1683 Views
* * *
— Каин, где брат твой Авель?
— Откуда, Боже,
знать это мне? Где-то ходит.
Ты спросишь тоже…
Он только лишь по рождению
дан мне братом,
а так я ему не сторож, не соглядатай.
— Каин, где брат твой Авель?
Сказал мне ветер —
он с головою пробитой лежит в кювете.
Видели звёзды ночные, цветы и птицы:
шёл ты назад домой в его плащанице.
— Господи, ветер носит пустые слухи.
Я за всю жизнь не обидел и малой мухи.
Как же ты можешь верить цветам и звёздам?
Это же, прости Господи, несерьёзно.
Они явно заинтересованы в этом вбросе.
Всё не так однозначно в этом вопросе:
Авель устал и прилёг отдохнуть на камне.
А плащаницу по-братски он о́тдал сам мне.
— Каин, где брат твой Авель?
Известны Богу
все наперёд причины
и все итоги,
всё, что смертных ведёт
тернистой тропою.
Каин, ведь брат твой Авель
убит тобою.
— Господи, да, виноват,
мои сдали нервы.
Но хитрый брат
мог напасть на меня первым.
Господи, это был лишь
удар в упреждение.
Я покажу, как готовил он нападение.
Он был с рождения
очень опасный сосед.
И вообще, Господи,
где ты был восемь лет?
Я тебе тоже молюсь,
соблюдая заветы.
Ему почему это всё,
а мне всё вот это?
Господи, почему глаза твои
гневом полные?
Господи, зачем тебе эта
страшная молния?
Господи, у меня это, дети, жена.
Господи, погоди, а может не на…
* * *
На жёлтой бумаге печати времени.
Годы идут, продвигаясь с боями.
А родина-мать снова беременна
Самыми лучшими сыновьями.
Из её лона выходят строем.
Стройные.
Глаз небесная синь.
Им уготовано стать героями.
Во веки веков.
Аминь.
Им с малолетки
играть в рулетку
русскую: круть да верть.
Смертная скука
на лестничной клетке.
Из развлечений: смерть.
Тем, кто метит до рая
шкура не дорога.
Герои не умирают?
Пропаганда врага.
Цели — это пустое.
Смысл движенья — путь.
Строем идут герои,
Ну, а куда — не суть.
Вслед железной рукою
Машет суровая мать.
Мрачно идут герои
Красочно умирать.
Под крылом замполитов
В вечное ничего.
Нахуй они нужны-то,
Если не для того?
Герой не умерший считается трусом.
Что, не мужик? Зассал?
Когда бы в России распяли Иисуса,
Он бы не воскресал.
Жалок герой, как анахронизм,
Если не похоронен.
Это какой-то постгероизм,
Какая-то пост-ирония.
Живому герою снится
аромат пралине
из дружеской ягодицы,
прожаренной на броне
и брызнувший на ресницы
товарища мозжечок.
Он не умеет гордиться
подвигом, дурачок.
Живой он расскажет, как бросили
Гореть его заживо в пламени.
А мёртвого кто его спросит?
Он же памятник.
Мокрая хмурь.
Пьяная хмарь.
Юная дурь.
Божия тварь.
Серая Тверь.
Сизая твердь.
Грустная пердь.
Русская смерть.
* * *
Корпоратив ЛДПР в ДНР.
Опер с ПТСР залазит на БТР.
Дрожащей рукой
наливает ликёр в фужер.
Ну, за РФ, то есть за СССР,
то есть за Представительство
Древней Руси Святой, за ПДРС,
то есть именно нашей Руси,
не той.
Та неправильная,
непрофильная,
непоротая,
ни шатко ни валкая,
там Иисус всё ещё ходит по воде,
а не ездит по ней с мигалкою,
человек человеку друг, говорит,
не одобряет драк и главное –
не берет взяток, дурак.
Но мы пить не будем за этого дурака,
он еврей, а мы русские.
Давай ка за ЧВК.
За славное язычество,
как пел Сашбаш.
Давай за него. Давай, за космос,
который наш. За Юру Гагарина.
За товарища Сталина.
за то, чтоб всех кокнули,
чпокнули, а сами осталися.
Давай, браччо, за успех СВО,
за хаты в СВАО в пределах МКАД,
за продукты без ГМО.
