676 Views
– Через пять минут прибываем. Кто еще не сдал белье, поторопитесь, – разнесся по плацкартному вагону голос проводницы. Слегка задремавший на верхней боковой полке Ершаков открыл глаза, проверил время на телефоне и посмотрел за окно, покрытое сухими разводами. За грязным стеклом утреннее солнце бежало по маленьким саклям и двухэтажным коттеджам, облупленным хрущевкам и ярким, блестящим на свету садам, громоздившимся за невысокими шершавыми каменными оградами и деревянными заборами в растрескавшейся синей или зеленой краске, порой – до состояния вкраплений.
«Ну, наконец-то», – подумал Ершаков, вспоминая мельком весь путь на юг: самолетом из Екатеринбурга до Минеральных Вод, а затем поездом до Махачкалы. Его больше устроил бы прямой рейс, но прямых рейсов, – увы, не имелось. Белье он сдал несколько часов назад, когда проснулся раным-рано, за Хасавюртом и некоторое время просто лежа пялился на майскую степь и темнеющие вдали горы. Потом его опять сморило.
Окончательно он пришел в себя, покинув поезд и оказавшись перед зданием махачкалинского жд-вокзала – прямоугольной, словно гипсовой, конструкцией с водоворотом приезжих перед ней, нагруженных огромными клетчатыми сумками-баулами, чемоданами на колесиках и пакетами. Обернувшись, Ершаков упал в бирюзово-голубую пропасть – дышащее ему в лицо теплым ветром Каспийское море. Ближе к горизонту эти два цвета сливались в белесую дымку.
– Кайф, – сказал Ершаков самому себе и, поправив висящий за спиной рюкзак с вещами и ноутбуком, двинулся к бетонной лестнице, ведущей наверх, на привокзальную площадь.
Посреди площади возвышался памятник дагестанскому большевику Махачу Дадаеву, в честь которого, собственно, город Петровск и переименовали в 1921-м в Махачкалу. Каменный Махач сидел на коне, упершемся копытами в разрубленную трапецию постамента, и смотрел на юго-запад, в сторону гор. Сразу за памятником лежала каким-то чудом уцелевшая сетка старинной застройки – низенькие дома, продуктовые магазинчики за массивными резными дверями, маленькие кафе, обклеенные объявлениями заборчики. И над всем этим минарет квартальной мечети Сайфуллы-Кади.
Немного поблуждав по переулкам, Ершаков выбрался к песочному зданию Кумыкского театра, на солнце бьющему прямо в лицо яркой желтизной полукруглых стен. Напротив торчала растрескавшаяся от потоков морского воздуха древняя голубая гостиница «Каспий». Дальше нужно было идти направо – опять вверх, мимо персиковых громад республиканских УФСБ и МВД. Улица выводила на проспект Гамзатова – одну из центральных артерий города с двусторонним движением.
Здесь бросалось в глаза обилие аптек, ювелирных и свадебных салонов. Позже выяснилось, что это характерно не только для центра. В других районах наблюдалось примерно то же самое. «Махачкала – город лекарств, золота и, – хм, – любви», – решит через месяц Ершаков, вынося за скобки войну. А сейчас ему нужна была гостиница «Ленинград», монструозный 18-уровневый советский небоскреб, самая высокая постройка в Махе, как называли свою «крепость» местные жители.
На самом нижнем этаже, где размещалась администрация отеля, было темно, прохладно и пусто.
– Есть кто живой? – немного повысив голос спросил Ершаков.
Спустя пару минут где-то хлопнули дверью и откуда-то сбоку выбежала маленькая щупленькая пенсионерка в сером платке и белом фартуке. Она приняла деньги и выдала ему ключи от номера на последнем, 18-м. Остальные этажи оказались на ремонте или законсервированы до лучших времен.
– Вы по вечерам тут осторожней, а то ребята у нас горячие.
– Разберемся, – сказал Ершаков и зашагал к лифту.
Комната, на удивление, выглядела прилично – двуспальная кровать, тумбочка, стул, стол, балкон. Он сразу вышел на свежий воздух. Красота – вид на южную часть города, слева – море, справа – кварталы с мечетями и торговыми центрами, а за ними – массив Тарки-тау. «На первое время сойдет».
Разумеется, требовалась квартира. Желательно, небольшая. Желательно, неподалеку.
