377 Views
Из событий в декабре 2023 года запомнились сольный концерт Игоря Белого в Иерусалиме и санкт-петербургский фестиваль «Сорочник» (в честь 40-летия Наталии Никифоровой «Птицы» – руководителя фонда помощи жертвам насилия «Птицы»), в котором приняли участие Алексей Караковский & Происшествие, Ложные показания, Кюрасао, Санька & Чёртики и Сад Мандельштама. Кроме того, «Точка Зрения» (а точнее почти весь состав группы Ложные показания) приняла участие в Фестивале мелодекламации «Стихия», где были представлены стихи российских и украинских поэтов.
По традиции назовём новых авторов «Точки.Зрения», пришедших в декабре. Постоянными авторами проекта стали Григорий Певзнер (Марбург) и Николай Божиков (Свети Влас). Также первые публикации состоялись у таких авторов, как Алексей Веселов (Киль), Ирина Карпинос (Киев), Анатолий Лемыш (Киев), Иван де Монбризон (Париж).
В декабре 2022 года Галина Ицкович опубликовала критическую статью «Девочка, съевшая обложку Брема, и новая война (Валентин Емелин. Жизнь животныхъ)». Свою программную статью «Уроки антифашизма Дитриха Бонхёффера» опубликовал Мартин Шмитц.
Продолжилась публикация переводов — с иврита (Йегуда Амихай, Хана Сенеш. Стихотворения), с сербско-хорватского (Ивана Бодрожич. Беременна песней), с русского на английский (Tatiana Druzhinina. Two poems, Leonid Yakovlev. Six poems) и с русского на украинский (Олександр Ланін. ПТСР. Двері).
В разделе проза опубликован рассказ «Дед и внук» врача Николая Божикова о реабилитации детей, жертв войны и рассказ «Резня» французского писателя Ивана де Монбризона.
30 декабря «Точка.Зрения» подвела итоги 2022 года, назвав наиболее интересных авторов опубликованных в этот период.
Вот подборка лучших, по мнению редакции, стихотворений декабря.
Александра Неронова. Песенка Гаспара Арнери (Из подборки «Песни из спектакля «Три толстяка» (часть вторая)»)
В королевстве тьмы и лжи,
Тюрем и доносов
Жил свою большую жизнь
Маленький философ.
Думать — думал, в меру сил,
На других не доносил,
Не желал всемирной славы,
Лучшей жизни не просил.
Воли было мало —
Но ему хватало.
Как-то раз пришла к нему
Нищая Свобода.
Сбросив ветхую суму,
Рухнула у входа.
«Кто ты, боже?
Я ведь трус,
Мне не сдюжить этот груз!
Я не воин,
Я не рыцарь,
Я сражаться не берусь!»
Крови было мало —
Но ему хватало.
На закорках на чердак,
Да и то не сходу,
Затащил он — вот чудак! —
Бедную Свободу.
В ступке снадобья толок,
Сыпал травы в кипяток,
Восемь дней дремал вполглаза —
Но спасти Свободу смог.
Шансов было мало —
Но ему хватало.
Стражник бродит за дверьми,
Железякой машет,
А свобода, черт возьми,
Все сильней и краше.
Пробудилась ото сна,
Поблагодарила —
И на волю два окна
Тихо отворила.
Кто тут прав, а кто неправ —
Множество вопросов.
Улетел, свободным став,
Маленький философ.
Этой сказке много лет,
Так что не взыщите.
А морали в сказке нет.
Даже не ищите.
Алексей Караковский. ТРК Родина (Из подборки «Из альбома «Торгово-развлекательный комплекс Родина» (1)»)
Сколько нужно отдать лояльности,
Сколько нужно отдать покорности,
Ради сладкой сахарной ваты,
Ради игровых автоматов?
В торгово-развлекательном комплексе Родина!
Продано, продано твоё детство,
Продана, продана твоя радость
Ради обескровленной юности,
Ради обеспеченной старости!
В торгово-развлекательном комплексе Родина!
Ради великого подвига предков
Забудь могилу своего деда,
Вытопчи могилу своего брата –
Ноунеймов с неправильной биографией!
В торгово-развлекательном комплексе Родина!
Забудь заброшенный, старый город,
Забудь наркоманов и алкоголиков,
Всё, что не вписывается в величие,
Будет вычеркнуто из реальности!
В торгово-развлекательном комплексе Родина!
Александра Ластоверова. Драться плохо (Из подборки «Из альбома «Торгово-развлекательный комплекс Родина» (2)»)
Драться плохо – учили меня.
Драться плохо – учили меня.
И били в морду, били в морду,
Учили меня.
И били в морду, били в морду,
Учили меня.
Убивать плохо – учили меня.
Убивать плохо – учили меня.
И стреляли, и стреляли,
Учили меня.
И стреляли, и стреляли,
Учили меня.
Война – это плохо, учили меня.
Война – это плохо, учили меня.
И взрывали, и взрывали,
Учили меня.
И взрывали, и взрывали,
Учили меня.
Здравствуй, праздник, учили меня,
Мирного неба, учили меня.
И взрывали, и взрывали,
Взрывали меня.
И взрывали, и взрывали,
Взрывали меня.
