402 Views
* * *
не нужны гонорары и премия
и обложки оставьте себе
но частично погибла в Днепре и я
не сыграв вам на медной трубе
эта жёлтая кухня игрушками
эти зубья обставлены стен
в арматуре три ёлки с хлопушками
и кроватки с кружавчиком крен
…проклинаете нас проклинаемых
а мы воем против войны
и проснёмся ли завтра не знаем мы
в перевёрнутом брюхе страны…
* * *
Дитя заплакало, идя
По вымышленным половицам
(а за окном глаза летят,
уставшие на лицах биться).
Не плачь мой вымышленный друг,
Мышиный принц, Щелкунчик, муха
Елабужская, школьный круг,
Машинка для подъёма духа.
Ковровая дорожка до
Растоптанной дитём “Коровки”…
Короткое твоё пальто,
Без рук висящее неловко…
И мокрый след – снег ставший им,
И тающие “Барбариски”…
И звон стекла, и сладкий дым,
И тесто через сколы миски…
* * *
Белой шалью упала с плеч влюблённость
давеча.
Хорошо теперь и легко, лишь пожать
плечом.
В Петербурге нам пропоёт ответ внучка
Галича
На своём, детском лепете, как золотой
сверчок.
Вьюжит мелкое, да зернистое, первое,
Что идёт вослед, не хватай то ртом, не бери
его,
Не зови к себе пить и ужинать. Я-то верую,
Переводчиком потрудясь с Божьего арго.
Я-то верую, но трепещется в сердце дюжина
Самых мелких, но самых цепких, их
слишком много, бро.
Внучка Галича пластилиновый варит ужин
мне
И я ем его, и я ем его, впрок.
* * *
Это просто слова на ветру.
Вот денщик задремал на посту,
Поперхнулся, закашлял, сто лет
Вдруг прошло… Вот его бледный след,
Вот обеда бедняцкого дух,
Вот растерзанный в клочья петух,
Вот считающий ставки делец,
Вот заплаканный в поле птенец.
…вот на Пасху грудью вперёд
в накрахмаленном платье идёт
Шоколадница: фартук, чепец
и мятеж исступлённых сердец;
вот её же ведут на расстрел,
вот солдатик стрелять не посмел,
вот он – странный учитель в селе
вечерами навеселе;
вот от деда с войны котелок,
в нём живая вода и курок
(нет, не куры – курок и сигнал,
тот, что дед с полвойны нашептал);
вот Сибири открылись Москве
в битой льдинке на рукаве;
вот за ветром и веткой – века,
взгляд, пробивший из-под клобука:
среди туч бродит бывший денщик,
говорит: “На ветру, но ищи”…
* * *
Я принесла тебе плед, клетчатый плед.
А тебя нет, тебя нет, дымчато нет.
Листья малины, сироп – в кружку твою.
Какой разошёлся галоп по январю!
Где-то идёт ладный снег – недалеко…
Где-то идёт человек, плача легко.
И ты кому-то неси слабое “до”,
Сильное синее “си”, чашку и дом.
Гвоздь над кроватью прибей: вешай Христа,
Как сувениры, плебей, вина хлестай,
Не зная вины за собой, на правых пеняй,
В пене своей кровяной убей уж меня.
Денег рулоны в чулках, глянца сервиз,
Колкое солнце в руках падает вниз.
Я принесла три Псалма. Пой и реви.
Видишь, на небе волна, видишь – цари
Падают, падают, па… Стой и держись.
Снега взлетела крупа мысиком ввысь.
* * *
Весной все зайцы мёртвые воскреснут
Весной все кошки выйдут из гробов
И дед Мазай спечёт куличик пресный
И раздадут брошюрки про рабов
На перекрёстке рваном от обстрелов
И побежит описавшийся всласть
Соседский мальчик малость лишь горелый
И наконец Кащея лопнет власть
Пиджин
Я надену красные бриджи
И синий китель-толстовку
Крикнув миру-мир трижды
Создам полевую столовку
Ударят в спину Куранты
Я закачаюсь но встану
Наглая маркитантка
То ли Аглая то ль Анна
Кто умирает на пиджин
Звучит одинаково странно
Белые красные бриджи
Кровь с голубого экрана
* * *
Молятся мальчики тьмы обо мне.
Особенно – знаю – сильны на рассвете
Их заклинанья в седой полутьме.
Каждый второй или третий.
Все хулиганы, с которыми мы
Раны делили до ссадин,
Умом вознеслись над осадком зимы –
Мечами, мечтами гнать гадин.
И, позвонки разрубая эпох,
Чувствуя брызги на коже,
Чувствуя тяжесть малейшей из крох,
Могу написать лишь: “Мой Боже,
Плохие мальчишки, они ведь как снег –
Чумных времён злая примета.
Спаси их как Бог и как Человек”.
…не молятся мальчики света…
* * *
Звенело небо, боком падая,
Срывая яблоки с колонн,
Желая скрыться где-то в Падуе,
Обласканной со всех сторон.
Но надо севера фонарики,
Но надо ягоды болот,
Но надо колокольчик старенький
От молота спасти, и вброд
Идти от области до области,
Скрутив, как фартук, облака,
Над полем выронив от робости
Серп радуги, ветров плакат.
И плакало оно, жалеючи:
“Край каравайный как изрыт!”
…и оживали цесаревичи
и тоже плакали навзрыд…
* * *
Помню, они скрипели – сапожки моих
детишек,
Когда нас средь ночи гнали… Ронял кирпичи
вокзал,
Часы позапрошлого времени шепнули едва
ли слышно:
“Ещё ничего не потеряно, ведь правду
Господь сказал”.
“Мама, зачем нам звёзды? Я уколола руку,
Но справлюсь, пришью, не бойся, брату пока
пришей!”
…вагоны, ваго, вагоны, согрейте, твари,
дерюгу,
чтобы она согрела тела моих бедных детей..
.
Помню они промолчали, когда их пнул
дьявол в форме.
Помню я что-то кричала, но громче меня
кричал
Кто-то почти без кожи: “Сейчас нас точно
покормят!”
…и тускло мокрел светильник – не лампа,
какой-то сигнал…
И больше уже не помню. Кажется, был
дивный замок,
Но там проживали драконы, а принцы не
шли и не шли,
Лишь рыцарь один отважный, резаный
сотнями лямок,
Тоже почти без кожи, нам добывал огни.
Я больше не видела деток. Я больше,
вообще, не вижу.
Я – пепельный воздух рассвета, простите,
что много меня…
Что я забиваюсь вам в поры, я – пепел,
коротко стриженый,
Погибший от скрипа сапожек, а вовсе не от
огня.