В работу пришлось включаться оперативно. Поступили горячие новости – в Сергокалинском районе боевики сожгли телевышку и станцию мобильной связи. Из райцентра туда выдвинулась бригада ремонтников-связистов и сводный отряд милиции из сотрудников РОВД и республиканского ОМОН-1. Микроавтобус УАЗ со связистами почему-то двигался впереди милицейской колонны. Прикрытия никакого. В итоге угодили в засаду. Моджахеды подорвали УАЗ и обработали машины МВД из стрелкового. Все восемь ремонтников погибли. Ранения получили четверо стражей порядка. В пресс-службе милицейского главка ситуацию прокомментировали традиционно – мол, случилось ЧП, по факту ведется проверка, подозреваемые устанавливаются.
Ершаков написал заметку и закинул по электронной почте руководителю информационной службы московского агентства, которое его наняло. Не такого ему, конечно, хотелось. Новостными заметками он был сыт по горло еще дома, в Екатеринбурге, когда трудился в тамошних СМИ. Душа просила жести, подвигов, больших форматов и славы. За этим и приехал. А тут опять…заметки.
Квартирный вопрос решил примерно за неделю. Отыскал рядом. Двухкомнатную. На последнем этаже четырехэтажки сталинских времен. Окна выходят на сквер, за ним – пляж и море. Основной минус – железная дорога, проложенная вдоль берега. Хозяйкой оказалась вдовая полноватая женщина за 60, шагающая медленно, с одышкой. Обычно сдавала жилье на весну-лето. Сын увозил ее в Губден. Из аула возвращалась осенью. Но Ершаков сказал ей, что, возможно, останется на зиму и она уступила. Договорились так: за деньгами будет заезжать раз в месяц по предварительной договоренности.
Жилплощадь его устраивала. Чисто, все в меру. Прямо печоринская квартира в Пятигорске, не иначе. Москвичи попросили завязать отношения с республиканским ОМОНом, чтобы ездить на спецоперации. Ершаков усмехнулся, но в пресс-службу дагестанского МВД все же набрал. В прошлый раз говорил с каким-то строгим дядькой, а сейчас ответила сотрудница. Низким бархатным голосом предложила отправить запрос. Ершаков не смог устоять и отправил. Хотя был абсолютно уверен в бесполезности затеи. Ответа, кстати, так и не получил.
По работе – ничего крупного. Ежедневно отписывал заметки о подрывах, обстрелах, засадах и прочих убийствах. В свободное время гулял. Ему нравилось гулять. Погода радовала и город постепенно поглощал Ершакова. Начиная в приморских кварталах, где палисадники соседствовали с застройкой, самое меньшее, 60-70-летней давности и почти никого не встретишь, он выбирался в центр, на Гамзатова, где всегда многолюдно, а вооруженные до зубов полицейские дежурили на каждом перекрестке. Затем по Стальского или Ярагского медленно двигался к Тарки-тау через массивы коттеджей, магазинчиков, забегаловок, уличных базарчиков с перерывами на редкие хрущевки и брежневки, покрытые побитой бело-синей плиткой. Это было ханство знаменитых махачкалинских пристроев, симпатичных и ужасных. Общество горожан – почтенных матрон в цветастых платьях, стариков в пиджаках и брюках времен перестройки, одетых в спортивные костюмы бородатых мужчин на заниженных иномарках, красивых девушек в платках и без платков, бросающих на тебя быстрый взгляд в последний момент, когда ты проходишь мимо. Эмират мечетей, режущих знойный воздух азанов и женщин в черном…. Так, не торопясь, он достигал канала имени Октябрьской революции, за которым вверх по склону ползли аульные пригороды – древний Тарки, Кяхулай и Альбурикент.
Однажды рано утром, уже в июне, упала инфа о том, что ночью на Салаватова, – это как раз не доезжая до Кяхулая, – силовики блокировали адрес. Вот-вот должен был начаться штурм. Ершаков даже не стал завтракать. Просто опрокинул стакан воды, натянул джинсы и футболку, вызвал такси и выскочил на улицу. Долетели быстро, без пробок. Салаватова – узенькая улочка, на которой частные дома стояли вперемешку с кирпичными четырех– и пятиэтажками. Местами – сплошная деревня. Именно там, в глубине, находился небольшой домик из красного кирпича, осажденный силовиками.
Впрочем, подобраться близко не удалось. Оцепление выставили за пару кварталов и милиция разворачивала зевак и корреспондентов, пытавшихся подойти к дому. Чуть в стороне Ершаков увидел здешних мужчин-журналистов, они неспешно переговаривались, следили за происходящим. Все ждали атаки.