Вот и небо, взрывали меня,
Разноцветное небо, взрывали меня.
Били в морду, стреляли,
Взрывали меня.
Били в морду, стреляли,
Учили меня.
Валентин Емелин. (Из поэмы «Жизнь Животныхъ»)
Я лежу на продавленной панцирной сетке
в зачарованных, мрачных покоях –
в моей заколдованной клетке,
под стать чахоточному чижу,
и пальцем бесцельным вожу
по влажным, таинственным пятнам
фантастических континентов,
покрытых лесами из плесени, непонятным
непосвящённым контурам островов,
начертанных кровью погибших клопов,
и сальной линией у изголовья
(возможно – экватора),
на отсыревших обоях
цвета старинных пергаментных карт
обезумевшего Меркатора.
Елена Кантор. (Из подборки «И запятая – имя Бога…»)
Когда ты смотришь между строчек,
Ты видишь жизнь в ином проеме.
Наверное, уместен прочерк.
Все кроме слов и букв, все кроме
Того, что в строчках. Сам подумай:
Молчанья боль в межстрочной яме.
Не все опишешь: мысли – мумии.
Они уже с тобою, amen.
И все ж сначала было слово.
Не все расскажешь и расслышишь.
И в море смыслов есть и новые.
А мысль меняет мир. Запишем.
Олег Ладыженский. (Из подборки «Да, это площадь, здесь бьют младенцев»)
В масштабах Истории месяц – пустяк,
И даже полгода – пустяк,
Неважно, о чем сообщат в новостях
И кто там плясал на костях.
В масштабах Истории жизнь – ерунда,
Отдельная жизнь – ерунда,
Когда миллионы в расход, это да,
А чья-то жена – не беда.
И только в масштабе тебя и меня
Все явственней день ото дня
Становится важность помочь и понять,
При встрече, смущаясь, обнять,
Полить на окне приувядший цветок,
Подать мимоходом пальто –
И в общем, плевать, что в Истории той
Не вспомнит об этом никто.
Тома Юрьева. Не вовремя (Из подборки «Пункт прибытия Вавилон»)
Не вовремя, а что вовремя в эту эпоху мерзкую?
Не знаю, кому уж слова эти нужны,
Чем больше вы истязаете Пушкина и Достоевского,
Тем более я понимаю — мы из разной страны.
Не стоит меня посылать за кораблем недалекими далями,
И так уже на-посылали, словно тут у меня нет войны,
Этими вашими гримасами, «факами», нет, не медалями.
Те кто воюет — воюют, а вы — крикуны.
Те, кто стремится стереть из моей памяти,
Тот язык что мама дала мне, не Путин, мама — вам не отнять,
Всё на пути пиная, своих же пиная, Господи, нету тут святости,
Словно как перед входом в рай, кожу просили бы снять.
Мы из разных стран, может нет на карте ее,
Я придумаю, ту Украину, где счастливы все, все дружны,
Ту, что люблю, ту, что знаю, ту что поет — не орет,
Ту, что выйдет правой, а не обезличенной из этой войны.
Ту, что любую культуру, хранит, где слово — свободное,
Где могут жить все, жить, и немых колыбельных не петь,
Надо же, вся страна сидит, окровавленная, полуголодная,
А вы своим уже тычете — «геть» да смерть.
Я за страну справедливую, светлую, святую,
Я за Волынь и Киев, Днепро и Львов,
Но, я не готова, наряду с пришедшими супостатами,
В кучу одну и своих же валить,
Тут все проливают кровь.
Русскоязычные мальчики и украинские,
Нас защищают,
Вернутся, а вы им – языками ломать кадык?
Ну, причем тут язык, скажите мне,
Я не знаю.
Я не привыкну к этому.
Может, кто-то уже привык.
Алексей Веселов. (Из цикла «НеНаш»)
Я надел зелёный плащ,
Я вышел на остановку.
В холодных полях
Вокруг
Сверкали следы
Метеоритных плевков
Моих сограждан.
Кто-то из россиян
Задумчиво что-то бормотал
За стеклянной стеной павильона.
Я не стал уточнять,
Что именно.
Другие петербуржцы
За окнами квартир
Смотрели свои телевизоры,
Одобрительно кивая
Мерцанию экранов.
Ветер трепал
Розовые, салатовые и жёлтые
Объявления об интим-услугах
С именами гражданок:
Даша, Валя, Юля.
Две немолодые жительницы
Невского района
Поставив сумки на тротуар
Напряжённо смотрели перед собой.
Они старались заранее разглядеть
Номер подходящего автобуса.
Старался и я.
Старался и не напрасно.
Наступал две тысячи четырнадцатый.
Год, в середине которого
Мне суждено будет увидеть
На огромном рекламном щите
Нестрогий, но повелительный призыв:
«Отдыхай в Крыму!»
«Отдыхай в Крыму, падла!»
Феликс Максимов. Псалом (Из подборки «Папу не выбирают»)
У псалма номер сто тридцать шесть
Окончание есть:
“Дочь Вавилона, опустошительница!
Блажен, кто воздаст тебе
за то, что ты сделала нам!
Блажен, кто возьмет
и разобьет
младенцев твоих о камень!
