891 Views
* * *
наш маленький мир родился довольно поздно
младенец по общевселенским глобальным меркам
наш маленький мир тянет наружу ручки
и внутрь самого себя запускает зубы
наш маленький мир играет в машинки, в куклы
но больше солдатиков любит и пистолеты
наш маленький мир обожает лисят и розы
одних — в виде чучел, других — в дорогом парфюме
наш маленький мир настолько миролюбивый
что с радостью бы порушил все остальные
наш маленький мир Брейгелем был написан
и (дай-то бог!) не будет написан Босхом
Мамочка, мам!
— Мамочка, мам: мне точно пора в кровать?
— Точно. Ложись: нам рано с утра вставать.
— Мамочка, мам: что стукает за окном?
— Бьют каблуками много солдатских ног.
— Мамочка, мам: когда и они заснут?
— Позже. Сейчас им велено на войну.
— Мамочка, мам: чем пахнет из-за двери?
— Спи, мой родной. Соседний завод горит.
— Мамочка, мам: кто плачет из-за стены?
— Люда, соседка. Хватит: смотри-ка сны.
— Мамочка, мам: случилось у них чего-то?
— Да, дорогой, случилось. У них «двухсотый».
— Мамочка, мам: Двухсотый — он как Бабай?
— Быстренько спать, без глупостей. Баю-бай.
— Мамочка, мам: а можно мне взять утюг?
Я тебя им от Двухсотого защитю!
— Спи, мой котëнок. Утюг тебе ни к чему.
Дай поцелую на ночь и обниму.
— Мамочка, мам.
— Ну, что с тобой за беда.
— Я никаким Двухсотым тебя не дам…
— Спи, мой малыш. А завтра нас ждут дела.
Завтра стелить ковëр из еловых лап.
Завтра нести снопами с собой цветы.
Завтра спускать соседа в земную стынь.
Завтра стирать снежинки ему со лба.
Завтра, сынок, страшнее, чем твой Бабай.
Спи, дорогой, прижавшись к моей груди.
Только бы к нам Двухсотый
не приходил…
* * *
Озвучь-ка планы,
Потешить небо.
Смешно, спасибо.
Стараюсь плавать.
Проплыл бы Днепр —
И стал бы рыбой.
Своë болото
Будить нелепо:
Ещё ж кормиться.
Учусь полëту.
Промчал бы Днепр —
И стал бы птицей.
Кусок, что лаком,
Себе потребуй.
И вырви лучше.
Не страшно плакать.
Умыл бы Днепр —
И стал бы тучей.
Крепчают скрепы.
В телепрограммах —
Не лица: рожи.
Я б обнял Днепр —
И стал бы мамой.
И смертью тоже.
Всем — зрелищ, хлеба,
Гробы кэшбэком…
Ну, в этом роде.
Краснеет Днепр.
Быть человеком —
Уже не в моде.
* * *
Исчез вчерашний шум, затихли речи,
Взамен салатов — курица и греча.
Планета повернулась на оси.
Зима ложится каждому на плечи
И изощрëнно мучает, калечит:
Пощады никому не попросить.
Зима в обход пословиц и писаний
Свои чинила вымерзшие сани,
Телегу приготовить не дала.
Зима кричит чужими голосами
Всех тех, кто вжат был в землю небесами,
Всех тех, кто «дружбой» был сожжëн дотла.
Мир тесен с этим криком. Очень тесен.
В нëм места нет ни для фальшивых песен,
Ни для речëвок, выданных толпе.
Кричат сегодня города и веси,
И этот звук несëтся в снежной взвеси
И бреши бьëт в защитной скорлупе.
Зима сильна. Но истина сильнее.
Оттают шанцы, брустверы, траншеи,
Отступят льды под натиском весны.
Земля молчит. Молчит и зеленеет.
В зелëном — парки, площади, аллеи.
И нет войны.
И, сука, нет войны.
Серый стих
Вне времëн, эпох и вех
Жил-был серый человек.
Вырос в сереньком посëлке
У соседей на виду.
Серым волком был на ëлке
В сероватом детсаду.
С горки ездил на рогоже,
Мяч футболил во дворе.
Рисовал смешные рожи
В старом сером букваре.
Отсидел за серой партой
До последнего звонка.
Взял жену в начале марта,
В сентябре родил сынка.
Жил на «серую» зарплату,
Чистил свечи на «Оке».
