644 Views
* * *
Сиживали ангелы на конце иглы
Посреди рассветной, зябкой, неприветной мглы,
А во мгле всё бахало, пело, прилетало,
Не хотело сглаживать острые углы.
Как их сгладишь, острые, если остриё
Служит ангелам насестом – Боже, ё-моё!
А оно всё бахает, всё не умолкает,
Улететь бы к чёрту, только служба не даёт.
А во мгле, где бахает, горстка человек –
Человечий век недолог, ну какой там век! –
Если ангелы с иголки упорхнут куда-то,
Их дыхание прервётся и погаснет свет.
Вот, сидим, крылатые, хорошо сидим,
Надо будет, так в ушко залезем, поглядим,
Надо будет, так вернёмся: не дрожи, иголка!
Очень хочется, чтоб те дожили до седин.
Те, что мглою порчены, там, где бах да бах,
Где хрустят сухим песком минуты на зубах,
Где желвак лежит, как камень, поперек скулы…
Запевай, брат ангел, песню на конце иглы!
* * *
Стихи — короткое дыхание,
Прилив, отлив.
Дождь на рассвете, утро раннее,
В седой дали
Гудок невидимого поезда,
Заря, теплынь…
Не ешь себя, товарищ, поедом,
Был стих и сплыл.
Всплывёт другой, кувшинкой белою
Качнет волну,
Все, что я делал, что я делаю,
Сплетёт в одну
Строфу, ажурной невидимкою
Набросит тень…
Не парься, брат, надеждой дикою:
Все, улетел.
Стихи — дыхание короткое,
В нем соль стиха,
Вдох, выдох — новою дорогою,
Не впопыхах,
А без оглядки, нога за ногу,
Идёшь, бредёшь,
И каждый дождь, как первый, заново,
Да, каждый дождь.
* * *
Говорят: добро побеждает зло,
Говорят: брателло, тебе свезло,
Говорят: сейчас мы тебя съедим
И добро вот-вот победит.
Говорю: дороги подразвезло,
Я запутался: где добро, где зло?
«Доедаем!» — пуля визжит в стволе.
Вот я, крошками на столе.
* * *
Мир неправеден, мир греховен,
Мир снарядами заштрихован,
«Аз воздам! — говорит снаряд. —
Я талантливей, чем Бетховен,
Я величественней, чем Бах,
У меня ре-минор бабах,
От аккордов моей токкаты
Мертвецы запляшут в гробах.
Я сыграю — и Григ, и Шуберт
В рай взлетают без парашютов.
Ну и что, что я разорвусь?
Перед этим за все спрошу-то!»
За снарядом летит снаряд,
Одинаково говорят,
Одинаковы ноты взрывов,
Идентично дома горят.
Жизнь смерзается в чёрный лёд,
Метроном ускоряет ход,
Дьявол за дирижерским пультом
Держит палочку наотлёт.
* * *
У Гектора был сын Астианакс.
Его спасти пыталась Андромаха,
Но не спасла. О край стены с размаха
Ребенку размозжили череп нах.
Убил младенца рыжий Одиссей,
За что платил ценою жизни всей.
Пускай от гребли ноет поясница,
Скитания — пустяк, циклоп — труха,
Обыденность — убийство жениха,
Но что ни ночь, одно и то же снится:
Стена, младенец, бешеный размах,
Но не Астианакс, а Телемах.
Когда б Астианакс остался жив,
Сын Гектора бы вырос, стал могучим,
Он мстил бы за отца… Куда как лучше
Спасти своих детей, убив чужих
Заранее. Расчет царит в умах.
…но не Астианакс, а Телемах.
Предания перерастают в быль,
Быль плещет на ветру, подобно стягу.
У Гектора был сын. Когда-то был.
А Одиссей вернулся на Итаку,
Коварных женихов порвал в куски,
Но плохо спал до гробовой доски.
* * *
Когда-то давно — год назад! Боже мой, целый год!
Былая эпоха, сравнимая с каменным веком —
Я жил, не тужил, и не знал вообще ничего,
И тьму называл темнотой, освещение — светом.
Я спорил взахлёб о пустейших — мой бог! — пустяках,
Плащ важности я надевал на ничтожные плечи,
И ветер хотел удержать в ослабевших руках,
И время по капле цедил, чтобы сделалось легче.
Пил воду кастальскую мертвую, думал — вино,
Живой называл ее, и становилась — живая,
И видел кино про войну — ах, какое кино!
Такие мы смотрим, не очень-то переживая.
Теперь я не знаю ответов, но знаю вопрос,
Теперь я пью воду не ртом, а душой и глазами,
И этот вопрос через сердце без спросу пророс,
И корни пустил, и шипы отрастил, и терзает.
В Кастальском ключе что ни день — вся вода в пузырьках,
И не разобрать, то ли мертвая, то ли живая,
Поэтому свет с темнотою я путаю, вовсе никак
Их не называя.
* * *
Мы тебя не просто убьем, говорят они,
Мы тебе объясним, за что, по какой причине
Убиваем тебя; успокойся и будь мужчиной,
Вот тебе аргументы: возьми, насладись, прильни.
Не колом осиновым, не дубьем,
Правильно убьем.
Мы тебя не просто убьем, они говорят,
Мы распишем по нотам, за что тебя убиваем,
И забьем все факты, как забивают сваи
В землю мерзлую января.
