455 Views
Баллада злости
Когда ничего ещё не улеглось — напротив, дыбом встаёт,
На смену страху приходит злость и немузыкально поёт,
Фальшивит мимо и слов, и нот, берёт не диез — бемоль,
У злости с голосом плохо, но
Характер у этой сучки дрянной,
А проще сказать, дерьмо.
Когда у врага и клыки, и рога, и рупор торчит во рту,
И страх говорит, что пора в бега — по морде и паспорту,
И страх говорит: «Ну куда ты, лось? Там очень нехорошо!» –
На смену страху приходит злость,
И грубо командует: «Началось!
А ну поднял жопу… Пошёл!»
И жопа взлетает сама собой, как перепел из травы,
И там, где тебя вели на убой, идёшь теперь в рост «на вы»,
А после «на ты», а потом без слов, лишь рев распирает рот,
И злость подпевает: «Тебе свезло!
Мы вместе: я злая, ты тоже злой,
А ну, сукин сын, вперёд!»
И сукин, не сукин, а прёшься вперёд, хоть злой, хоть не злой, любой,
Не помнишь, что пить — самогон или йод? — но сипло дудишь трубой,
Да, мимо нот, и бемоль — диез, и что-то горит вдали,
Но злость велит, и уже залез,
И глотку рвёшь, и болит не здесь,
А хрен знает где болит.
Потом будет больно и там, и тут, потом будет так и сяк,
И васильком синяки цветут, поет ломота в костях,
И тенор шикарный у ломоты, и в горле колючий ёж…
А злость нальёт и плеснет в кусты,
И хрипло спросит: «Ну что, остыл?
Не пьёшь? Почему не пьёшь?»
* * *
Вы знаете, вы все, конечно, знаете,
И искренне хотите: “Дайте два!”
Взволнованно ходили вы со знаменем
И говорили верные слова.
Учили жить, делились личным мнением,
Немножко оскорбляли сгоряча,
Экспертом были, недотрогой, гением…
А я молчал.
Вы взвесили, вы все, конечно, взвесили:
Для рейтинга я – мальчик для битья,
Меня вы обвинили в мракобесии,
В измене (вот и кодекс, и статья!),
Немножко донесли, немного вынесли,
Чуть-чуть отдали в руки палачу,
Раз нет добра, так зло решили выместить…
А я молчу.
Вы вставили, вы мне, конечно, вставили,
Наглядно разъяснили суть вещей,
Все поняли, что созданы из стали вы,
А я враждебен, мягок и ваще,
Отметили, что я неловок с дамами,
Зарыли прах мой, чтоб на нем сплясать,
А я, подлец, ни слова в оправдание
Не написал.
Баллада ноября
Промолчи про ту ночь, не пиши, или лучше соври –
Ночь, когда собираются жизни твоей ноябри,
До единого все ноябри, сколько есть у тебя,
И на ветках сидят, и былые года теребят.
И летит из годов белый пух, белый пух, белый пух,
В черном небе, как в чаще, пуховую торит тропу,
Если долго смотреть, на глаза набегает слеза,
А сморгнул, и уже по тропе ты уходишь назад.
Шаг за шагом, последний за первым, строка за строкой,
Дом за домом, любовь за любовью, река за рекой,
Одиночество за одиночеством, сумрак за днем,
Нога за ногу, эхо за возгласом, так и бредем.
А когда не останется ни одного ноября,
Ты присядешь на камень, вздохнешь – и наверное, зря,
Потому что твой вздох будет порван на сорок кусков,
Потому что на камне сидеть тебе сорок веков.
И не спросит никто: “Ты, брат, эллин? А может, еврей?”
Ибо нет иудея и эллина меж ноябрей,
Все равны, всем досталось по горстке осенней вины,
Все пуховой тропою, как бусы, насквозь пронзены.
А когда отсидишь ты свой срок, свой положенный срок,
Прилетят к тебе тучею сорок болтливых сорок,
И объявят сороки: “С собою тебя заберём,
Свое имя забудь, тебя ныне зовут ноябрем!”
Я молчу про ту ночь, про ту долгую черную ночь,
Когда крикнуть не мог я, не мог ни уйти, ни помочь,
Все стоял и смотрел, темный ком посреди темноты,
Как на ветках сидят ноябри, и один из них ты.
Баллада недостатков
Совершал ли я глупости? О, ещё как совершал!
Я ходил по граблям, как по клавишам чудо-рояля,
Возглашал невпопад то хулу, то хвалу. Полно, я ли
Это делал? Конечно же, я: совершал, возглашал.
