535 Views
* * *
Как приходили к вдове молодой калека с калекой.
Торт на военные деньги купили и розу цветок.
Девочку маленькую сажали к себе на колени
Двое колен сохранилось у них на двоих.
Девочка рада – всё славное личико в креме.
Пьют ветераны. Они ничего не сумели
Толком понять. На груди их медали желтеют.
И ароматный валит от горячей картошки парок.
* * *
Можно я что-нибудь не о бомбежках?
Не о беженцах?
Не о минных полях, не о последних крошках,
Не о застреленных, не о повешенных?
Можно.
Тогда говори о разрушенном,
О раздавленном.
О безумьи ночном, о налёте воздушном,
О подвалах заваленных.
Можно.
Вот тебе вся топонимика
С кровавыми потёками.
А ну-ка отними- ка
От глаз ладони – встречайся взглядом с синеокими.
С кареглазыми, с ещё живыми.
Легион их имя.
Будь не собой.Никем.Ничем.
Журавлём возле убитого колодца.
Кречетом в слепой высоте.
Может быть, когда -нибудь вернётся
Возможность видеть трещинку на листе,
Вишенку на торте. Родинку на плече.
* * *
Меня играть мальчишки не берут.
Они другое поколенье.
Во глубине пузатых Будд
Они хранят своё терпенье.
А я, дурак, всё строю БАМ
Да всё ношу в карманах нищих
Любовь к общественным гробам
И дым родного пепелища.
* * *
Он потерял отца и брата,
Заглох родник, порвалась нить.
И эту горькую утрату
Ничто не не может заменить.
И с поседевшей головой,
В походном обмундированьи,
Комар рыдает боевой
В высоком насекомом званьи.
…В глазах их облик мускулистый,
В ушах могучих крыльев звон
Когда они в атаке быстрой
Пошли на вражий батальон.
Он помнит ужас и смятенье,
Случайных выстрелов хлопки,
Он помнит страшное движенье
Солдатской роковой руки.
Он жив. Но что ему награды,
Пустых похвал ненужный хор,
Чинов мундирных эскапады,
В самом ООНе разговор.
Он выполнил своё заданье,
Но боже мой – какой ценой!
В десантном обмундированьи
Комар рыдает боевой.
* * *
Нет ни Новой, ни Эха.
Ни страны и ни нации.
Расчехлю-ка я Чехова –
Как там жил девятнадцатый.
Вот Европа, вот Азия.
Вот родная история.
Изучают в гимназии
Куликову викторию.
Ничего не поломано.
С калачами-баранками
Работяги и клоуны
Пьют какао с Каштанками.
Не лютует полиция,
Сам писатель великий,
То в пути к сахалинцам,
То ля-ля с сахалинками.
Никаких безобразиев,
У низов и верхушки,
То Ходынское празднество,
То столетие Пушкина.
Будет времечко вешнее,
Будет всяко и разно.
В человеке, конечно же,
Всё должно быть прекрасно.
Век двадцатый отмучился.
Нам осталось, дружок,
Чайки пыльное чучело
Да вишнёвый пенёк.
Новый опыт Исхода
Вот явилась участь, соотечественники –
Перемчались! С давними проблемами.
Со своими старыми протечками,
Со своими мамами и мемами.
“Нет страшней с отчизной расставания,
Лишь у нас блаженство“, – нам долдонили.
Чаша по гортани ли изгнания,
Ручка чемодана по ладони ли?
Мы не все Набоковы и Бунины,
И не Гончарова с Ларионовым.
Не феномены подряд, не уникумы.
Нет в анамнезе Арины Родионовны.
Яблочко растерянное катится
От шершавой сумасшедшей Рашины,
К Бениной, как говорится, матери,
Или, скажем, к бабушке Абрашиной.
По планете кто- куда развеяны,
Завтра держится на слове честном.
Русские становятся евреями.
Как вам эта участь, соотечественники?
В Летнем саду
В Летнем саду есть фигура Сатурна.
Рядом кусты и газон, неприметная урна.
А за спиною культурная катит Нева.
Он ест детей. Дети – части скульптуры.
