дорого.о Боже,
ему оказывается дорого все.
он годами лепил из кусочков
смешную вздорную статую
смысл жизни —
шагающий термитник с флейтой.
но пришел муравьед войны,
длинным когтем выбил окна и двери,
всех съел
сладких и кислых людей.
Дмитрий Близнюк
* * *
ворвалась в комнату
сквозь бетонный блок
на черных парусах опаленных гардин.
состарила обои, расплавила пластик.
швырнула мне в лицо
жменю колючих z.
оставила угощение на письменном столе,
присыпанное кусками штукатурки —
связку
новорожденных крысят.
развернулась и ушла
сквозь новоявленную дверь в потолке.
напоследок бросила:
ты больше никогда ничего
не напишешь.
Дмитрий Близнюк. Солончак
я все видел.
печальный ангел-хранитель,
обвисшие крылья покрыты бетонной пылью,
сидел на обгоревших камнях в сожженном доме.
вся семья погибла быстро
будто отсосали зародыши.
точно не было никого.
теперь ангелу нужно встать и идти по осколкам
утиными лапками хрусть трясть,
искать новых людей для защиты.
однажды вечером сюда придут
огненно-оранжевые чуткие лоси заката
на солончак горя,
и будут жевать лизать вкусную землю,
где нас уже нет.
Дмитрий Близнюк
* * *
вот он рассвет – нега раннего летнего утра –
мягкие финики без косточек, и душа неохотно
вспоминает – война.
война ждет, каждое утро встречает нас
прозрачный цербер.
трется тремя мордами о ноги. о горло.
как тебе спалось?
почеши за ушами. сегодня я не буду тебя загрызать
насмерть. говорит одна голова.
или буду.
игриво вылаивает вторая. а третья тяжело молчит,
внимательно следит.
а во дворе кусты роз расцвели
буйными мордатыми бутонами:
шелковые раны навынос.
и пчелы тонко жужжат,
и снова прорастает вой сирены – воздушная тревога –
утром этот звук не так страшен,
ведь мы еще наполнены оптимизмом после сна.
этот прекрасный день. он весь впереди –
длинная бело-голубая ваза
высокая и элегантная как жираф,
уже покрыта незаметными трещинами,
будущими осколками.
но она держится каким-то чудом.