Вот так вот возьмет младенца
Орущего в полотенце
И хрястнет его о камень
Руками.
Потому что много страдал
Потому что видал — миндал,
Потому что взывал: О боже!
Потому что он может.
Я не лезу в ваш монастырь
Не читаю с утра Псалтырь
Все, что с детства вколочено Библией
Выблевал.
Вавилон никогда не спит,
Скидки, ивенты, чистый спирт.
Смрад безмерный говна и дыма.
Здесь мы не были молодыми
От него никуда не деться
Вавилон развязал войну,
Уничтожил страну
Ну а ты что же? Ну, ну, ну?
Сукин сын, не убей младенца.
Старика, собаку, древо, червя
Мало ли что
Писано в Библии.
Для такого большого тебя.
Как же рано и дружно
В этот год наступила война
Не кивай на “наружное”
Не кори времена.
Если я говорю языками
человеческими и ангельскими,
а любви не имею, то я — медь звенящая
или кимвал
Лалала
Пусть младенец растет.
Отдай его маме.
Пусть с земли он возьмет
Камень
Пусть забудет о боли
И голоде.
И о том,
Что Писание
Одобряет разбитые головы.
Если бы у меня была душа,
Я б пустил ее на заплатки
Глобуса. Болен мигренью шар.
Партизаню дешево в камышах –
Графоман ваш Игнат Лебядкин.
Я не помню, как меня звали
в детстве.
Отойди
От младенца.
Анастасия Броварец (Ванечка). (Из подборки «Марья хоронит мëртвых»)
Девять месяцев Марья не спит по ночам спокойно,
Девять месяцев муторно слушает тишину:
Ну как выскочат из-за леса гнедые кони,
Увезут опять кого-нибудь на войну.
Девять месяцев Марья не пела весëлых песен,
Не плясала, от смеха не прятала рта в платок.
Пу́сты Машины щи да каша, хлеб Машин пресен,
А под хлебом, в стакане — водочки на глоток.
Плакать. Верить. Молиться. Ждать весточку от Ивашки.
Снова плакать — такой вот бессмысленный бабий век.
Девять месяцев Марье снятся поля и пашни,
Что распахивает не бомба, а человек.
Девять месяцев. Девять двенадцатых. Три четвëртых.
Красным змеем ползëт к концу очумелый год.
Девять месяцев Марья молча хоронит мëртвых,
И живого рожать ей не хочется никого.
Анатолий Лемыш. (Из подборки «Мы вернемся ещё на Андреевский спуск»)
Мне для себя ничего не надо.
Лишь об одном молю у предела:
Только б не мучилась та, что рядом,
Только б душа её не болела.
Что мне стихи мои, что мне песни?
Я повторяю одно и то же:
Все её беды и все болезни
Переведи на меня, о боже!
Что наши споры с ней? – Чушь, пустое!
Перемолчи, только зубы стисни.
Я для себя ничего не стою.
Я отрешился от этой жизни.
Я отрешился от всех желаний.
Делай, что должно. Приму без дрожи.
Освободи её от страданий,
Переведи на меня, о боже!
Алексей Тарасов. Сделка (Из подборки «Энтомология»)
Вот ты, дрожа от страха, пришёл к зубному.
Врач улыбается, не разжимая губ.
Страх достаётся щупалищу ночному.
Пуговицы и носки достаются гному.
Фее же нужен сахарный белый зуб.
Врач не нашёл изъяна, развёл руками.
Вот ты выходишь, “следующий” скулишь.
Сделки не будет! – плачешь под мышку маме.
– Выбери у дороги похожий камень.
– Фея и не заметит. Не плачь, малыш.
Ночь на стене развешивает трофеи:
Головы, шкуры прозрачных чуднЫх зверей.
Ждёт под подушкой хитрый обман для феи.
Гном вдоль стены крадётся в смешной ливрее.
Щупалище под кроватью. Усни скорей.
…Мама сидит за столом, на лице усталость.
Осень дымит и плавится вдалеке.
Что-то большое, важное расшаталось,
Выпало и украдено. Лишь осталась
Маленькая монетка в твоей руке.
Олеся Остапенко. Баллада о Предназначении (Из подборки «Провожая»)
На вопросы о смысле жизни без сомнений отвечу сразу:
Каждый день я дарю планете чуть-чуть углекислого газа.
Говорящих, что жизнь никчемна, я презрительным взглядом смерю:
Я являюсь отличным домом для миллиарда чужих бактерий.
И когда подойдет к финалу столь прекрасное приключение,
Я уверена в том, что стану сверхполезнейшим удобрением.
Из меня прорастут деревья. И возрадуется природа,
Ведь тогда я смогу дать миру хоть немножечко кислорода.
Григорий Певзнер. (Из подборки «Убийцам вопреки»)
Идёт к кустам семья енотов.
Летит к цветам семья шмелей.
Сегодня не было прилётов.
Народ вылазит из щелей
и улыбается глазами –
мол, ты живой и я живой.
Глаза умытые слезами.
Порой качают головой,
смеются друг при виде друга:
неужто я такой, как ты?
А впрочем, нам не так уж туго!