За то, чтобы обошлось без ЯО
и прочих ЧП, а кто против — ЧМО.
Давай, чтобы радовалась душа.
Шоб враг сидел тише, едва дыша.
Шоб всё было наше и шиш США.
У нашей шоб шоблы мёд тёк с усов.
Шоб шиш ЦИПСО и УНА УНСО.
Шоб им там ничо, а нам всё, усёк?
Давай за ФСБ
ну и как бэ за КГБ.
За МВД и ГИБДД.
За РТ без ЛГБТ.
За отрицательный ПЦР,
за эффективные МФЦ,
За РПЦ, за патриарха
и бога в его лице.
Давай за любов
и за ветеранов ВОВ,
и за наших Вов,
что вовее всех прочих Вов.
За Владимира Владимировича,
мощнейшего хана со времён Батыя,
За Владимира Вервольфовича
и укокаиненные по-аргентински
обильно мощи его святые.
Давай за Сергея Семёновича,
заступника Москвы и МО.
Давай за Аллаха Аллаховича
и Рамзана Ахматовича, пророка ИО.
За Центр Зэ и за Церковь Э,
чтоб следующий корпоратив
ГБУ ОПГ ОАО “АБЫРВАЛГ”
прошёл в ОАЭ.
Что бы строил как надо ПИК,
выбирал кого надо ТИК,
чтоб не съел нас ни Иблис,
ни Вельзевул,
чтобы нас не закрыли в ИК
(это я просто икнул)
в тюрячку чтоб нас не закрыли,
имею ввиду. С НГ, СНГ!
До встречи в АДУ —
в администрации добрых убийств,
добрых не злых убийств,
убийств во имя добра.
В общем, товарищи, СРУ!
То есть, Слава России, Ура.
* * *
Колёса поезда,
едущего с войны,
стучали: “под-дых,
под-дых, под-дых,
под-дых”
Колёса поезда,
едущего с войны,
стучали: “во-ды, во-ды,
во-ды, во-ды”
Стучали: как-быть,
как-быть, как-быть.
Стучали: дол-бить,
до-быть, до-бить.
Стучали: хваль-бы,
паль-бы, моль-бы.
Стучали: гро-бы,
гро-бы, гро-бы.
Колёса поезда,
едущего с войны,
стучат не “та-там, та-там”.
Та давно не там.
Колёса поезда,
едущего с войны
стучат о его делах
небесным ментам.
Эти колёса гудят,
тяжелы, больны,
как голова у едущего с войны.
Едущий пьёт угрюмо.
Смиривши дух
едущий смотрит, думает
о тех двух,
что о делах своих говорят вслух
и колёса для них стучат запросто:
чух-чух-чух.
А над губой белобрысого
пух-пух-пух.
А его дева — красоточка
Ух-ух-ух.
Как она спит, прижавшись к его плечу.
Как он её целует под
Чух-чух-чух.
Господи, думает едущий,
я прошу
лишь об одном,
если слышишь меня сквозь шум:
пусть хоть порою, недолго и
чуть-чуть-чуть
эти колёса стучат для меня просто
чух-чух-чух.
Просто как раньше стучат для меня
чух-чух-чух
Как и для них, для меня стучат
чух-чух-чух
Как и для всех, для меня стучат
чух-чух-чух.
Было бы это чудесней всех
чуд-чуд-чуд.
Не оставайся, эй, Бог, ко мне
глух-глух-глух.
Я понимаю, что зол я и
глуп-глуп-глуп,
но если можно, пожалуйста,
чур-чур-чур,
стук их опять будет радостным
“чух-чух-чух”
Ведь для тебя это сущая
чушь-чушь-чушь.
Просто пускай они снова стучат тихо
чух-чух-чух.
Просто пускай они снова лишь
чух-чух-чух.
Хоть иногда, ну, пожалуйста, на чуть-чуть.
* * *
Мы говорим ракетам: ваш век ракетов
краток предельно: вы были и вот вас нету.
Как дитяте заботливая мамаша –
мы вам в газовый след рукою помашем.
Мы говорим ракетам: нету вас краше,
дорогие вы наши! Дорогущие наши!
