467 Views
translation from Russian by Yana Kane, edited by Bruce Esrig
They said
01
they said: of course we don’t mean to hurt you, we wish you well,
little girl, bright spring flower, sweet silver bell,
(or else, why would we crouch here, in the bloodthirsty thornbushes’ shade?
on this winding path toward the darkest forest, this path overgrown
with vines hiding sinkholes and skulls, treacherous in the wild.)
so, tell us, warm flesh, tender human child,
what brings you here, all alone?
she said: I’ve heard tales about the hoofprints of goats, the tracks left by grey wolves’ paws…
the rainwater that collects in these tracks makes your head grow horns, your hands grow claws,
and you stop being human.
I’ve heard about the curse that turns you into a swan.
too bad it’s a swan, not a hawk. but all wings have uses. so I will go on.
02
they said: your voice is too soft, come near, so we can hear you—
little sunbeam, cutie, foolish girl from the farm—
what wild tale lured you here? surely, you’ll come to harm
in a thicket that harbors these evil curses and spells. no one who enters returns with a nice tale to tell
(or comes back to tell any tale at all.)
why throw away your life for nothing? don’t be in such haste.
baby, come near, and we’ll make it all go clean and fast.
we are ravenous. so you’ll feed us, this way you will not go to waste.
she said: I have heard of the trees that grow strangling roots and branches with teeth,
and of fair-faced mavkas, their hollow bodies reeking of death,
of the ghouls, the swamp sprites, the severed mare’s head that either kills you or grants you wealth.
my village is two miles from here, we know the forest tales well.
all the little ones listened as the elders would tell and re-tell
these tales. they are true—that’s what matters. nothing else is of any worth.
these tales are why I am here, why I mean to go forth.
even if I get gobbled, my ribs gnawed, then scattered about,
so much hate fills all my bones, each tooth and each knuckle will sprout,
rise out of the soil to blossom—more bitter than wormwood—to sow dark seeds
like sparks of the blackest flames, so fiery brambles will spread.
do you know what befell that village two miles from here? that village is dead.
the elders, the babies, my mother, my father—all gone. now, I am alone,
like the severed mare’s head, like a faceless kikimora woven of bristle and bone.
our land was invaded by foes—I still hear their general’s barking shouts.
I see his chest bright with medals, his face—a carrion-eater’s snout.
my father yelled to me: “run, Marys’ka”, and I—I was always fast…
I wish I became a mavka instead, drifting hollow and lost.
nothing more can be taken from me. the village is scattered stone.
all I have left is my rage. will the forest take me for its own?
I do not care if it drowns me, turns me to ice, leaves me strangled and torn,
if all that’s left of me is just blood on the snow, a bright scarlet streak.
I want to avenge, I want to protect the land, my own folk who are still alive, who are yet to be born.
will you let me through?
speak!
she lifts her gaze. such a fire is ablaze in her eyes
that those who crouch in the shadows startle, creep off to make way,
stung by something akin to fear for the first time in their un-dead days.
each moment hangs heavy and silent. the dark forest broods.
then, the trees step aside. the small human enters the woods.
03
this is a good fairy tale, so sleep my baby, sleep, hush-a-bye,
the barefoot witch who rules all the forest quietly passes by.
whoever plants arrows will reap a harvest of pointed steel,
whoever plants grief will taste wormwood and poison in their meal,
the heat of wild burning grass will engulf their bed.
this is no fairy tale. but what tale can I tell instead?
keep on living; and I’ll go on living, sometimes crying, sometimes feeling strong.
the witch roams the forest, she whispers and mumbles; her voice holds a song.
Translator’s Notes
Mavka is a female forest spirit in Ukrainian folklore. A mavka is the soul of a girl who had died an unnatural or tragic death. Mavkas often appear in the form of beautiful young girls who lure young men into the woods, where they “tickle” them to death. Mavkas have no reflection in water, do not cast shadows, and have “no back”, so that their insides can be seen from behind.
Kikimora is a female house spirit (usually malevolent) in Slavic folklore. A kikimora is often represented as a small humanoid, misshapen, hard to see creature.