Кому-то хуже… С высоты
из безопасности, из тыла,
издалека, извысока
глядит усталое светило
и удивляется слегка.
И в бороде и маскхалате
откуда-то возникший вдруг
трусит приезжий на осляти
и озирается вокруг.
Юлия Фридман. (Из подборки «Страшно так, что уже не страшно»)
Когда мы освободили Украину от нацистов,
Финляндию от собакоголовых, Польшу от марсиан,
Земля зацвела кокаиновым цветом душистым
И каждый танкист был магическим воздухом пьян.
В Литве окопались улитки с планетной системы
Холодной и красной звезды ипсилон Андромеды:
Скрывались на листьях салата и прочих растений,
Пришлось разбомбить все в лепешку, ведь выхода нету,
Эстонию тоже снесли с политической карты,
Поскольку в ней подняли головы ихтиозавры,
Адепты кровавого культа богини Астарты,
Приплывшие к нам по орбите от альфа Центавры.
И в Латвии мы не оставили признаков жизни,
А что было делать, ведь Запад нам выкрутил руки:
Он там расплодил вредоносно микроорганизмы,
Согласно сигналам экспертов от криптонауки.
И вот все народы свободны, нам пишут из рая,
И звери, и птицы, и разные меньшие твари,
Москва простирается в мире от края до края,
От смерча до смерча песчаного в Новой Сахаре.
Михаил Левин. Песенка оловянного солдатика (Из подборки «Песенка оловянного солдатика»)
Перо к моему не равняют штыку,
А ноги совсем устали.
Поэт про меня сочиняет строку,
Что мне не хватало стали.
И будут за мягкость меня порицать,
И быстро найдут изъяны –
Того очень просто склонять без конца,
Кто плавкий и оловянный.
Который тут «стойкий»? – стоять изволь
Не возле шатра маркитантки,
Но там, где поставит тебя король
(Что раньше служил в охранке).
Куда ты с любовью своей полез?
Ты просто позор для роты!
А выправка где? Где пуговиц блеск?
Стране нужны патриоты!
Отставить вопросы! – они не для вас,
Солдат рассуждать не вправе.
Ударить по шведам! Бомбить Кавказ!
И нет про любовь в Уставе.
Я буду смешнее, чем танк без брони,
Когда вскочу по тревоге.
А обе ноги – как болят они,
Хоть я давно одноногий…
Александр Дельфинов. (Из подборки «Люто, бешено!»)
Как будто ничего не происходит такого особенного,
В магазине на кассе толпа, в парке жёлтые листья, а кроме того
Что изменилось? Ну, разве что цены, да, цены,
Цены, конечно. И чуть-чуть изменились в лице мы,
Но, может, лишь от возраста, а не от каких-то событий там,
Это как выпитое вино снова не станет не выпитым,
Повезло оказаться вдали от линии фронта,
Где военный корабль уходит в пучину Эвксинского понта,
Повезло… Ты стоишь на платформе городской электрички,
Куда-то торопишься (никак не избавиться от этой привычки),
Куда-то торопишься и стоишь, а сердце стучит о рёбра,
И время раздувает свой капюшон, как гигантская кобра,
Хотя это всего лишь поезд подкатывает, нейтрально и безыдейно,
Зайди же и сядь (а где-то убивают людей, но
Это не здесь, не здесь, это не здесь, не здесь, это там, далеко…)
Что изменилось? Да практически ничего:
Мерцает реклама, следующая станция — Ноллендорфплац,
Мы с тобой не отсюда, а тут никому до нас
Нету особого дела (плюс), но нас всё равно трясёт (это минус),
Возможно, просто вагон на стыках (на рельсы не жди, не кинусь),
Возможно, наша задача — выжить, как сказал бы печальный врач:
«Вы живы — это уже удача!». Возможно, у нас нет никаких задач,
Хотя ты переводишь кому-то деньги, помогаешь хотя бы на удалённом,
А я просто выхожу на платформу, кажется, пахнет палёным,
Слышатся чьи-то крики, дом горит, и рушится дом напротив того,
Сердце стучит о рёбра, а так — ничего особенного.
Глаша Кошенбек. (Из подборки «Я не буду дописывать – тошно»)
жил на свете человек
скрученные ручки
и ходил он целый век
с детства до получки
скучно было но не зло
просто как-то было
но на воблу позвало
скрюченное рыло
не скучал он по кирзе
не хотел и воблу
пара скрученных друзей
вдруг исчезли оба
новый день глядел в окно
скрученный как тряпка
мысли скручивались но
не тревожно мягко
по бумажке он пошел
в скрюченный домишко
и оттуда он пошел
в скрюченных сапожках
по дорожке без возвра
скрюченной и страшной
а желал другим он зла
тут уже неважно
Вадим Жук. (Из подборки «Ленивка, Сретенка, Щипок»)
Убили дедку убили бабку
Убили внучку убили жучку
Убили кошку убили мышку
Убили репку.
Нет больше дедки нет шустрой бабки
Нет ловкой внучки нет черной жучки
Нет пестрой кошки нет серой мышки
Нет жёлтой репки
Поди дознайся что в этой кучке
Где кепка деда где лента внучки.
Поели каши попили чаю
Сидят и курят.
