422 Views
* * *
Любимый мой поруганный язык –
везде объект опаски и укора,
а дома – применяй его азы
с оглядкой на товарища майора.
Не зарастёт инверсионный след,
как не вмещает VPN мобила.
Болит во мне страна, которой нет.
Уже вторая. Я её любила.
Но нам нельзя ни дома, ни любви –
за них мы и наказаны войною.
Моё перо умеет так немного,
ему не переплюнуть паранойю
сторонников пиара на крови.
Нас не впервые предаёт страна,
но — не язык, его к святым причисли.
Язык живой, он слушается нас,
он, как ребёнок, впитывает смыслы.
Мы не успеем выяснить, кто прав –
и станем поголовно виноваты —
и есть за что! — со всех сторон собрав
презрение, бойкоты и блокады.
Казалось бы – беги, покуда цел,
в чужие города, чужие храмы…
…В тревожном чемоданчике пробел –
ещё б тире и запятых два грамма.
7 апреля
Уж какие тут Благие вести,
нам одна сегодня весть нужна –
в клюв тебе оливковые ветви,
и — лети как можно круче к ветру
прочь с земли поганая война.
Бедные дороги Украины!
Что узбiчча – то опасный юз,
крошатся колёсами руины,
я степей распахнутых – боюсь.
Что за дым вползает в альвеолы?
Впрочем, лучше мне о том не знать.
Идеальных шариков пионов
не заметит страшная весна.
Тихий свет ложится в тихий омут.
Всё теперь украдено у нас.
Вытолкнет взбешённость сухожилий
новый смертоносный профитроль.
Мы благих вестей не заслужили.
Если можешь – небо им закрой.
* * *
Неспособных ужаснуться войне
отчего-то так и тянет ко мне.
Что такое ты надел на глаза —
что его не пробивает слеза?
Трезво выверил, своей головой —
так ты вымокнешь от слёз и умрёшь.
Но пока-то ты сухой и живой,
лживый напрочь, и стихи твои – ложь.
Вы, пожалуй что, страшнее войны —
с нецензурным выраженьем лица,
да с эмпатиями за полцены,
да с готовностью мочить до конца.
Малодушному вся жизнь – трын-трава,
ужас мёртвых городов – нипочём.
От извивов в ваших новых словах
умолкает тот, за правым плечом.
Маски-шоу до поры хороши.
Оказалось, за душой – ни души.
Как мне жаль вас, вы закрыты любви,
жизни ваши — сериал-водевиль.
«Я ничтожен – не поднять головы.
Нелогичен, но практичен и сер».
Мимикрируй – хоть под СССР
зачарованных твоих ебеней,
неспособных ужаснуться войне.
Вы ж кричали – нашу лодку не тронь,
мол, страшит вас бунт, восстание, хтонь,
что ж теперь молчите – дни сочтены,
дно двойное не надёжней стены.
Весь бэкграунд – незначительный штрих
к беспощадной лоск сорвавшей весне.
Разъедает вас война изнутри —
неспособных ужаснуться вовне.
Страшновато оказаться в стране
и вину не признающих в вине.
Снявши скальп – по волосам уже не…
* * *
Воды — хоть залейся,
камней – хоть убейся,
леса – хоть заблудись.
Чего не хватало для счастья индейцу,
на что разменял свою жизнь?
Стволы АКМ-ов, пехотные мины,
подводные лодки в степях Украины,
нехитрые пазлы полей, огородов,
игристые вод зеркала — с самолётов.
Седеет твоя золотая макушка —
но ты опять промолчал.
Хотел не убить, а всего-то — разрушить
симфонию кирпича?
Кто знает – где правда, сынок – скажет мама,
как дельта, и лямбда,
и прочие штаммы.
Одно дело доблесть,
другое – удача,
А высшие смыслы – не наша задача.
Скорлупка спецтехники
выглядит хрупкой —
снизу на вираже.
Два выцветших флага, накрывших друг друга —
в летний хаос стрижей…
Не выбили хана с Изюмского шляха.
Не всех защитила стальная рубаха.
Но ложь не разложишь серебряной ложкой.
…Смеркалось –
и люди тянулись на площадь.
* * *
Мы не успеем выяснить, кто прав –
и станем поголовно виноваты —
пока не закопают томагавк,
прервав своё молчание, ягнята,
пока не свистнут раки на горе,
пока не продырявят камень слёзы,
сломают мозг, языковой барьер,
стереотип, комедию, берёзу…
Послушать Арестовича – и спать.
Я целый день старалась быть смиренной,
но слово блин писала через ять,
в фейсбуке и в стихах, попеременно.
Страдает недержанием ракет
страна моя, и лают псы до рвоты,
страдает нелогичностью ответ
зет-патриота – просто патриоту,
мы не успеем выяснить,
кто прав,
доспорить, доругаться,
доискриться,
потенциал истратить,
адский нрав
возвысить до небес…
Взлетая птицей,
дементоры кружатся надо мной
и душат в альвеолах протослово,
у русских, больно раненых войной,
вся истина – но воздух по талонам,
но – не выходит каменный цветок,
что ни кричи, как ни маши крылами,
но — Буча, Мариуполь, Краматорск,
Олесса, Винница… Но – Харьков, Николаев…
* * *
Ты родился в кредит у страны –
ты и станешь в проломе стены,
ненадолго прикроешь режим —
и лежи над кредитом во ржи.
Он — глядит на вечерний Босфор,
медитирует что было сил
над своим первородным грехом –
что уехал, не остановил.
Остановишь их… Голой рукой,
да плакатом, да горькой строкой?
Даже ангелы вряд ли спасут
окопавшихся в Рыжем лесу.
Грубоватые шуточки войн,
как-то так — бой в Крыму, Крым в дыму…
Не хотел убивать? Под конвой!
…Не дари мне ножа – не возьму.
* * *
После долгой ядерной зимы
в кинозале зародились мы.
На вокзале для двоих в дыму
осторожно выползли во тьму.
Поднимали головы кусты,
тротуар немного поостыл.
Можно мир расставить по местам.
Осознает лишь один из ста.
Дальше будем жить, нам хоть бы хны.
Только чтобы не было войны.
Если поделить
на всех страну —
каждому
достанется квартал.
Мы и тут
придумаем войну —
между тем, кто бел,
и тем, кто ал.
* * *
Ещё не познер, говорите? Познер, познер —
метаться, спорить или переобуваться,
плыть в гипнотической среде аэропортов —
от пепла в воздухе планета остывает.
Наркотик лайков никого уже не лечит,
а черепахи растоптали Ахиллеса,
долой плакаты, не помогут и иконы,
зажжём фонарики – и насмешим Дракона.
Они кричали – не раскачивайте лодку! –
но в шизанутости своей прозрели бездны.
Давайте вспомним напоследок, что Волошин
родился в Киеве, а умер в Коктебеле,
и что Россия семь веков бредёт по кругу,
поочерёдно воспевая всех тиранов.
Водитель нервный, мы летаем по маршрутке,
не отрекается последний император,
дорога вытрясла всю душу из машины.
Нам запретили говорить, внедряться в тему —
натянем русский мир на глобус Украины —
и протрезвеем от уродства этой схемы.