Воровато деньги прятал
В старом сером пиджаке.
Дни за днями: кол, мочало —
Не изменишь ни рожна.
Только в окна постучала
Очень серая война.
Серый поезд взял разбег.
В форме серый человек.
***
Поле серо, небо серо,
Миски серые с едой.
Пахнет порохом и серой,
Смертью, страхом и бедой.
Он сидит: худой, сутулый,
Автомат прижал к груди.
Серым дымом затянуло
Километры впереди.
За морозной кромкой поля
Стынет лесополоса,
И в прицел с такой же болью
Смотрят серые глаза.
Не начавшись, кончен ужин:
Резко грохнуло в лесу,
И пополз багровый ужик
По землистому лицу.
Приминает серый снег
Бедный серый человек.
***
Рядом с плюшевым медведем
Спит китайский пистолет.
В кухне — мама и соседи
С «Рюмкой водки на столе».
Полуночный морок водит
Снежным пальцем по стеклу.
Фотография в комоде.
С чëрной лентой на углу.
Тихо тикают часы.
Тихо плачет серый сын.
* * *
Февраль феврëт: «Ты слаб и ты один.
Дурацкий социальный паладин,
Кому нужны твой щит, твой шлем, твой меч?
Ты — нуль. Что на свободе, что в тюрьме».
Февраль феврëт: «Ты — тля, ты — моль, ты — вошь.
Что, думаешь, на Герцена похож?
Бунтарь из Химок, так твою растак.
Не карбонарий ты, а ***та!
Февраль феврëт: «Покайся. Отступи.
Скажи — повинен, **нулся, ступил!
Сдай друга — но по-доброму, шутя.
Глядишь, поймут. Помилуют. Простят».
Февраль феврëт: «Да ты же наш, родной!
Вертайся взад — в клоповничек, на дно.
Ты думаешь, что важен? Нужен? Х** —
Цена тебе и твоему стиху».
Февраль феврëт. Февраль фельстит, фелжëт.
Пугает нищетой, судом, ножом,
Ведëт к капканам, гонит на флажки.
Выискивает тайны и грешки,
Пинает в рыло, давит на кадык.
И всë это — «чтоб не было беды».
Улыбку пряча в юшке и в дыму,
Февраль феврëт. И верю я ему.
* * *
Пыль на рыжем спецжилете,
На штаны прилип бетон.
Бог сидел на парапете:
Пил кефир, жевал батон.
Яйца с солью на тряпице,
Три кусочка колбасы.
«Эй, пора поторопиться! » —
Важно тренькают часы.
Бог сворачивает ужин
(Он же — завтрак и обед):
Весь рабочий день загружен,
Прохлаждаться шансов нет.
Тут — с извëсткой, там — с раствором,
С шлакоблоком, с кирпичом…
Возле стройки за забором
Тихо очередь течëт.
— Вы откуда?
— С-под Бахмута. Вы?
— Соседи: с Кременной.
Жду с минуты на минуту
Встречи с дочкой и женой.
— Нас обстрелом.
— Мы — от взрыва.
— Быстро?
— Быстро.
— Нам бы так…
Строй идëт неторопливо.
Справа, слева — пустота.
Богу слы́шны разговоры.
Хоть бы час свободный, но
Не дают ни мига форы
Люди, взятые войной.
Лоб в поту. Спина в побелке.
Под чужие голоса
Строит боженька панельки,
Вырубает райский сад.
* * *
На базаре-ярмарке за рекой Смородиной
Спутанную намертво грубой бечевой
За тринадцать медяков продавали Родину
Под напев тальяночный да под пëсий вой.
Доски под прилавками в блëве да харкотине,
Торгаши с заутрени пьяные в дрова.
За тринадцать медяков продавали Родину:
Родина-то общая, что ж не продавать.
Купчики на ярмарке лихо тратят сотенки:
У кого раззявистей толстая мошна?
За тринадцать медяков продавали Родину,
Да на торге Родина даром не нужна.
Генерал побрякивал новым звонким орденом,
Поп цепочку стискивал божьего креста.
За тринадцать медяков продавали Родину,
И никто копеечки лишней не достал.
Чьи теперя числятся чащи да болотины,
Шкалики на кладбищах, Жучки на цепи?..
За тринадцать медяков продаëтся Родина,
А народу Родину не на что купить.