Пётр Межурицкий. Единство мест и времён (Из подборки «Не покидай монастыря»)
Помилуй, Господи, спаси и
сверх того подай монет –
в природе нет пока России
и Украины тоже нет,
и, может быть, ещё не будет,
в чем нет ни минуса, ни плюса,
а у горы собрались люди
послушать проповедь Иисуса.
Андрей Жданов. (Из подборки «Наколдовать бы, если уметь»)
если мы не поняли раньше
то должны понять сейчас
миллионы жертв
не имеют имён
потому что они миллионы
потому что родина
потому что гордость
потому что господь
потому что
победителей не судят
потому что
пацаны не поймут
потому что
вы помните
это слышали все
потому что
она утонула
они утонули
Феликс Чечик. (Из подборки «Птица тьмы»)
Жили-были мы когда-то.
Да? Да! Нет? Конечно, да!
Снег кружил, как будто вата
и не таял никогда.
А потом ручьи бежали, —
простодушно и хитро,
забывая о державе,
КГБ, Политбюро.
Бражно. Дерзко. Воровато.
Недород. Любви страда.
Жили-были мы когда-то.
Да? Да! Нет? Конечно, да!
Но о родине раденье
с кораблём пошло на дно,
как цветное сновиденье
довоенного кино.
И озвучивает драму
хор ночного воронья.
И, как прежде, моет раму
мама млечная моя.
Вадим Фомин. Бюджетное (Из подборки «Выстрелить первым»)
нелегкое время, братцы, пора сплотиться – коль будем едины, Боженька нам поможет
пустуют психиатрические больницы… за каждым репостом скалится вражья рожа
подонки и твари, выползшие из тени, огульно хулят и хают все то, что свято
но если бы я не спиздил бюджетных денег, на них бы уже гуляли солдаты НАТО
ведь я патриот, не куплен я и не продан, по зову Вождя я в ногу иду со всеми
я взял на себя грехи своего народа, на эти грехи отгрохал коттедж с бассейном
нам всем нелегко… супруга почти раздета – на новую шубу как наскребешь с откатов
и если бы я не пиздил бабло с бюджета, его бы уже пилили солдаты НАТО
цвети, моя Русь, лазурными васильками… как радует глаз все то, что родное, наше
и чем бы нас ни давили и ни пугали, дождетесь – придем к вам гости победным маршем
за дедов, в Войне Великой отдавших жизни, мы выстоим – кум за кума, а брат – за брата
а бабки с бюджета… если б я их не спиздил, они бы пошли в карманы солдатам НАТО
Леонид Яковлев. (Из подборки «Миф сломался»)
миф сломался другого нам не подогнали
и висим в пустоте опираясь на веру
то ли в рыжесть коровы
а то ли в анализ анонимных детей
тех богов что отмерят
перерезав семь раз пуповину миров
и сосуды без крови стянув красной нитью
эй смотрящий
спецназ отзови с номеров
нынче нету охоты для ангелов свиты
Алина Витухновская. Монолог пост-Раскольникова (Из подборки «Пора топорапливаться»)
Раскольников с пост-кувалдой
Сложен как Жан Поль Сартр,
Помноженный на Де Сада.
Добро пожаловать в ад!
Ад — это где-то рядом,
Это Родина-Мать.
Каждый из вас как дьявол.
Знание ваше — тьма.
Ад — не дно Атлантиды.
Ад всегда на виду.
Вы конвойные гниды.
Вас раздавят в аду.
Ужасом рвется хохот.
Воздух зловещ и сух.
Опыт, в котором плохо,
Погибающий дух.
Говорил Раскольников
То ли богу,
То ли какому-то дурачку:
«Меня не трогай,
Я знаю, о чем толку…
Тоску ли русскую,
Истинку ль бестолковую
Коряво чувствую,
Вытанцовываю.
Заратустрою,
Русской кровью
Пусто мне
Со своей любовью.
Весь мир — тюрьматрица.
Вокруг мокрицы.
Пора топорапливаться.
Топор как принцип.
Чей череп в панцире?
Удар мой точен.
Смерть — ампутация
Одиночества.
Меня глючило,
Когда по e-mail’у читал:
«Чик-Атило —
Лишь Кич Отелло.
А кич достал.
Достало маньячество,
Лишенное смысла.
Сакральной значимости
Ищу в убийстве.»
«Пришлю порно», —
Писала школьница, —
«Ищу топор твой,
Раскольников!
Да убьет не любой,
Убьет единственный.
Смерть, как любовь,
Только искренней.
На сайте Усамы
Бледен, ладен ислам.
Мои руки пахнут Бен Ладеном,
Но я молюсь топорам.
Покорно-трепетно
Моё нутро.
Я смерти требую
С топором.»
Убило девочку
Ничто в упор.
Купила Евочка
Себе топор…
Иисус в распятии,
В пустом парении.
Распутин спятил
От топорения.
Распутал путы
Безумья русского.
Распутин:
«Петрушка я.
Как погремушно мне,
Смешно, погромщику.
Песню душную
Пою с топором в щеке.
Порно-самец,
Загубивший душу,
Смерть-леденец,
На меня, кушай!
Я Раскольникова двойник,
Его удвоенность, абсолют.
