888 Views
* * *
Идёт чудесная зима
Двадцать второго года.
И для любви она весьма
И для ухода.
В ночи белеющий простор.
Как дальше жить, неясно.
Я не припомню лет уж сто
Такой зимы прекрасной.
* * *
Ну вот опять, как молодой,
Бегу я за трамваем.
Вина виной, война войной,
Живем, не умираем.
Позорный Брестский мир манит
Недостижимым раем.
Балу́ет скидками «Магнит»
И бегство за трамваем.
* * *
Человек живёт, как скот,
А умрет и станет милым,
Нужным и незаменимым,
Назовут им пароход.
Так и этот страшный год,
Пусть он был говном унылым,
Для кого-то станет милым,
Кто его переживёт.
* * *
В тридцатые статистику арестов толком не вели.
Принято полагать: большая часть доносов шла от соседей,
Квартирный, комнатный, точнее, вопрос.
От сослуживцев, понятно, лестничный, служебный вопрос.
От бывших жён/мужей, любовниц/любовников,
Просто отвергнутых поклонников, давних воздыхателей,
Отчаявшихся, жаждущих мести.
Братья, сёстры – детские обиды – в счёт не идут,
Семейное – оно самое мутное,
В шкафах, кроме скелетов, часто ничего не хранили,
Нечего было хранить.
Каждый, кто тебя знал, видел однажды, помнил твоё имя –
Мог на тебя донести.
Что тебе ещё рассказать про тридцатые?
Я там ещё не жил, врать не буду.
* * *
Нет счастья, нет свободы,
Но если повезёт:
Любовь живёт три года,
А пулемётчик год.
В огне не ищут брода,
Умолкнет пулемёт.
Любовь ещё два года
На свете проживет.
Со стройки и завода
На фронт спешит народ,
Чтоб месяцы, полгода,
А может, даже год.
* * *
Счастья нет, а ты почувствуй,
Ты запомни счастье впрок!
Замешай его с капустой,
Как чеснок.
Говорят, оно, где нас нет.
С человеком я знаком,
От него счастливо пахнет
Колбасой и чесноком.
Ну какие здесь печали?
Есть капуста и чеснок,
Нам еще не назначали
Расставанья срок.
* * *
К черту ручки и тетради,
Подчинись одной судьбе!
Здесь мальчишек учат дяди
Убивать не по злобе́.
Дома ждут друзья и бляди.
Постелила мать кровать.
Здесь тебя научат дяди
Холоднокровно убивать.
Учат дяди терпеливо,
Учат, учат малышей
Убивать и жить счастливо,
Сохраняя мир в душе.
* * *
На войне за пять минут
Руки-ноги оторвут.
В ЖЭКе на учет поставят,
А к «герою» не представят.
Нужен всем другой герой:
Целый или неживой.
* * *
Смерть неразборчива, небрезглива.
В солдатский котелок кладут черпак борща,
В борщ кладут черпак каши.
Смерть благодарная.
Неправда, что она предпочитает лучших.
Размеренно ширкает ложкой по стенкам котелка.
Ей нужны силы на марше.
Хорошие солдаты – ученики смерти.
Идут за ней по пятам, смотрят в рот,
Мечтают однажды победить.
* * *
Хорошо гулять по свету
С пистолетом у виска:
Разработаешь ракету,
Дом построишь из песка.
И врага побьёшь любого
С пулемётом за спиной,
И не вымолвишь ни слова,
Поджигая дом родной.
С пулемётом, с пистолетом
Совладает идиот,
И, от Родины с приветом,
Нас на подвиг призовёт.
* * *
Убийцы нуждаются в понимании.
Убийство и есть настойчивый призыв к пониманию,
Отчаянная попытка обратить на себя внимание,
Быть услышанным.
Все бросают дела и напряженно стараются понять убийцу.
Ставят себя на его место, забираются глубоко в его жизнь до самого рождения.
Убийца становится интересен каждому, до кого доносится ужасная весть.
«Мы тебя услышали, убийца», – мысленно обращаются к нему.
Убийца стоит перед глазами, сидит рядом за обеденным столом,
Сопровождает на прогулке,
Даже если заперт на сто замков
Или лежит в безымянной могиле без холма.
* * *
С чего начинается родина?
А бог её знает, с чего.
Вон, видишь, гуляет юродивый,
Попробуй, спроси у него.
А может, она начинается
С ошибки в твоем букваре.
С хороших и верных товарищей,
Убитых в соседнем дворе.