345 Views
* * *
По ухабам мчится бусик,
А за ним машины вслед –
Через сто неровных бусин
Путь один как нерв продет.
Нелегко бежать из дома,
Кто же знает, что потом?
«Ровно движется колонна,
Как у вас дела? Приём!» –
Говорит незримый голос,
Слева-справа тьма в лесах,
Пуля в поле режет колос,
След ракеты в небесах,
А в кабине мама с дочкой,
Дед в очках и с бородой,
Две старушки (прыг над кочкой –
Бусик мчится удалой!),
Перепуганная дама
Всё глядит по сторонам,
А водитель смотрит прямо
И в глаза как будто нам,
Странно, да? Лишь тонкий усик
Между небом и душой,
По ухабам мчится бусик,
А за ним ещё, ещё –
Грузовик да легковушка,
Внедорожник и пикап,
Вдалеке грохочет пушка,
За ухабом ждёт ухаб,
Дама бьётся как в припадке,
Дед сморкается как слон.
«Ход нормальный, всё в порядке!» –
Кто-то шепчет в микрофон.
Вдруг – прилёт! Железа груда,
А над нею чёрный дым,
Не было сегодня чуда
Эвакуируемым,
Страшно, да? Такой вот «мьюзик»,
Артиллерии аккорд –
Взрывом стёрт с дороги бусик,
Но колонна вдаль идёт
Потерявшей слово строчкой.
Две старушки? Дама? Дед?
Где водитель? Мама с дочкой?
Нет. Их нет. Их больше нет.
Любовь и меч
«Бог есть любовь», – сказал когда-то кто-то,
А кто-то произнёс: «Принёс вам меч»,
И месим мы с тех пор одно болото,
Пока на дно нам не придётся лечь.
Я помню как в советском странном детстве
Мне по секрету друг, разжав кулак,
Показывал свой серебристый крестик —
Он тайно был крещён, и этот факт
И страхом наполнял меня, и силой,
И чувством, что за внешностью земной,
За ужасом, за смертью, за могилой —
Есть мир иной…
Вдруг дали воздуха! Пришла эпоха вдоха,
Прощай, застой, да здравствует застолье!
И церковь русская устроилась неплохо:
Покинула постылое подполье,
Вернув недвижимость (хоть мелочь, а приятно),
Вновь стала собеседницей Кремля,
Уже религия — не опиум, не яд, но
Душеспасительные проповеди для
Вчерашнего советского народа,
Назвавшегося русским вновь, как встарь
(Его манила не свобода небосвода,
А злата блеск и вождь, хозяин, «царь»),
Глядишь, в отремонтированном храме
Уже толкуют о войне с грехом,
Мол, западная ересь бьётся с нами —
Ответим, если надо, порохом!..
«Бог есть любовь», – звучит как хулиганство,
15 суток выпишет судья,
С дубинкой ядерной в России христианство,
Вот вам загадка православия!
Да, были, есть и будут те, кто скромно
Свой труд творят, вдали от властных мест,
Священники, чья проповедь — не гром, но
Ладошка сжатая, в которой спрятан крест,
Но двадцать первый век — столетье страха,
Когда молитва выглядит как пранк,
Лишь блеяние слышно патриарха,
Который освящает новый танк.
А я, во что я верую? В Россию,
В которой только армия и флот?
В жестокого и страшного мессию,
Что всех врагов убьёт, а всех друзей спасёт?
Мои стихи, как камень, безыскусны,
Аз есмь свидетель падающих вех,
Но встретиться пришлось бы с Иисусом,
Что б он сказал, взглянув на нас на всех?
* * *
Облака идут атакой
На Луну и звёзды, но
Человек сидит с собакой
Там, где тихо и темно,
Всё вдруг стало незнакомым,
Человек почешет бок
На скамейке перед домом,
И собака возле ног
Тоже чешется за ухом,
Сразу стало им тепло,
На существ, единых духом,
Время с неба потекло,
Ветка треснула поодаль,
Ночь легла во всей красе,
Понедельник ли, суббота ль,
Мысли улетели все,
Невидимкой-забиякой
Ветер носит мысли те,
Человек сидит с собакой
В тишине и пустоте,
А совсем недавно пламя
Шапкой дом накрыло весь,
Над бездвижными телами
Громыхали взрывы здесь,
Пули пробивали стены,
Дым над крышей рос как гриб,
Плохо ведь как раз там, где мы –
Кто не спасся – тот погиб,
Ни скамейки перед домом,
Ни уюта, ни тепла,
Только горе в горле комом,
Только угли и зола,
Да сидят во власти мрака,
Позабыв и боль, и бег,
Тихим призраком – собака
Рядом – мёртвый человек,
Их уже никто не ищет,
Возвратились, как во сне,
На родное пепелище –
И рассеялись во тьме.