Я вышел из книг,
Дабы вершить свой суд.
Пост-покойник,
Раскольников на пределе.
Я топорик
В упоре, на самом деле.
Я — самец,
Загубивший душу.
Смерь-леденец,
На меня, кушай!..»
Анна Русс. (Из подборки «И целого мира не жалко»)
— Ропщут и ропщут… — жалуется наш Бог на группе.
Одни боги его утешают:
— Да ни один мир столько не продержался!
Другие осуждают:
— Избаловал, никто столько
с ними не возится
огонь добывать научились –
и дальше сами!
— Сыпется и сыпется… — сетует наш Бог на группе.
— Это нормально, говорят ему другие боги, старость — она такая, землетрясения, иммунитет снижается, вирусы, войны, неурожай.
Все миры умирают так, ты их восстанавливал трижды
дохлую сферу пинать бесполезно, она крутиться не будет
брось их уже, и ты устал, и они устали
и сфера устала, перегрузили ее, изрыли всю, пообстригли
за это время ты мог их новых заделать штуки четыре
что за перфекционизм, чего тебе от них надо
ты им и птичек, и рыбок цветных, и опалы, и оргазмы, и манго, и розы, и радугу, и дельфинов
и мёд драгоценный у них не из глаз драконов течёт по капле в декаду
и нот целых семь, и суббота, и фиолетовый — ну посмотри, у кого из наших был фиолетовый, а ничего, не роптали!
— Да потому не роптали, что они вас боялись и никогда не любили!
Вы им чуть что — сразу молнии и драконов.
— Зато они связь причинно-следственную осознали, и языки свои болтливые держали за четырьмя зубами.
Вот, кстати, зубы — не понимаем, зачем им столько?
Зачем ты им столько сладкого создал, оно им вредно
как можно и сладкое есть, и в тебя не верить?
Думают, оно может само по себе родиться?
Избаловал их, дал им свободу выбора,
вот они и едят свои манго с мёдом
и кричат, что тебя нет,
а то иначе тогда чего ты
по их велению, по первому зову…
— Я вообще-то тут критики не заказывал, останавливает их наш Бог
моя сфера, что хочу, то и делаю
сыпется — и сыпется, ропщут — и ладно
а группа у вас лукавая и токсичная
пойду в другую.
Вячеслав Иванов. (Из подборки «Прячу внутреннего Бога»)
Люди спросят у порога:
— Что за пазухой твоей?
— Прячу внутреннего Бога
От соборов и церквей.
Он не любит позолоту
На крестах и образах.
И в душе моей свободу
Поселяет, а не страх.
— Где ж ты взял его?
— Не важно,
Если вера глубока.
Я нашел его однажды
На снегу у кабака.
Был февраль, и он дрожал весь,
В ледяную глядя тьму.
И казалось мне, что жалость
Проявляю я к нему,
Но когда его я поднял,
Озарилось все вокруг!
За мгновение я понял:
Он мне самый близкий друг!
— Веришь в Бога?
— Верю слепо!
И с того не важно дня:
Я несу его по свету,
Или он ведет меня.
Тикки Шельен. …имена которых я не могу назвать… (Из подборки «Апокалипсис дурака»)
Мои друзья остались там,
тарам-парам, ну ясно где,
фейсбук, ЖЖ и телеграм –
почти прогулки по воде.
Мои друзья сейчас в аду –
ну как в аду – а так, в аду,
они живут среди траншей
в zоологическом чаду,
они не пьют из той реки,
откуда велено хлебать,
им мир не подаёт руки,
о них не любят вспоминать.
Они опознают своих
по сотне крохотных примет,
а ад вынюхивает их
и жадно щерится вослед.
Одни остались на посту,
другим не выгрести самим,
но всем глотать невмоготу
Отчизны тошнотворный дым.
Мои друзья по грудь в земле,
и рот у них забит землёй,
Отчизна им приносит хлеб
со смазкою и спорыньёй.
В них сера с жупелом летят,
но, как всегда в такие дни,
Господь щадит сей скорбный град,
пока еще там есть они.
Иван Клиновой. (Из подборки «Я не хочу быть приравненным к этой стране»)
Пройду по аллее Газлайтинга,
сверну на Диктатуры Дикпиков,
постою-покурю на площади Мэнспрэдинга,
переулком Буллинга
дойду до моста Воображения,
перейдя через него,
попаду на улицу Небинарности,
переулком Комперсии
выйду на проспект Гей-парадов
и всё равно закончу свою прогулку
в тупике Суицида.
Ольга Аникина. (Из подборки «Добро должно быть с кулаками»)
Живём как раньше. Тянутся гирлянды
за малой Невкой, над Большой Садовой.
Взлетает фейерверк многоголовый.
Смеётся Пушкин, хмурятся атланты.
Гудят шоссе, украшены витрины,
сияют фонари и мандарины,
квадригой правит полуголый грек,
и к каменным ногам Екатерины
молочной пеной липнет сладкий снег.
Проспект поёт, бухает подворотня.
но отчего-то именно сегодня
так страшно пахнет праздничный салют,
так драгоценны бьющиеся вещи,
служители порядка так зловещи,
так беззащитен празднующий люд.