Через полчаса позади оцепления что-то бабахнуло и по улице ломанулся треск перестрелки. Зашипели милицейские рации и Ершаков краем уха успел поймать фразу «Контакт пошел!». Дальше наступила какофония: в трескотню стрелкового периодически вмешивался грохот – с крыш соседних зданий по окнам окруженного дома долбили из гранатометов. Затем из оцепленного двора выехали два БТРа и покатили к домику. Минут через 15 донесся рокот крупнокалиберных пулеметов. Так продолжалось примерно до полудня. Ершаков по телефону отдиктовался о старте операции, а потом или прохаживался, или останавливался, вглядываясь туда, откуда доносились звуки стрельбы и взрывов. Наконец, к журналистам вышел человек из республиканской милицейской пресс-службы – сухопарый седоватый усатый майор, сообщивший, что КТО завершена, убиты трое боевиков, ведутся следственные действия. Значит, ничего сверх посмотреть не получится. «Ну, ок», – подытожил Ершаков, вновь отзвонился и отправился завтракать.
Ему хотелось сходить в Тарки, столицу шамхальства, ставшего российским вассалом в конце 18-го века и упраздненного лишь в 1867-м. Но для этого надо было миновать весь город. Иными словами, «экспедиция» требовала времени, а с временем имелись проблемы. Разумеется, он не сидел за ноутбуком круглосуточно. Но инцидент, достойный новости, мог нарисоваться в любой момент – утром, днем, вечером, ночью. Реагировать следовало оперативно. К сожалению, подпольщики и федералы не присылали своих графиков. «А какие у вас планы? А у нас вот засада на колонну. Да-да». «А вы что предлагаете?» «А мы – спецоперацию. Фото с мертвым амиром – в подарок».
Правда, в середине месяца Ершакову удалось выкроить несколько часов для похода в Тарки. За каналом имени Октябрьской революции и дорожной развязкой, возле маленькой мечети «Сафар», улица постепенно поднималась по склону и вскоре превратилась в лабиринт аульных домовладений, садов, старинных мусульманских кладбищ, компактных площадок, каменных и металлических лестниц. Он взбирался все выше и выше, периодически оборачиваясь на город и море, простиравшиеся внизу. На одном из «пятачков» остановился и присел на ступеньки источника для умывания, оборудованного здесь в виде миниатюрной беседки. Было тихо и безветренно. Внезапно из-за угла вышел улыбающийся мальчишка лет 5-6 в джинсиках и белой рубашонке, приблизился к Ершакову и протянул руку:
– Ас саламу алейкум!
– Ва алейкум ас салам! – ответил он, пожимая маленькую пятерню. Пацаненок засмеялся и убежал. Ершаков тоже улыбнулся, достал из рюкзака пластиковую бутылку с водой, отпил, положил обратно, еще несколько минут посидел, встал и двинулся дальше.
Через три дня пришлось ехать в Каспийск. Ночью там подожгли детскую комнату милиции. Прибывшие пожарные нарвались на самодельную бомбу. Один огнеборец погиб. Ранения получили двое его коллег, пара стоявших рядом милиционеров и случайный прохожий.
Ершакову позвонили из Москвы и попросили не только сделать новость, но и поснимать. Без проблем. На Гамзатова останавливались автобусы, как раз следовавшие до Каспийска. Трасса тянулась по бесконечным южным пригородам, мимо складов, шиномонтажек, автомастерских, базаров, киосков. Мимо «квартала миллионеров» – застроенного пустыми многоэтажками крупного участка. Никто не покупал там квартиры из-за дороговизны.
Подгоревший отдел располагался на первом этаже брежневки. Почерневшие стены, лопнувшие стекла. Остатки сожженной двери уже сняли и куда-то унесли. На асфальте высохшие лужи крови. А через дорогу – пышущий зеленью сквер, ведущий к морю.
«Красота и смерть», – подумал Ершаков и достал фотоаппарат.
Рутина испарилась где-то в середине июня. С утра стало известно, что в ауле Старый Костек, – это в Хасавюртовском районе, – проводится крупная спецуха. Чтобы не пропустить, Ершаков взял такси за счет редакции и погнал. День выдался жаркий. Воду он забыл, но потом решил закупиться в каком-нибудь придорожном ларьке. Правда, как это бывает обычно, до ларька дело так и не дошло.