Воображаемой кровью залита трава.
Он поедает своих малолеток,
Явленных в свет из его же сатурновых клеток,
Значит, хранящих его же – отцовы – черты.
Если вглядеться , кровь капает с веток,
И несмываемым красным покрыты листы.
Это не то, чтоб античность такая.
Это сейчас – ненасытная, злая ,
Собственных чад , обезумев , страна пожирает.
Цербер цепной и невидимый лает
В созданном ей рукотворном аду.
Век свой грядущий страна пожирает
В вечном и сказочном Летнем саду.
* * *
Конечно, жизнь сильнее смерти.
Но убитому об этом никто не сказал.
Собака скашивает глаза,
Приноравливается, вертит
Бубликом-хвостом.Подходит ближе,
Случайно рушит сусличью норку,
И неожиданно для себя лижет
Кровь, спекшуюся твёрдой коркой.
* * *
Лед ноябрьский и ломок, и тонок,
Ночь случилась немая и мглистая.
Твой не очень далёкий потомок
Гаджет прадедов перелистывает.
Он читает забытые тексты
Про любовь, про войну, про отчаяние,
Видит подписи под протестами,
Комментарии видит случайные.
Он терзает твой гаджет старинный,
Удивляется – сколько мути там:
То ты ратуешь за Украину,
То ругаешь какого-то Путина.
Тут подружка его просыпается,
Ножку с под одеяла выпрастывает…
Он немедленно загорается
И в окошко игрушку выбрасывает.
* * *
Идёт в Москве большое утро
Средь бурых и кремлевских стен,
И сделался весь мир, как будто
Безмерный метрополитен.
Закрылись двери осторожно
Как властный голос им велит
И я по линиям подкожным
Потек во все края земли.
Опоры , переходы, тропы,
Сиянье рельсов, блеск огня,
Как бы подземные окопы
И в них вагонов солдатня.
Куда я, сирый, путь направлю
Средь сталактитов черноты,
Движеньем суетным отравлен,
Прибит отсутствием мечты?
На «Мариупольскую» страшно,
На «Лондонской» никто не ждёт.
Я бы поехал на «Вчерашнюю»,
Но поезд задом не идет.
Вокруг, как я, таких же, тыщи,
И нечто гнется и скрипит.
И счастия никто не ищет,
Но от несчастия бежит.
Столпившиеся на платформе,
Пред бездной стали на карниз.
А Зверь Багряный хочет корма
И тащит вниз.
* * *
Что делать, с телятницами, птичницами,
Громы на их цветные платки и ватные штаны!
⁃ Что это вы не стали личностями?
⁃ Где ваша ответственность за судьбы страны?
В жадной молодости от общества «Знание» возили меня на картонной «Кубани» по тихим весям .Поcле первой дойки читал я дояркам лекцию
о крепостных актрисах
Подошла одна недоспавшая.
⁃ От тебя-то духам пахнет, от нас-то говном.
Как же так, фрезеровщики, стропальщики,
Что ж вы, как овцы бредёте к станку,
Что вы не перебрались горными тропами
В Тбилиси, в Черногорию , в Шри Ланку?
На заводской практике, ещё в школе был у меня наставник, высокоразрядный токарь Юра Протасов. Гонял меня с пустой пивной бутылкой к другим рабочим , чтобы одолжились магнезией.
А те хохотали, потому что не магнезия , а эмульсия. Шутка такая.
Но заднюю бабку от «кулачков» я отличаю.
А ты актёр провинции гордой,
Игратель сомнительных пьес,
Отчего ты не едешь торговать мордой
В Париж, в «Комеди Франсез» ?
Играл я в сибирских театрах. Пригласил меня в гости
товарищ по сцене.Жареная картошка была роскошью в этом нищем актерском доме.
Лучшие, как говорится, уехали,
В порыве мощном и неудержимом.
Остались мы – пьяницы и неумехи.
Как бы согласные с режимом.
Кто-то должен связывать нити,
Включать снег, подметать дороги.
Ждать, пока вы – лучшие – возвратитесь,
Чтобы подвести окончательные итоги.