* * *
«Не умирай», – сколько раз повторялось в печальный час,
«Не умирай», – умоляют лишённые последних надежд,
Но вся королевская конница не остановит нас
В неудержимой атаке на этот последний рубеж.
Не умирай, потому что как же я без тебя-то?
Не умирай, ну, просто попробуй (по-английски try:
«Try not to die, honey, just try not to die»). Ребята,
Давайте попросим хором: «НЕ УМИРАЙ!»
Пускай все здесь собравшиеся хоть вслух, хоть мысленно
Уже говорили это когда-то, как бумагу я ни марай
(Тем более не пишу на бумаге), тучи над обетованной землёю нависли, но
Я повторяю: «Не умирай».
Не умирай, например, моя дорогая собака, твой последний взгляд не забыть мне.
Не умирай, пожалуйста, папа (если представить смерть как сарай,
То туда стоит огромная очередь, но оттуда никто не выйдет,
Хоть встань и ори на коленях: «Не умирай!
Не умирай!» (кстати, если ты сам*а уже там, то,
Может, пора успокоиться, оставить этот вороний грай,
Подожди немного, отдохнёшь, так сказать, и ты, обойдись без драм-то,
Ну, прямо зациклились: «Не умирай, не умирай…»)).
Читай или не читай, наплюй на мои стихи ты,
Но даже если шахиды попадают в какой-то рай,
Мы-то с тобой в любом случае не шахиды,
Я повторяю: «Не умирай».
Грайи — Дрожь, Тревога и Злоба, — имеют один зуб и один глаз на троих,
Мойры — их тоже трое — прядут нить судьбы и поют свой занудный шлягер,
Который крутят без остановки по радио «Радостный перепих»,
А мне бы хоть как-нибудь удержаться, хоть куда-то забросить якорь,
Как ты понимаешь, я рассчитываю на жизнь без конца
И на вечную молодость в шенгенской Гиперборее,
Ведь это страна вечной весны, отправьте меня туда поскорее,
Пока этот мудак Супермен не вынул иголку из моего яйца,
Супермен — старый хрен постоянно спешит на блядку,
Супермен — популярное божество, в кошки мышки с ним не играй,
Супермен в туалете добивает ахиллесову пятку,
А я всё бубню своё: «Не умирай».
«Не умирай», – сколько раз повторялось в печальный час,
«Не умирай», – умоляют лишённые последних надежд,
Но даже агенты лучших спецслужб не остановят нас
В неудержимой атаке на этот последний рубеж.
«Не умирай! – говорю. – Эй, ты, как там тебя, Любовь!
Не умирай! – я ору. – Не надо вот это: в закат уходить, за край…»
Язык цепляет обломки зубов, спирт, сгорая, каплет с остатков слов,
Я повторяю: «Не умирай!»
* * *
Оторвало Маше ногу,
Маше сделали протез,
Тут и доктор на подмогу,
Тут и мама, и отец.
«Ну, удобно, радость наша?
Ничего не жмёт нигде?»
«Да», – тихонько шепчет Маша
И идёт, как по воде.
Где был в Харькове их дом, нет
Даже стен теперь. Она
Взрыва, собственно, не помнит,
Маша трав-ми-ро-ва-на,
Слово сложное такое
Выучить пришлось. Итак,
Шаг здоровою ногою,
И железной тоже шаг.
«Я теперь как робот!» – Маша
Весело смеётся вдруг.
Повезло, конечно, страшно,
Что не оторвало рук,
Как у маленького Коли,
Что в палате с ней одной,
Стонет по ночам от боли
Мариупольский больной.
Доктор ей сейчас поможет:
«Ну-ка, сбалансируй вес!»
Ничего! Для Коли тоже
Он придумает протез.
* * *
Никакой паники на «Титанике»:
Айсберг пропарывает правый борт,
Пожилая пассажирка первого класса
Просыпается и вскрикивает: «Oh Lord!»
