503 Views
* * *
Это не я ли бросала погибший дом
И шла по талой воде, чемодан оставив дороге?
Это не я ль штурмовала последний вагон,
Уезжающий не куда-то, а только б отсюда?
Это не я ли в забитом подвале слушала ветер
Вперемешку с сиреной и агонией рухнувших стен?
(Если бы я основала секту, я б назвала ее
Гречки последних дней и этого ветра).
Это не я ль умирала каждое утро,
Еще не успев проснуться?
Наливала горячий кофе,
Ела йогурт с вишней и мюсли
И круассан из духовки,
Пересчитывала детей, прижималась к мужу:
Не читай новостей, не умирай со мною.
У меня осталась пара друзей
Выходцев из России.
Их глаза так же мертвы.
Мы вообще узнаем своих
По мертвым глазам и веселью взахлеб:
Вот я на море, в музее, под летним солнцем.
Я три дня не хожу в интернет,
И мой круассан две минуты
Не пах пылью разбитого дома
И кровью не пах.
* * *
Если дул северный ветер,
В окнах гудел сквозняк,
Заглушая ночных соседей.
И краска в подъезде
Была болотно-зеленой –
Цвет постзимней тоски…
…А вдруг на досмотре спросят,
Что за странный камень везешь
Серый с облупленной краской?
…Почему пограничник
Берет его аккуратно,
Дает бумажный пакет,
Желает легкой дороги?…
…В спортзале каждую ночь
Вокруг солдатских кроватей
Люди возводят стены:
Болотно-зеленую,
Синюю в трещинку.
В свежей побелке? –
Это старуха
Хранит под подушкой свой дом.
* * *
Вот человек, вот я его люблю,
Вот мы грыземся – ну а как иначе,
Вот мы даем присягу королю,
Вот наш ребенок рысью к морю скачет.
И что тут думать, наша ли вина,
Что где-то не у нас идет война.
Не в нашей бухте злые корабли,
Не в нашем доме свет не загорится.
Мы жизни не рабы, не короли,
Листаем дни страница за страницей.
И, в общем, мир становится светлей,
Когда нет ни рабов, ни королей.
Вот человек – его не знаю я,
Вот дом его, вот шкаф с макулатурой,
Вот сын его – пижама в якорях –
Мелькнет в двери белесой шевелюрой.
Вот море, вот трамвай идет на пляж,
Вот майки парус с бельевой веревки.
Лишь день здесь – незаконченный пейзаж:
До лета навсегда три остановки.
И кто из них до завтра доживет?
Вот человек, вот дом, вот море, вот…
Как полюбить осень во время войны
Собери гербарий, как в школе:
Три разно-желтых листа,
Перо улетевшего гуся,
Астра, что выпала из букета
Школьника в городе Н.
Потом собери промокашкой
Первые капли дождя
Или испарину окон,
Когда утром встает туман.
Сделай два одинаковых фото
Возле нового старого дома:
На первом еще был август,
На втором уже листопад.
Заложи все закладками в книгу
И задвинь на верхнюю полку.
Ты полюбишь и эту осень –
Просто не в этом году.
Обряд инициации
Кто ж знал,
Что, чтобы пройти
В ботанический сад
И вдохнуть запах магнолий,
Надо убить
Бездомную кошку,
Зазевавшегося ребёнка,
Разрушить подъезд
С приподъездной старухой
И сутулой женщиной,
Вышивающей по подушке.
Вдоль твоего пути полетят
Лепестки роз,
И магнолий,
И яблонь
“Слава победителю”.
Кто ж знал,
Что эта слава
Так быстро завянет.
.
* * *
Болконский смотрит в небо, а видит смерть.
Он чувствует, как сквозь него прорастают ростки
Того, что станет кому-то великой
Русской литературой.
Отчаянье, боль, фатализм,
Отцы vs. дети,
Русь vs. нерусь.
Смерть –
Всех примирит?
Я в школе читаю Стендаля (или Дюма?).
Главный герой гибнет в большой любви.
Смерть, белые платья дам,
Яблочные сады.
Яблоня по весне похожа на кринолин.
Новая жизнь, эпилог, улыбка в последней строке.
В этом году яблони не расцвели.
В научной библиотеке общий огонь.
Сгорают война и мир, девятнадцатый век
Уходит в небытие,
С ним яти и ери, Болконский и Лев Толстой,
Гордыня их и фатализм
Становятся нашей землей.
Русь vs. нерусь
Русь vs. мир
Русь vs. мы
И город мой как эпилог.
Тем, кто там
В город Ха подступает тьма. Снег устал сереть,
Добровольно ложится под каждое колесо.
Снег стремится на небо, в каждой снежинке смерть.
Подступает тьма, сыплет городу на лицо.
Ночь черней, чем британский юмор на HBO,
Провалившийся сквозь цензуру в небытие.
Протрезвевшим гопником ветер фрамуги бьет,
Завывает в ночь, дескать я все еще живой.
И когда не приедет ни Гэндальф, ни Галадриэль,
Из Лос-Анжелеса не доберется супергерой,
Ты со всей этой метео-гопотой выходишь в метель,
И пока вы с ней здесь, никакая вас тьма не накроет.
* * *
Слушай, я говорю, послушай, я очень устала,
Я хочу в отпуск и жизнь чтоб начать сначала.
Сначала, ты говоришь, сначала была война,
Я помню – на месте воронки когда-то была страна.
Я говорю, Блум всё же дошёл до Итаки.
Ты говоришь, вчера я почти что плакал.
Итака и Дублин уже сто веков простояли,
А мир потонул в фотографиях Азовстали.
Ты говоришь, они. Я отзываюсь, мы.
Мы глядим на восток и о своём молчим.
(шутка)
Это шампанское уходит в небытие:
Хозяйка остепенится,
Родит ребенка,
Перестанет давить виноград
И дорисовывать вензель.
Еще год или два – и его назовут винтажем.
Бутылки уйдут с молотка
И осядут в подвалах навеки.
Купите, пока не поздно.
Эта таранка из Северского Донца.
Туда сейчас не добраться,
Там тихо, и только рыбы
Ищут свежие пятна крови.
Один грибник зашел в лес –
Так вышел только под утро.
Вывели, видно, бобры
Через растяжки,
Через снаряды,
Через прилеты.
Достань сушеную рыбу,
Наполни высокий бокал –
Вот твоя странная память
О прошлом Земли.
Ольга Зверева
Социолингвист по образованию, технический писатель по профессии, автор двух сборников стихов, лауреат и призер украинских и международных поэтических фестивалей и участник поэтических сборников, изданных в Украине, России, Германии, Чехии, Израиле и США, в настоящее время живёт в Голландии.