We were taught something else
we were taught something else: let go, forgive, do not fight,
(no, don’t sock them, at least—not in the snout).
always offer, if not the other cheek, then at least a hand
to help them to their feet; speak to them, do not shout.
you see, we were taught to remember, to understand:
the world is layered—not simple, not black-and-white.
our make-believe villains’ backstories deserved to be heard:
tough childhood and youth, poignant memories buried in pain,
all of it set to music—piercing flute and soft oboe strains—
just the grandest thing, a drama in a hundred thousand words.
we were bookish children, so these different evils—we recall them well—
starting with Koschei the Deathless: his downfall
was that graybeard’s mad love for Vasilisa, the wily girl
who learned how to find his death in a magic egg,
how to crack the shell, to break the spell
(how stupid of him to tell!);
we know all about the pitiful Scrooge, obsessed with profit and price;
about the Snow Queen crowned with frost in her palace of ice,
how she let Kai go with Gerda and did not give chase—
because, after all, what good was that boy to her?
he was bored with the toys she gave him, and would not stir
to make her a cup of coffee or do any kitchen chore.
even the knight with a heart of stone once had a living heart.
even the horrid Morra craved the warmth of a friendly hearth.
the monster just sought a shelter under the bed;
the lion was a playful cat…
those are fairy-tales. reality is not like that.
real evil knows no hesitation—its face is blank.
when it locks its eyes on a target, it does not blink.
anything else is a mere obstacle—junk—even if it is something living
(especially if it is something living).
you know, а plague bacterium does not pause to explain;
it is not subject to either diplomacy or restraint.
real evil is machine-like and very plain:
it sounds like the whine of a bullet, a rocket that’s whistling down
to crash in the quiet street of a peaceful town.
real evil is two-dimensional, like a sheet of paper, a rag;
yet a rag is just the thing for making a flag.
later, this will be taught to grammar school pupils
of Kharkov, Bucha, Kherson, Borodyanka and Mariupol:
evil is unambiguous, like rabies; it’s flat like a bandage unrolled.
this was set down with scratchy quills by those who now are old:
if someone tells you he wants to kill you, he wants you dead
(after he bombs you, de-nazifies you, tries to force you say you are glad)
trust what he said.
Translator’s Notes
Koschei the Deathless, Scrooge, The Snow Queen, the knight with a heart of stone and Morra are evil or frightening, but vulnerable characters from classic books (some Russian, some translated from other languages) familiar to a well-read, Russian-speaking child.
Kharkov, Bucha, Kherson, Borodyanka and Mariupol are Ukrainian cities where the civilian population suffered especially horrific atrocities as the result of Russia’s current war against Ukraine.
Анастасия Шакирова. Они говорят
01
они говорят: мы, конечно, не хотим причинить тебе вред,
девочка, крошка, цветочек, золото в серебре,
(иначе разве бы мы затаились здесь, в этой хищной тени кустов?
на тропе, что вьется между болот и пней, на тропе, что тянется в темный лес,
оступишься — омут, мимо шагнешь — споткнешься о череп или скелет)
но скажи нам, горячее мясо, дитя людей,
что ты делаешь здесь?
она говорит: я слышала сказки, про козье копытце, кошачью лапу и волчий след,
если напиться из них, перестанешь быть человеком, вырастут рога, зубы, когти и весь комплект.
я слышала о проклятии лебедей, дающем крылья и клюв,
лебедь, конечно, не коршун, но потерплю.
02
они говорят: мы плохо слышим тебя, подойди поближе, солнышко, лапочка, дурочка из села,
ну какая сплетня тебя сюда привела?
в этом лесу есть проклятия все на свете, но никто не возвращался оттуда еще живой
(или хотя бы — не с оторванной головой).
подойди поближе, малыш, ведь пропадешь ни за нож, ни за медный грош,
ну а так все случится быстро и без прикрас,
мы голодны, ты хотя бы накормишь нас.
она говорит: я знаю про те деревья, что отгрызают пальцы людям во сне,
про мавок, что спереди — девки-красотки, а сзади — видать хребет сквозь дыру в спине,
про голову кобылячью, про мертвяков, про водяного, что ездит на щуке, как на коне,
моя деревня отсюдова в двух верстах, сказки о лесе знают все — хоть малыши, хоть старики лет ста,
главное, что те сказки — правда, а остальное — зола.
это отлично, я ведь за тем сюда и пришла.
даже если меня сожрут, а ребрышки обглодают, растащат по дуплам и в глубь болот,
в каждой моей косточке столько ненависти, она поднимется, прорастёт,
взойдет полынь-травой, посеет страшный огонь, что безлунной ночи черней.
ты знаешь, что стало с деревней, что в двух верстах отсюда?
ее больше нет.
нет ни стариков, ни малышей, ни матери, ни отца.
я осталась одна, как голова кобылячья, кикимора без лица.
на нашу родную землю пришли враги, я запомнила, как выглядел вражеский генерал:
харя собачья, полная грудь наград…
отец как рявкнет — «беги, Марыська», а я — я с детства была шустра…
лучше бы в спине у меня до самой хребтины была дыра.
я видела дым и чуяла гарь, у меня ничего уже не отнять.
осталась лишь ярость. примет ли лес меня?