Они летели по шоссе вдоль предгорий на запад. Миновав Кизилюрт и речку Сулак, свернули направо. Теперь по обочинам мелькали поля, огороды и арыки. На въезде в село машину тормознули на блокпосту. Ершаков показал документы – журналистское удостоверение и аккредитацию при МВД РД. Пропустили. Расплатившись, он отправил шофера обратно в Махачкалу.
– Ваши коллеги сейчас в школе находятся, – сказал Ершакову проверявший документы милиционер и махнул рукой в сторону села.
– Спасибо, – ответил тот и побрел к ближайшим домам.
Школа, – одноэтажное бетонное строение, – стояла на отшибе, за первой линией домов. Во дворе толпились сельчане. Поодаль переговаривались несколько вэвэшников в бронежилетах и камуфлированных кепках. На краю двора расположилась съемочная бригада республиканского телеканала – пожилой оператор в джинсах, пропотевшей салатовой футболке и коричневой жилетке без рукавов, молча курил, а молодой корреспондент в серых брюках и бирюзовой рубашке нарезал круги, с кем-то разговаривая по телефону.
«Надо же, раньше меня успели», – отметил Ершаков и пошел к мужчинам, сидевшим на корточках в тени школьной стены. Они рассказали, что колонна силовиков заехала в село еще засветло. Военные заблокировали дом. Всех, живших рядом, эвакуировали по родственникам. Какое-то время вели обстрел, а потом, вроде бы, попытались зайти. Но, видимо, что-то не сложилось и они понесли потери. По крайней мере, местные успели заметить, как в подоспевшие машины «скорой» грузили раненых. А кто-то даже услышал про четырех «двухсотых». Позже, кстати, информация подтвердилась. Оказалось, что осажденное здание было снаружи оборудовано видеонаблюдением. Бойцы спецотдела «Каспий» республиканского УФСБ сунулись внутрь и угодили в засаду.
Сделав пометки в блокноте, Ершаков вернулся за пределы школы. Вдоль дороги тянулись сады и частные домики, кое где блестели на солнце припаркованные легковушки. Доносились отчетливые звуки схватки – автоматная и пулеметная трескотня с дольками разрывов. Ершаков попробовал подобраться поближе, но через несколько кварталов наткнулся на силовиков. Логично. Около забора громоздился БТР. Возле «брони» группками держались федералы.
– Мужик, тебе чего надо? – крикнул один из них. Что характерно, без звездочек. Непонятно, рядовой или офицер. Они все там были такие.
– Я журналист, – ответил Ершаков и протянул бумаги.
– Проход закрыт, – сказал вэвэшник, не обращая внимания на документы, – Давай назад. Ваши в школе.
– Хорошо-хорошо. Уже ухожу, – произнес Ершаков, отступая. Но в школу он возвращаться не стал. Устроился поодаль, опершись о дерево, росшее у перекрестка, перед приоткрытой калиткой, за которой полнился зеленью чей-то палисадник.
Штурм продолжался еще пару часов. По дому лупили из всего, что имелось в наличии. За исключением, наверное, танков. Внезапно грохот оборвался. Чуть погодя, журналистов пустили на место осады. Их взорам предстал раскуроченный бронетехникой кирпичный забор. В нем зияли огромные отверстия, раскрошенный камень был перемешан с травой и землей, а уцелевшие участки высились, словно уменьшенные версии каменных истуканов Маньпупунера. Далее они увидели остов дома – посеченные осколками стены, закопченные окна без стекол, частично обвалившаяся внутрь крыша. Двери отсутствовали. В комнатах все было перевернуто взрывными волнами, покрыто слоем осыпавшейся штукатурки. На полу уже загустела кровь, наполненная осевшей пылью.
Во дворе лежали шесть трупов. Их вытащили из под развалин и побросали как попало. По возрасту – лет 20-30. Двое в старом выцветшем камуфляже, а остальные в гражданке – футболках, джинсах и трениках. Бороды свалялись, вытекшая из лопнувших капилляров кровь обволокла белки и засохла – из-за этого глаза погибших казались черными. По рваным ранам ползали мерцающие сталью, жирные мухи. Кожей начинала овладевать оливковая тень смерти и воздух вокруг постепенно приобретал сладковато-приторный запах разложения.
Ершаков безмолвно взирал на убитых, затем ему сделалось дурно, он резко развернулся и блеванул, извергая остатки вечернего хинкала.
В обратную дорогу попросился к телевизионщикам. Те согласились. Он приткнулся на заднем сидении и до самой Махи не проронил ни слова, уставившись в окно.
Екатеринбург, июль-август 2022.