Соберем фактаж, нарастим объем,
А потом убьем.
Мы тебя не просто убьем, говорят они,
Просто так нельзя, мы же всё-таки гуманисты,
Свяжем кару и грех, как девки вяжут мониста,
Ты прислушайся: как хорошо звенит!
Мы подарим, парень, тебя рублем,
Лишь потом убьем.
Мы тебя убьем, говорят они, но не просто,
Что же ты не рад, почему не прощаешь нас?
Это что? Кирпичная, говоришь, стена?
А зачем ты командуешь: «Стройся по росту!»
И стрелки поднимают ружья? Не надо! Не на…
Октябрьский рубайят
Листья краснеют, желтеют, потом облетают,
Птичий смолкает базар, собираются стаи,
Вечный сюжет продолжается, вечный читатель
Книгу судьбы за страницей страницу листает.
За окном механический шмель — это косят траву,
Детвора на бегу облаками вздымает листву,
Вслед за осенью будет зима, за весной будет лето,
Принимаю, дышу, соглашаюсь, надеюсь, живу.
Продолжаются битвы, жестокие длятся бои,
Звук разрывов вторгается эхом в мои рубаи,
А когда-то, я помню, великой опасностью было
Жарким летом на пляже, купаясь, заплыть за буи!
И пускай в доме холодно — полон вином мой кувшин,
Небо взрывом расколото — полон вином мой кувшин,
Золотое руно моей жизни украсть невозможно —
Все, о чем я молился и ради чего я грешил.
Мы из глины восстали и в глину уйдем — не беда,
Здравствуй, светлая осень, останься со мной навсегда!
Ты смеёшься: » О да, навсегда! Глина, брось, не позорься!»
Я смеюсь: «Без меня навсегда не бывает, о да!
Касыда запретов
Не пишу про усталость. То, что было, что сталось,
По ветрам разметалось, улетело во тьму,
Повстречались, расстались, эти пылью, те сталью,
Не пишу про усталость. Не хочу, ни к чему.
Не пишу про болезни. Нет, совсем не железный,
Только дел бесполезней не знавал отродясь:
Вот, смотрите, суставы, вот пилюлек составы,
Вот… И вдруг про усталость уже пишешь, стыдясь.
Не пишу, если пьяный. Может, строчки с изъяном,
Но вгляжусь – обезьяна, хоть в знакомом плаще,
А казалось, красавец, и земли не касаюсь,
И ваще всем на зависть, всем на зависть ваще.
Говорят, для поэта нет по жизни запрета –
Хоть про то, хоть про это, хоть такой, хоть сякой,
Пусть устал или выпил, грянь болотною выпью,
Ну и хули, что хрипло, а талант-то на кой?!
Да, талант, понимаю, поученьям внимаю,
И упрек принимаю, и укор, и пинок,
Будьте живы-здоровы и ко мне не суровы!
Прячу в шкаф свой лавровый, свой увядший венок.
* * *
Переходим на зимнее время, летнее,
Переходим на первое и последнее,
Переходим на наше и на чужое, пришлое,
Вышло так.
Крутим стрелки, в айфонах само меняется,
Голова змеи за хвостом гоняется,
Времена не выбрать, а время к старости —
Запросто.
Переходим, но стрелок дурных верчение
Не несёт желанного облегчения,
Сменим время мирное на немирное,
Поле минное.
Час вперёд, назад, век скрипит суставами,
Железнодорожными век кричит составами,
На платформах груз, принимайте, мальчики:
Танчики.
Не осколками время лупит — минутами,
Обожженными, в язвах, лихими, гнутыми,
Вылетают стекла, кирпичным крошевом
Все хорошее.
Отцепитесь, время твердит, не трогайте,
Я своей иду, вы своей дорогою,
Я уже ушло, вы мне в спину воете,
Переводите,
Через площадь, улицу, через круглые
Циферблаты; стали родня друг другу мы,
Одуревший маятник все качается,
День кончается,
Начинается новый, рассвет вздымается,
Человечек маленький в люльке мается,
Что ему до времени, что до вечности?
Человечество.
* * *
Вот деревья качаются, стонут в ноябрьской ночи,
Над деревьями месяц, он лепит из туч куличи,
Вот завыла сирена на волчью, на злую луну,
Вот идёт эшелон по путям на войну, на войну.
Ты смотри в эту темень, сухими глазами смотри,
А накопится влага, и ладушки — плюнь, разотри,
Это лучше, чем слезы, и лучше, чем вечный покой,
Помаши эшелону вослед недрожащей рукой.
Вот вагоны-волхвы отправляются в путь за звездой,
Говорят, где-то в яслях родился мальчишка седой,
Потому и течет в небесах голубая вода,
Потому и кричат до утра, все кричат поезда.
* * *
Поймайте ветер, сожмите воду, дышите камнем, живите пеплом,
Да, невозможно, а что возможно? С души посмертный снимают слепок,
Залили гипсом, вот-вот застынет, ждут не дождутся, чтоб стало ясно:
Где сад вишневый, теперь пустыня, где путь-дорога, теперь опасно.
А гипс не стынет, все каша кашей, течет краями на покрывало,
И ребра ходят, и сердце пляшет, душа бормочет: «Я с вами, с вами…»
Поймала ветер, дышала камнем, сдавила воду, жива и в пепле,
На белом свете, под облаками, в аду на воле, в раю как в пекле.