мне все равно, съедят ли меня, или выпьют, или развеют по ветру, как снег,
или как мусор с крыльца поутру смахнут.
я хочу отомстить, я хочу защитить свою землю, тех своих, кто еще — жив, кто еще — не.
пропустите вы меня?
ну?
она поднимает глаза, и в них пылает ослепительная искра,
те, кто за кустами, отшатываются, впервые в (не)жизни испытывая что-то, похожее на страх.
и черный лес думает, и каждая секунда тянется, словно век,
а потом деревья расступаются, и внутрь проходит маленький человек.
03
это добрая сказка, спи, мое дитятко, спи, баю-бай, усни,
ходит по лесу верховная ведьма, и босы ее ступни,
кто сеет лук, будет жать не зелень, а стрелы и тетиву,
кто сеет горе, в ночи увидит подушкой своей — чернеющую листву,
простынкой — горящую скрученную траву.
это вовсе не сказка. но нет другой. вы живите. и я живу.
иногда даже не реву.
ходит по лесу ведьма, что-то шепчет, бормочет, и голос ее певуч.
Анастасия Шакирова. Нас учили другому
нас учили другому: прощай, отпускай, не бей
(ну хотя б — не в рожу)
и всегда подставляй — не щеку, но, может, руку —
чтоб подняться, помочь, аккуратно и осторожно.
нас учили такой, понимаешь, штуке:
мир не-од-но-зна-чен, не черно-бел.
мы придумывали злодеев — таких, чтоб сложно.
чтобы трудное детство и юность, красивая память, надрыв и боль,
чтоб звучала мелодия — флейта, чуть-чуть гобой,
в общем, великолепие, драма в сто тысяч слов.
мы же книжные дети, мы помним иное зло,
хоть того же седого Кощея с запрятанною иглой,
в зайце, в утке, в яйце, в золотом ларце,
(бесконечно влюбленного в Василисину ложь —
какая глупая блажь!)
помним бедного Скруджа, застрявшего меж банкнот, котировок, цен,
бело-Снежную Королеву в своем ледяном дворце,
в феврале, как в тугом венце,
отпустившую Кая, поскольку зачем он нужен?
дашь ему хоть игрушки, хоть кубики — он зевает,
не умеет ни кофе варить, ни готовить ужин.
даже рыцарь с сердцем из камня однажды имел свое, настоящее, огневое.
даже жуткая Морра мечтает согреться — под пледом и с головою.
а чудовище под диваном, а хищные львы в саванне…
это сказки. на самом деле так не бывает.
настоящее зло — без сомнения на лице,
и когда оно видит цель,
для него остальное — препятствие, ерунда, даже если оно живое
(особенно если оно живое).
знаешь, вирус чумы — он ведь тоже не создан для разговоров,
для дипломатии.
настоящее зло простое, как автоматика:
пуля, жесткий курок, перещелк затвора.
свист ракет, нацеленных на мирный притихший город.
настоящее зло двухмерно, как лист бумаги
или тряпка — но тряпки отлично идут на флаги.
этому будут потом учить в детском садике, в младшей группе,
(Харьков, Буча, Херсон, Бородянка и Мариуполь):
зло — простое, как бешенство, плоское, словно бинт.
это все записано теми, кто старше нас, их сухими перьями:
если кто-то скажет, что хочет тебя убить —
(денацифицировав, осчастливив насильно и разбомбив) —
верь ему.
Яна Кане
Yana Kane was born in the Soviet Union and came to the US as a refugee at the age of 16. She has a bachelor’s degree in Electrical Engineering and Computer Science from Princeton University, and a PhD in Statistics from Cornell University. Currently, she works as a senior principal engineer in data science. Yana is a student in Fairleigh Dickinson University’s MFA program in Creative Writing, where she has been awarded the Mitch and Lynn Baumeister Scholarship. Родилась и выросла в Ленинграде. В детстве училась в литературном объединении (ЛИТО) под руководством Вячеслава Лейкина. Эмигрировала в США в возрасте 16 лет. Закончила школу в Нью-Йорке, получила степень бакалавра по информатике в Принстонском университете, затем степень доктора философии в области статистики в Корнеллском университете. Работает ведущим инженером. Учится в Университете Фэрли Дикинсон в магистратуре с двойной специализацией: литературный перевод и поэзия. Пишет стихи и прозу на русском и английском языках. Переводит стихи с русского на английский и с английского на русский. Книга стихов и прозы Яны Кане «Равноденствие» вышла в 2019 году. Книга стихов и переводов на русском и английском языках «Зимородок / Kingfisher» с предисловием Дмитрия Быкова вышла в 2020 году. Недавние публикации стихов и переводов можно найти на сайтах https://eastwestliteraryforum.com/ и https://litpoint.press/ .