Жуя салат, речам царя внимая,
за стрелками следит страна немая,
секунда, две – мигает маячок
из прошлого, что повторить могли бы –
где Наденькина заливная рыба
такая гадость, что хотим ещё.
Хотим ещё, хотим забыть, напиться.
Стоит, шатаясь, бывшая столица,
возносит к небу медного Петра.
Шары и зайцы в бложиках и твитах.
И благодушно про врагов убитых
нам сообщают новости с утра.
Юлия Мишанина. (Из подборки «История о»)
там чудеса там ленин бродит
картонный бронепоезд водит
там по статье сидит русалка
там кот ученый из-под палки
всё ходит по цепи кругом
идёт направо там колючка
налево штраф кутузка вздрючка
торчит из пасти кляп нечистый
там на ветвях пропагандисты
с усердьем топят чтоб скорей
уже невиданных зверей
внесли в реестр иноагентов
там порошок люминесцентный
в мозги с экранов проникает
и герда не находит кая
горят в якутии избушки
шаман тусуется в психушке
голодных витязей отары
в расход сливают под фанфары
навязывая шок ремикс
и с ними швондер дядька их
там карла породитель трэша
имперские замашки тешит
охоч до шапки мономаха
там русский дух там русью пахнет
Виктор Фет. (Из поэмы «Двадцать седьмой год»)
Сейчас декабрь — но следующим летом
труба взовёт! Теперь узнай об этом:
ты поведёшь на юг мои войска,
как Тит повёл войска Веспасиана,
и это будет подвиг великана,
и твой успех запомнят на века
все вновь образовавшиеся страны,
где наша власть останется крепка
и перекинется за океаны.
Тогда падут оставшиеся стены,
ты вырвешь начисто османский кнут;
к нам все освободители примкнут,
и бонапартовы воспрянут ветераны;
со всей Европы двинут филэллены,
поэты, воины и мудрецы,
как Байрон, пылкие, в одном порыве слиты;
рекруты Сербии, болгарские бойцы,
катафрактарии и новые гоплиты
Свободной Греции пойдут за нами
под православным знаменем твоим —
и мы республиканскими штыками
в двадцать восьмом возьмём Иерусалим!
Антон Дубинин. (Из подборки «Расскажи, что ты знаешь о Боге»)
«Расскажи, что ты знаешь о Боге»,
Спросил человек у дерева —
И дерево расцвело.
«Расскажи, что ты знаешь о Боге»,
Спросил человек у птицы —
И птица в ответ запела.
Расскажи, что ты знаешь о Боге,
Спросил человек у собаки,
И она ему рассмеялась,
Поцеловала ноги,
Дала погладить живот.
Расскажи, что ты знаешь о Боге,
Спросил человек человека —
И тот ему выстрелил в сердце
Из освящённой винтовки
С надписью «Он воскрес».
Ольга Агур. (Из подборки «Двадцать один грамм»)
Прилетают зимовать северные птицы,
Прилетают от войны
северные люди.
Нет и не было тепла – пусть оно приснится
Только холод и жара, третьего не будет
Только ветер и вода,
Считанная в каплях,
Только воздух, в небеса
Вклеенный бесстрашно,
Не поймаешь и следа
От вчера и завтра,
Не услышишь голоса
Юности вчерашней.
Здравствуй, счёт осенних дней,
Здравствуй, свет сегодня,
Здравствуй, тьма чужой войны –
Мы друг в друга смотрим
Оставаться здесь честней,
Легче и свободней,
Чем бояться глубины,
Надлежащей мертвым.
Вот октябрь уж наступил, рощи здесь не сыщещь,
Вот болит чужая боль, не накрыть рукою,
Парк и ветер, мало сил, воздух пепелища,
Не печалься, Бог с тобой. Время непокоя.
Ольга Говорина. (Из подборки «От единого корня»)
На истоптанный коврик роняя ключи,
каждый вечер здоровайся с пришлой бедой,
что скребется за дверью в осенней ночи
и обходит по кругу твой замерший дом.
Распадаясь в немытом за лето стекле,
человеческим голосом молвит беда:
я тебя утащу в облетающий лес
под ракитовый куст, под ракетный удар;
я тебе, мой хороший, поесть принесу,
из распоротых вен молока нацедив…
Мы встречаемся в черном осеннем лесу
под луной, спровоцировавшей рецидив,
друг от друга не пряча измученных глаз,
выжидая, когда же воскреснет звезда.
Бог воздаст — остроух, желтоок и клыкаст, —
бог воздаст.
Татьяна Вольтская. (Из подборки «Беги»)
Через крапивные заросли, пустоту
Сонного луга, топи, столбы, коряги,
Через – а ну-ка, стройся, держи, ату,
Через кленовые – прямо над речкой – флаги,
Через вокзалы с прыгающим табло,
Где у скамеек толчётся народец ушлый,
Через привычную – кухня-диван-тепло –
Землю родную, ставшую вдруг ловушкой,
Ямой петлёю, мимо того куста,
Школы, забора, где мы играли – помнишь,
Слёзы роняя – Золушка, сирота,
Зная прекрасно – некого звать на помощь –
Дождиком продырявлен небесный щит,
В бочке еще дымится горячий битум –
Это моя Россия сейчас бежит:
Только бы не убить и не быть убитой.