Допускал ли я промахи? О, ещё как допускал!
Я лупил и на звук, и навскидку, всё мимо мишени,
В результате стрельбы я надеялся стать совершенней,
Строил замки из камня и стали – ан нет, из песка.
Был ли грешен я? Что за вопрос! Я грешил, как дышал,
А дышал, как грешил, набекрень сдвинув кепочку нимба,
Был я богом Олимпа и был обитателем Лимба,
И различия эти легко принимала душа.
А вокруг гомонила толпа возбужденных святых,
Тех, безгрешных, которые глупостей не совершают,
Тех, кто в яблочко бьют, без ошибок задачи решают,
Тех, кому преподносят авансы, дары и цветы.
Я для них был счастливым залогом, подарком судьбы,
Без меня они как бы и вовсе не существовали –
Чьи бы кости они круглосуточно перемывали,
Чьих грехов и пороков покорные были б рабы?
Баллада камня
Я камень, меня толкает Сизиф, взбираясь в небо,
Я вымазан крепко в земной грязи, умыться мне бы!
Я чувствую плечи и руки его, я чую силу,
Я знаю Сизифа – до ногтя, всего. О Зевс, спаси нас!
Жесток Громовержец, и путь тяжёл, немыслим отдых,
Меня толкают, Сизиф напряжён, проходят годы,
Ухаб, я подпрыгиваю, вот-вот сорвусь, низринусь,
Но злоба душит, и ярость рвёт, и воля зрима,
Как зримы камешки под стопой, мои собратья,
Как зримы стервятники над тропой – стрелой бы гнать их!
Пора катиться, катиться вниз неудержимо,
А я стою – ах, какой сюрприз! Привет, вершина.
Стою колонной, я – вбитый гвоздь, уйти нельзя мне,
Здесь раньше был я незваный гость, теперь хозяин,
Вцепился в гору, как тот репей, меня пришили,
Была вершина, так я теперь ещё вершинней!
Вот я стою, и вот он сидит, потеет, дышит,
Хрипит, но тише уже – гляди! – гораздо тише,
И что-то каменное сквозит в его дыханьи,
Не разберёшь, кто из нас Сизиф, а кто тут камень.
А выше, выше – там облака, Олимпа крыша,
Там Зевс с кувшином вина в руках, он нас не слышал,
Ну хорошо, не вино – нектар, плевать, неважно,
Вот где бы камешком покатать по спинам вашим!
И вверх, и вниз, и туда-сюда, до слёз, до хруста,
Забить бы в ложе вас, господа, братка Прокруста,
За каждый шаг и за каждый день спросить ответа!
Сизиф встает, и ложится тень навстречу ветру.
Земная грязь на моих боках, и он измаран,
Грязь въелась намертво, на века, пускай, нормально,
Мы столько лет, а тем паче зим – в грязи, как мыши…
“Ну что, катнём?” – говорит Сизиф.
И катит выше.
* * *
Пожелтели у ангела крылья,
Облетели листвой на дорогу,
По путям от Изюма до Стрыя
Стал учиться ходить понемногу,
Спотыкается в полдень и полночью
Под стрельбы несмолкаемый гром,
Бродит ангел, глядит себе под ноги,
Собирает перо за пером.
Это красное, капает кровью,
Это чёрное, пахнет бедою,
Третье – желтое, тридцать второе
Сильно выцветшее и худое.
Слышал ангел знамение свыше:
“Собирай, не ленись, и тогда…”
Что случится тогда, не расслышал,
Просто понял, что труд на года.
Что поделаешь, надо так надо,
Не оспоришь небесную волю,
А внизу то снаряд, то граната,
То разруха, то голод, то войны,
Смотрит ангел в неведомы дали,
Дали сизая дымка укрыла…
Эй, друзья, вы пера не видали?
Подсобите на новые крылья!
* * *
Война приходит в дом, вблизи идут бои,
Меняются сейчас пристрастия мои,
Нет света и тепла – сажусь писать баллады,
Есть свет и есть тепло – сажусь за рубаи!
* * *
День прожить – вот задача, сегодня она решена,
Пусть от зависти черной застрелится сука-война,
Нам тепло рядом с другом, светло от любимого взгляда,
И налит до краев драгоценный стаканчик вина!
* * *
Вийон стихами торговал – по строчке за два су,
Народ кабацкий ликовал: “По строчке за два су!”
Хватало денег школяру на выпивку с закуской…
“Эй, господа, кому слова?” Пустой кошель трясу.