После долгого молчания
После завтрака иголку и катушку
Приносит умелец прятаться крот.
Выпил свой кофе , добил свою болтушку –
Тщательно зашиваешь рот.
В твоём театре, в твоём офисе,
Репетируй, шурши бумагами, сей ,жни.
Вытворяя деловое, растворяя кофе,
Выходя пи-пи -но помни – Ни-ни!!!
Столько слов золотых наковано,
Плывут по словесной глади ладьи!
Но твоё любое будет истолковано
Ржавым голосом сонной судьи.
Будет измято, будет огажено,
Снабжено геморроем и грыжей
Будет добыто из брюха гаджета
Зубами тусклых пассатижей.
Но в последний час на досках эшафота,
Глухой, запытанный,искажённый,слепой,
Ты – порченый колос,
Стоя перед радостной толпой,
Когда она будет делать фото,
И палач поднимет твою голову за волосы –
Пой!
Стихи с острова Пафос
Товарищ! Они не всесильны.
Со всей своей дикой ордой,
И с ложью своей семимильной,
И с нефтью своей золотой.
Мертвы их инициативы,
И взгляды тусклей и мрачней,
Из рук вырываются гривы
Их апоплексичных коней.
Их ходики, сейки, брегеты,
Кричат им о близости тьмы.
Их самое жаркое лето
Морозом обдаст Колымы.
В них вирус безумья упрочен,
В них ужас немыслимый скрыт.
За ними гоняется ночью
Сошедший с ума алфавит.
Любовь недоступна им вовсе,
Распроданы оптом друзья.
Не бойся, товарищ, не бойся,
Нельзя их бояться, нельзя.
* * *
Уснула лодка на воде,
Уснула в трубке искра,
Уснула вошка в бороде
У герра бургомистра.
Зачем же ,Рембрандт ,ты не спишь,
Как должно человеку,
А всё глядишь, cо мной сидишь
С семнадцатого века.
Мне эта участь тяжела,
Твой взгляд – моя хвороба.
Стоит кувшин, стоят дела,
И мы устали оба.
У жизни суетных примет
Прибавилось немало
Но неизменным создан свет,
И стол, и одеяло.
И этот свет твой – полусвет,
И губы, и надбровья,
На что смотрю я много лет
С тоскою и любовью.
И взял бы кто-нибудь ко рту
Поднёс ладонь и крикнул:
Зачем ты смотришь в темноту,
Зачем душой поникнул?
Проходит ночь и для ночи
Мы ничего не значим.
И всё напрасней труд свечи.
Но видишь – мы не плачем.
* * *
Сбрасывали с Красного крыльца.
Тоже ведь задача для стрельца
Не такая лёгкая – шалишь –
На копье принять или бердыш
Тело дворянина либо дьяка,
Каждый ,чай, по семь пудов, собака.
Да на самое крыльцо взволочь,
Да потом ногами истолочь
В прах сырой и алый, и багровый.
Этот кончен – на подходе новый.
А на красной площади Соборной,
Дух стоит отхожий и уборный.
По лодыжки чёрная кровища
И хватают за одежду нищие.
Но крыльцо стоит неколебимо,
В клочьях власти, в мутных пятнах дыма,
Вход в чертог, пойми какого ,Рима.
Жестокие стихи
В углу тебя товарищи сложили
И закурили молча, не спеша.
Из живота, из вен, из сухожилий
Рванулась к небу глупая душа.
И некому сказать «Меня убили”,
Ни маме, ни Наташе, ни отцу.
Потом тебя свезут в автомобиле,
С негромкой мухой , липнущей к лицу.
Потом её с тобой запрут в пакете,
И зарычит холодный самолёт.
Потом тебя по некой эстафете
Ещё одна машина заберёт.
Потом тебя положат в деревяшку,
И эта мушка будет всё с тобой.
А ты такой – и в форме, и подкрашен,
И хоть куда. Да только неживой.
Потом кутья, cтаканы с алкоголем,
И поп, и речи про пройдённый путь.
Вот тут – то муха улетит на волю.
А ты отнюдь.