Вера Павлова. (Из подборки «Ампутация дома»)
приходит любовь
и всё вокруг –
знаки её
приметы её
и все её соучастники
приходит война
и всё вокруг –
знаки её
приметы её
и все её соучастники
Ирина Карпинос. (Из подборки «Бегущая по мостам»)
Я – бегущая по мостам
через реки и города,
есть ещё на земле места,
где о вечном поёт вода,
эта музыка – как магнит,
как спасение от войны,
тихий омут соединит
звуки с магией тишины.
Есть дыхание между слов,
есть мгновение в каждом дне,
и у нас, золотых ослов,
есть любовь, что лежит на дне
этих омутов колдовских,
там, где свет ещё не померк,
их глубины и блеск близки
тем, кто падал не вниз, а вверх…
Над мостами – такая синь,
под мостами – такая гладь,
что не надо уже просить
ничего, лишь ладонью гладь
этот воздух и этот мир
и желаний горячий след,
раскалён докрасна эфир,
много крови и много бед…
В долгой памяти сберегу
лютый холод и мёртвый зной,
но пока я ещё бегу,
нерушимы мосты за мной
Поэт Хренов. (Из подборки «Кому в России жить легко»)
Богатства, процветания
Моей большой стране.
У нас такая армия
По всей ее длине.
Так много в ней оружия,
И пушек, и ракет.
У нас такая армия,
Аналогов ей нет.
У нас такая армия,
Что хлещет через край.
Завидует Америка,
Завидует Китай.
У нас такая армия,
Что страшно самому.
У нас такая армия,
И вся пошла ко дну.
Ксения Август. (Из подборки «А был ли мир?»)
Если думаешь, если помнишь,
значит я в этой тьме не одна,
догорает над морем шиповник
до сырого, песчаного дна,
до истории нового слома,
до сближения судеб и дат,
дозревает до вечности слово,
до утра доживает солдат,
обжигая рассветную глину
над походным своим фонарём,
только мы, не дослушав рябину
её песню в ладони берём,
и идём по осеннему скверу,
утопая по пояс в листве,
и себя принимаем на веру
в самом страшном её торжестве.
Семён Беньяминов. Маятник ночи (Из подборки «Маятник ночи»)
Безлунный вечер снискал себе славу
и своей тёмной стороной
затмил свежие новости.
Перекочёвывали воды в каналы,
убегал одинокий волк
от скачущего сверху самолёта,
и в тоскливой избе
шла семейная проба самогона.
Было тепло и степенно, как во все вечера.
А ночь ждала долго, долго
и, приподняв чёрную шляпу,
резанула полоской рассвета.
Я видел, как слетали головы домушников,
конокрадов и ночных сторожей.
Так наступило утро. На трупах бдящих.
Так качнулся маятник ночи.
Юлия Немировская. (Из подборки «Снежные человечки»)
снег лежит на шлемах зеленых бронемашинах
нагревается делается липким как глина
лепят внуков солдатам из снега – смотри не кроши его
ветер
летящий над Украиной
тупоносое все в бинтах ночи лицо вожденка
ускользает от ненависти оберегами шаманов
двое пьяны от крови а третий завоет тонко –
наконец догадался что был обманут
где скажи мое золото?
в подвале бункера стирка
отмывают портки: босс мечтал о воинах юных
во дворе лет сорок назад закопала Ирка
фантик стеклышко пуговицу со звездой
латунную
и с тех пор такое творится на этом месте
то цветок завянет то труп проступит замерзлый
одноклассники видят сон о Люде мертвой невесте
НЛО идет на контакт и докладывает что поздно
но смотри танцуют снежные человечки
начинается новое хоть ничего не понятно
немое кино бесцветное оглушает речью
пейзажем вспыхивают прежде слепые пятна
а горошек в начале или в конце? – завывает трубка
у луны сел голос – и мир пьет воду с лица ее
мне неловко его спросить, – из другой долетает робко
мир конечен или все-таки нет конца ему?
кто-то свыше знает все и к нему с любовью повернут
пятый вагон святошинской электрички
воробьи клюют остатки чипсов проворно
щебеча
где эти счетчики
где эти ситчики?
Александр Габриэль. Енотная грамота (Из подборки «Енотная грамота»)
Увы, дипломатическая нота
сейчас уже не прозвучит весомо.
Но, блять, зачем вы спиздили енота,
когда бежали рысью из Херсона?!
Да-да, все знают: вами правит хунта,
которая разит врагов из НАТО.
Но нах*ра вам сдался полоскун-то?!
Куда теперь девать полоскуна-то?!
Позиция у вас простая в споре
и разделима всею вашей шайкой:
коль плохо с приращеньем территорий,
не прирасти ль енотовою шапкой?
Вы поняли с остаточной смекалкой,
что скорость бега станет вам оплотом,
а ведь она в обнимку со стиралкой
намного ниже, нежели с енотом.
Не обретешь с ним паховую грыжу,
оставшись при мужской задорной силе…
Зато с девизом “Вижу – значит пизжу”
по-прежнему вольготно жить в России.