Омар стихов не продавал, Хайяма жизнь – нормуль,
Был покровитель у него, везир Низам аль-Мульк,
Когда зарплата и аванс, тогда стихи бесплатны…
Эй, покровители? В ответ: “Без нас, чувак, зимуй!”
Бонжур, товарищ Франсуа, салам, братан Омар,
Судьба у каждого своя, своя у всех зима,
Тут главное, чтоб стих звенел водою родниковой,
А пьют пускай за гонорар, а нет, так задарма!
Баллада рыжей молнии
Когда сирена воздушной тревоги запутается в волосах,
Он выйдет из дома, глянет под ноги, как будто там небеса,
Начнет вспоминать, закрыл ли квартиру, не вспомнит, и ладно, пусть,
И меж облаками проложит тихо горящий золотом путь.
Рыжая молния,
Мы тебе молимся,
Не отходя ко сну,
Не подходя к окну!
Летят они, хищные птицы Стимфала: о, их недобитый род!
Летят и гарпии, пищи им мало: о, их ненасытный рот!
Летят и Керы, живые беды, известно, чего хотят,
В холодном небе летят ракеты, ракеты в небе летят.
Рыжая молния,
Мы тебе молимся
В каменной тесноте
Меж коридорных стен!
Молчат дома, эти черные башни, проспекты внизу молчат,
Он прячет очки в карман рубашки и лук снимает с плеча,
Молчат больницы, пришиблены воем, аптеки, школы молчат,
Стрела целуется с тетивою, и он поправляет колчан.
Рыжая молния,
Мы тебе молимся,
Страшно домашним псам,
Страшно стенным часам!
Когда сирена воздушной тревоги подавится хрипом своим,
Ракета собьется с привычной дороги, где стало тесно двоим,
Взорвется, не добравшись до цели, до горла, до мягких тел,
А лук споёт, как дискант на сцене, и снова стреле лететь.
Рыжая молния,
Мы тебе молимся,
Корчась в земной грязи!
Целься, стреляй, рази!
Потом все кончится, станет тихо, и скажет тревога: “Пас!”
Он спустится с неба, словно шутиха, истратившая запас,
Уже бесстрелый, уже безлукий, усталый, черный, немой,
Потрет тетивой избитые руки, вздохнет и пойдет домой.
Рыжая молния,
Мы тебе молимся,
Помним над головой
Росчерк червонный твой!
Болят и плечи, и поясница, а сон не приходит, врёт,
Тебе любовь никогда не снится, последний лучник Эрот,
И ты бормочешь, помня о луке, в слезах, как в ночной росе:
“Не всех я сбил, прорвались, гадюки! Не всех… Завтра надо всех!”
Рыжая молния,
Мы тебе молимся,
Вот тебе по ночам
Нашей любви колчан!
* * *
Когда-то был рай без добра и зла,
Без смерти и без греха,
Мы жили, не зная, что это рай,
И звали его иначе.
Кривая вывезла, да не свезла,
В суставах скрипит труха,
Горит от прилёта соседский сарай,
Горит за сараем дача.
Мы жили в раю, недовольные им,
Брюзжа, огрызаясь, ворча,
Срывали с веток чудо-плоды,
Срок годности проверяя,
Теперь дрожать на ветру нагим,
Беспечным – познать печаль
И видеть дым, удушливый дым
Над гиблым предместьем рая.
О, различенье добра и зла,
Как дорого стоишь ты!
Эдемских кущей не узнаёшь,
В ограде зияет брешь,
Вот это пепел, а вот зола,
Валюта времён простых,
А это вода, которую пьёшь,
Еда, которую ешь.
Да, это еда, еда и вода,
И воздух – дыши, Адам!
Для Евы плед, и ещё билет
На поезд в завтрашний день
Учились загадывать навсегда,
Как минимум, на года,
Теперь навсегда и в помине нет,
Остались сейчас и здесь.
Когда-то был рай без добра и зла,
Теперь есть добро и зло,
А рая нет, только интернет,
И тот непохож на рай.
По небу рябь, будто взмах весла,
По тверди – глухой разлом,
Ворона каркает на стерне,
Огнем горит небокрай.
* * *
Мы живы – порода людей, что пьяны от слов,
Нас держат за неудачников, тюх, ослов,
Нас держат, а мы не спорим, не вырываемся,
Допиться хотим до Слова, что мир спасло.
Олег Ладыженский
Олег Семёнович Ладыженский — украинский писатель-фантаст. Вместе с соавтором Громовым Дмитрием Евгеньевичем известен под псевдонимом Генри Лайон Олди.