* * *
Мобилизованный чел плохо спит потускнел и боится.
Он не сумел откупиться и смыться
Невоеннообязанный пёс в эти дни и покорен и ласков
Возит как в пушкинских строчках сына солдата в салазках
Мобилизованный чел что-то чувствует каждою клеткой.
Невоеннообязанный клён распечалился каждою веткой
Невоеннообязанный дом стол и шкаф раздражают солдата
Мобилизованный чел уезжает куда-то
Впрочем он приблизительно знает куда его едут
Знать он не хочет про никакую победу
И убивать он не хочет людей незнакомых
Всё что он хочет – вернуться к собаке к дереву к дому
* * *
Всё длился завтрак на траве,
Мы жили полно и счастливо
Пока горел в груди портвейн
Непортугальского разлива.
Стучал над нами молоток,
Вжиквжикали стальные серпы,
А нам давали молоко
Неполногрудые Эвтерпы.
Непритязательный завлит
Брал к постановке наши пьесы.
Непозволительных Лолит
Бежали наши интересы.
Нам невообразимый джаз
Играли наши музыканты.
В котельных, просвещая нас,
Сидели Гегели и Канты.
Нам пел рассветы Шантеклер,
Нас вьюга в очи целовала,
Мы думали…. А вот те хер.
Всё кончилось, как не бывало.
* * *
А потом расстреляли формовщика Валю.
То есть , как “расстреляли» – его застрелили.
Хорошо, что Андрюша остался у Лили,
А у Ляли они ничего не искали.
К декабрю взяли Агнию – математичку.
Просто так. На неё ничего не нарыли.
Увели – даже в комнату дверь не закрыли,
Кот Клочковых зашёл и сожрал её птичку
На рассвете пришли за калмыком Серёжей,
Он степной человек, хорохорился с лыжною палкой.
Ну смешно.Как на танк за рулём катафалка,
У него , вообще, не осталось ни кожи, ни рожи.
Я им пить выносила. Давай, – говорят, – из под крана.
Я дала из под крана. Из папиной кружки.
-Приходи, – говорят, – к нам на службу с подружкой.
-Хорошо, – говорю, – только нам ещё рано.
Я сказала Алёне, – Пойдём к ним Алёна?
А Алёна уже и с Арсеном и с Шурой.
Говорит, – Ты даёшь. Прямо дура и дура.
Хоть узнала кого как зовут? Хоть взяла телефоны?
Прозрение
Время пустоговорения.
Никак не пойму,
Что любое моё стихотворение
Одному не по сердцу, другому не по уму.
Третьему не по гОрю.
Что не так горЮ,
Не о том говорю,
Напрасно спорю.
Избежав ареста,
Не вылезая из тапочек,
Не изменив места
Жительства ,я ни на что не имею права.
На устах должна быть печать.
Свет и слава
Это не твоё. Вот набор тряпочек
В которые тебе нужно молчать.
Вадим Жук
Вадим Семёнович Жук — советский и российский актёр, сценарист, поэт, теле- и радиоведущий. родился в 1947 году в Ленинграде. Снимался в фильмах Александра Сокурова, Игоря Масленникова, Владимира Хотиненко, Антона Барщевского и других. Был автором и ведущим на Радио России, РТР, ТК «Культура», где сотрудничал с Михаилом Жванецким, Игорем Иртеньевым, Сергеем Плотовым, Екатериной Михайловой и др. Автор и соавтор сценариев анимационных фильмов «Собачья дверца», «Сказка про Волка», «Лис», «Ваня и Леший» и ряда других. Написал ряд песен к анимационным фильмам «Маша и Медведь», «КОАПП 20 лет спустя», «Солдатская песня» и пр. Выпустил сборники лирики «Стихи на даче» (изд. «Зебра-Е»), «Жаль — птица» (изд. «Время»), «Ты» (изд. «Век информации»). Сборника драмы и драматических стилизаций «След в след» (изд. «Время») Сборника стихов «Угол Невского и Крещатика» совместно с Татьяной Вольтской (изд. «Радуга»). Живёт в Москве.