Бог смотрит с облака, хотя видно ему хреново,
Но он видит каюты светящееся окно,
За которым слегка волнуется седовласая леди,
Ещё не зная, что скоро пойдёт на дно.
Никакой паники на «Титанике»:
Капитан ловко складывает чемодан,
Рулевой спокойно уходит с мостика,
Моторист дрыхнет (он просто пьян),
Два матроса тихонько спускают шлюпку,
Готовясь съебаться, кругом темно,
Из трубы валит дым, вода заливает отсеки,
Ещё часа два, и судно пойдёт на дно.
Нет, никакой паники на «Титанике»!
Вслед за матросами в шлюпку лезет изысканный джентльмен,
Прямо на ходу он пишет в своём блокноте:
«Идеальный пароход, никаких проблем».
В курительном салоне закончилась дискуссия
О том, где найти спасательные жилеты, но
В ледяной воде спасжилет бесполезен,
Хотя мертвец и не сразу пойдёт на дно.
Никакой паники на «Титанике»,
Всё под контролем, говно вопрос,
Лишь перегруппировка для лучшего достижения цели
(В шлюпку прыгает очередной матрос),
Айсберг высотой 30 метров тает во мраке,
Однажды об этих событиях снимут кино,
А сейчас пассажиры третьего класса
Ещё не знают, что скоро пойдут на дно.
Никакой паники на «Титанике»:
Крен еле заметен, ярок электросвет,
Боцман успокаивает даму на верхней палубе:
«Да у нас тут полный суверенитет!»
Радист передаёт неправильные координаты,
А потом правильные, хотя уже всё равно,
И только Леонардо ли Каприо обнимает Кейт Уинслетт,
Ещё не зная, что скоро пойдёт на дно.
* * *
– Что это, почва вроде как светится
Или туман светлячковый по лесу стелется,
Не ожидал в природе таких изменений!
– Нет, приглядись, там, в Изюме, земля шевелится
От массовых захоронений.
– Как такое возможно в условиях современных?
У нас же — цивилизация! И не пытают пленных.
Может, там с фонариком дети?
– Нет, это души замученных, изувеченных, убиенных
Плачут в призрачном свете
Среди дерев, где нет надежды, но есть тишина,
Среди дерев, где мертвяще наследила война,
Словно подземный корабль увозит пленников в трюме
Среди дерев, там, в Изюме.
– Что это, будто проскользнула во тьме лиса
Или жуткая огненная женщина без лица,
Или багровый отблеск оставил тени?
– Нет, приглядись, там, в Изюме, земля шевелится
От массовых захоронений
Среди дерев, где нет спасения, но вырыты ямы в ряд,
Среди дерев, где лопатой орудовал российский солдат,
Словно застыли, склонившись, духи в угрюмой думе
Среди дерев, там, в Изюме.
* * *
Доброго времени суток, черти!
Ну, что, не боитесь смерти?
Час «Ч» придёт, и странен, и жуток,
А пока — доброго времени суток!
Доброго времени суток на тучных пашнях и в страшных башнях,
Доброго времени суток в днях завтрашних и вчерашних,
Доброго времени суток для кормления кур и уток,
Да и вы набейте желудок — доброго времени суток,
Ибо в сутках двадцать четыре часа, но есть двадцать пятый,
На сто благословенных лет приходит один проклятый,
А может быть, прóклятый — без сомнений,
Русский язык недопонимает своих ударений
И с размаху бьёт в барабан,
Бьёт в барабан,
Бьёт.
Кровь льёт.
Солнце садится, приходит ночь,
Со мною поговори,
Тьма улетучится утром прочь
В свете юной зари.
Доброго времени суток, котаны, ботаны, где-то намотаны,
Доброго времени суток, доктор начинает обход, а вот и мы,
Доброго времени суток — выражение глупое, но не злое, ну, так
Доброго времени суток!
Когда футуристы издавали свой первый «Садок Судей»,
Вряд ли предполагали, что дело кончится Russia Today,
А может, предполагали, ведь на обоях, точнее, обломках русского авангарда
Сидит таракан Корней Достоевский, правда? Правда!
Он с размаху бьёт в барабан,
Бьёт в барабан,
Бьёт.
Кровь льёт.
– Так что хватит всех этих муток-шмуток,
Доброго времени суток!
– Мусор в мусоросжигателе жгут?
– Жгут!
– Ок!
– Доброго времени суток!
