299 Views
посевная
встанет у врат брат
вытащит, уж, нож
под языком мрак
на языке ложь
тащит его так
не передать как
алый дрожит мак
красный горит флаг
ляжет у врат враг
полно ему, что ж
там где язык врак
под языком — рожь
* * *
вечер спускается с неба лучами строп,
мать выбирает сыну уютный гроб,
боль расширяется — руки расставить врозь —
это не страшно, если пройдёт. авось
кто тут стучит тихонько ногой в живот,
распределяя времени вялый ход?
распределяя распри и беспредел,
распределяя массу весомых тел.
я не срываюсь, но ты меня удержи
гуглом, шатавшим русские падежи.
горб распрямляется — ноги расставить врозь.
это не страшно, если пройдёт насквозь
* * *
куда деваться от этой любви,
деваться куда, скажи,
когда окружают русские корабли
и сбитые этажи?
деваться куда от твоей любви,
когда на меня орёшь?
ведь нас окружают кольца Земли,
а все остальное — ложь
куда деваться от данной любви —
оставить её себе?
комфортно и сладко, отличный вид,
на месте бескровный бег
* * *
полковник спит — дела его ништяк:
стекает семя на имперский стяг
и тлеет недокуреный косяк,
окутывая дымом обнаженных…
на вымышленном фронте главный гость-
полковник спит, и битва — на авось…
и где-то спят дырявые насквозь
полковником оставленные жены
полковнику приснятся зеркала,
где на повестке старые дела
и вместо отражений только мгла —
лишь силуэт безликий, безучастный —
и следом незатейливый сюжет:
о мальчике, сбегающем чуть свет —
по насту ледяному без штиблет —
чтоб только с папой дома не встречаться
что мы — по сути — кроме темноты?
текстуры выворачивают стык,
и исчезает все, к чему привык —
и ничего не видно, кроме кода…
пусть за плечами невелик пробег —
полковник спит, не поднимая век,
ведь из-под них струится теплый снег
и дарит долгожданную свободу…
и вот уже по горлышко в воде
он вспомнит анекдоты о дожде,
которые одна из лощадей,
пыталась рассказать на переправе…
вчера — полковник, нынче — адмирал
захлебываясь, выхрипит: «аврал!»
и вроде бы никто не умирал,
но мы молчанье нарушать не вправе…
полковник спит, как минимум сто лет
полковник спит, дела его — привет:
остов ковчега придавил скелет,
снуют повсюду золотые рыбки,
нехитрый завершая натюрморт.
и бьются — то о череп, то о борт,
как жены, что не делают аборт,
клонируя полковничьи ошибки
обратный отсчет
по-отечески встретит тебя страна,
подоткнет одеяльце в последний раз…
за секунду до этого — тишина,
только ужас, ползущий из детских глаз…
за минуту до этого облака
разливают по небу волшебный свет.
и тебе хорошо. и спокойно так…
и прекраснее зрелища в мире нет.
а ещё пятнадцать минут назад
ощутила меж ребер какой-то зуд,
и сосед по сиденью тебе сказал
мол, куда-то нас не туда везут…
а до этого, кажется, был обед.
на обед подавали какой-то яд…
ты жевала пластмассовый свой омлет,
ведь лететь ещё много часов подряд…
в толчее терминала всегда сумбур,
возле стоек привычный ажиотаж.
«подскажите, на рейс Куала-Лумпур
я смогу коляску отдать в багаж?»
по дороге сюда заезжали в мол
и дочурка вопила: «купи! купи!»
ты тогда глаза опустила в пол
и сказала: «любимая, потерпи!
* * *
написанная победителями,
не терпящая сослагательного наклонения,
требующая
целительного заклинания
неподчиненного предложения
(если не думать об этом заранее)
скажет потом — люблю его раннего
300 на красное
Путник, пойди возвести
Симонид Кеосский
нашим гражданам в Лакедемоне,
Что, их заветы блюдя,
здесь мы костьми полегли…
что упало на кон — останется на кону,
победитель с пустыми руками пойдёт ко дну,
частота затрещит, внезапно замкнет волну
и он вынырнет на специальную глубину,
где под тоннами тьмы гигантские правят рыбы
в их кальмарах дымится глубокодонный ил —
ядовитая взвесь из павших у Фермопил.
победитель здесь навсегда обретает тыл,
героический газ ленивого не убил…
и кому теперь достанется эта прибыль?
потому что победа — кардиогенный шок
нам под ней так прохладно,
так приторно хорошо,
что не парят ни узость шор, ни уколы шпор,
ни разверстые пасти предателей и обжор —
наркотический сон, стопроцентный глубокий сопор
победитель преломит хлеб со своим врагом,
чешуей сверкая во мраке подводных гор,
и они разопьют коралловый самогон,
наблюдая за тем, как в пучину уходит кон
и коньки в него алчно впиваются, словно штопор