А вы можете раскрутить мой трек?
– Раскрутим, будь спок!
– Доброго времени суток!
Слушайте, уважаемый Будда, можем обойтись без побудок?
– Нет, это никак невозможно. Доброго времени суток!
* * *
Дрозд ли поёт за окошком не по сезону весело,
На вечеринке соседской кто-то звучно заводит тост
Или богиня Осень с небес багряные волосы свесила?
Нет, это просто взорвали мост.
Пост охраны не спас ситуацию, да и хер бы с ним,
Но тут уж не скажешь, что собакой виляет хвост —
Пламя пылает, чёрный клубится дым,
Это взорвали мост.
«Дорогие товарищи! – мычит мёртвый товарищ Брежнев. –
Мы идём нога в но… нога в ногу и в полный рост,
Ваша дорога — в могилу, товарищи! У вас всё по-прежнему,
Просто взорвали мост».
И действительно, мост взорвали! С фактами спорить трудно,
Хотя на кухне включается и бубнит утюг:
«Улитки ползут на север, дубы улетают на юг, но
Мост — это навсегда! Это вечный мост!» Как вдруг —
Тюк! Словно со звёзд прилетел талантливый пиздюк на тарелке
И хуякнул, не различая, где вест, где ост,
А ему-то что? Были колёса — будут, обязательно будут и белки,
Ну, и просто взорвали мост.
Ясный красный, архитектор чувствует злость,
Всё-таки любимое детище, а не аэробный компост,
И даже дедушка старенький, на каждую жопу гвоздь,
Тоже занервничал — всё же взорвали мост,
Пламя пылает, чёрный клубится дым,
Пост охраны не спас ситуацию, да и хер бы с ним,
Но эта борозда болезненней прочих борозд,
Хотя товарищ Брежнев смотрит сочувственно,
Но ему-то что, he is just a ghost,
И дело здесь не в поэзии, не в современном искусстве, но:
«Мой мост, подорвали МОЙ мост!» –
Раздаётся крик, и асфальт осыпается растрескавшейся коростой,
И искры летят душами мобилизованных на погост,
А дед, как неперебесившийся злой подросток,
Всё бесится, бесится, бесится,
Потому что
Взорвали
Мост.
* * *
– У меня нет сил, я упала и встать не могу никак.
– Что ты делала?
– Я сжимала кулак,
Когда эти суки обрушивали на людей смерть,
Обнимала ту женщину, что кричала: «Петь, где ты, Петь?!»,
А Петя куда-то делся, но после нашёлся, Пете было пять лет,
В этот день он не умер, а ведь мог бы и умереть.
– И как ты теперь себя чувствуешь?
– У меня нет сил, хоть возьми и как книгу меня прочти,
Мне почти полный пиздец (ключевое слово «почти»).
Я упала и встать не могу, а кого-то огненный смерч скосил,
И вот я спрашиваю тебя, Саша: откуда набраться сил?
– Ну, ты нашла, у кого спросить! У старого ебаната,
Набитого лягушками и гвоздями (хорошо, хотя бы не вата).
Все силы — в тебе! Ты подумай сама же, ведь
Когда эти суки обрушивали на людей смерть,
Ты сжимала кулак — это круче, чем богоявление,
Это значит, что ты оказывала сопротивление,
И ты обняла ту женщину, как будто обожжённую плетью,
Которая потеряла, а потом отыскала Петю,
И хотя этот Петя не вспомнит тебя до самой своей могилы,
Это ему, пятилетнему, ты отдала свои силы,
Так что знаешь, упала? Не можешь встать? Ну и ок. Отдыхай на чиле!
Просто запомни тот день, когда эти суки бомбили
Твой родной город, а ты сжимала кулак,
А теперь у тебя нет сил, ты упала и встать не можешь никак.
Александр Дельфинов
Александр Александрович Дельфинов (Смирнов-Гринберг) - поэт, музыкант, журналист, перформер. Родился в 1971 году в Москве. Учился на историко-филологическом факультете РГГУ, а также в университетах Бохума, Вены, Берлина. Поэт, музыкант, журналист. Автор поэтических сборников «Веселые нечеловечки» (2000), «Анестезия 2084», «Воробьиный атом» (2013). В 2017 году в Берлине вышла книга под названием #TriggerWarningPoetry. Живёт в Германии с 2001 года, проживает в Берлине и Кёльне.