Мы ракеты беззлобно ласково троллим:
вы уж зажгите на этих ваших гастролях…
Мы ж не зря надували вас газами сжатыми.
Вас враги заждались и вражини с вражатами.
Вы разлетитесь на сотни цветных огней.
Космос пока подождёт — есть дела важней.
После о нём помечтаем на сказочном Бали:
“Юра, мы всё разъебали и всех наебали”
Юра Гагарин, святой эмпиреев никатор
нас перекрестит в оплавленный иллюминатор.
Мы украшаем ракеты большой звездой.
Мы поливаем ракеты святой водой.
Бережно их укладываем в траву.
Морды вострим их в небесную синеву.
Пишем на них и рисуем свою печать.
Им говорим: мы будем очень скучать.
Цельнолитые поглаживаем бока:
С Богом, родные! Ну, всё, летите. Пока.
Отвечают ракеты нам свысока:
мы лишь посмотрим спектакль вон в том ДК,
лишь навестим собачников в том дворе,
только заглянем к девчушке той на ДР,
только слегка поприсутствуем на веселье
этих молодожёнов на новоселье,
деда на даче проведаем — будет рад,
в парке шугнём чипиздриков — и назад.
Нам говорят ракеты: мы не прощаемся.
Мы к вам вернёмся, ведь мы всегда возвращаемся.
Ждите нас, бдите, глядите на облака.
Всё, нам пора. А вы живите пока.
* * *
У меня умер я.
Раньше слышал, что это бывает.
Я остался в то время когда
я шагнул на перрон.
Я остался стоять и махать,
сам себя провожая.
Здесь меня больше нет,
только странный немыслимый он.
Он практичен и нов,
рассудителен, верен резонам,
он умеет глядеть и молчать,
будто лупит под дых,
странно сведущ в чинах с именами
и новых законах,
и от этого перед законом
равнее других.
От печальной страны,
что меня на руках укачала,
сквозь пространство и время
его унесут поезда.
Он по ней не грустит,
просто помнит, как данность начала,
как кукушку птенец,
из чужого упавший гнезда.
В суете утопая инкогнито
средь инкогнит,
выбирая ракету на дальнюю из планет,
он курил на вокзале
и помню, что даже вздрогнул,
обнаружив в кармане письмо от себя ко мне.
Распечатал его,
там написано: Здравствуй, мальчик,
тот кто это сегодня читает, по мне скорбя.
Я ушёл из себя, потому что не мог иначе,
я ушёл, чтоб однажды внезапно прийти в тебя.
Мы увидимся там,
где писались страницы “Бега”.
Где светило терзало нам иглами кожу плеч.
Мы увидимся там, где архангел целует небо
и приветствует смелых и павших, вздымая меч.
Мы увидимся там обязательно.
Что ж, готовься. Ведь шуршат уже сумерек
кожаные плащи.
Если времени жить и любить
не осталось вовсе —
время камни собрать
и проверить ремень пращи.
* * *
Когда вся их злоба прольётся кусающим градом,
когда все колокольни ударят в набат,
Нет большей чести, чем стоять с тобой рядом,
Мой неизвестный брат.
Когда все их плевки превратятся в выстрелы,
в связку ключей, открывающих дверь домой,
Нет большей веры, что всё-таки выстоим,
Брат неизвестный мой.
Когда они голодною саранчой,
С руганью и хихикая, как под закисью,
Щедро накормят нас нашей же землёй,
Нет большей чести, чем разделить с тобой трапезу.
Когда они пойдут рядами сквозь нас,
Наши дома сметая лавиной серости,
в сторону не отвести пылающих глаз
и взять тебя крепко за руку – нет большей верности.
И когда, наконец, озарит рассвет
Ветхие клети и бессильные плети,
Нет большей радости видеть,
как ты смеешься им вслед,
вдыхая этот сладкий утренний ветер.
Нет большей радости
помнить нашу мечту,
выбить из нас пытались они которую
но причастившись собственной
плотью и кровью во рту,
мы верили беззаветно и безоговорочно.
Нет большей радости из девятого круга
вернувшись всему вопреки,
обхитривши все силы тьмы,
новую страну обнять, как подругу
ждавшую всю ночь у окон тюрьмы.
Это и будет лучшей твоей наградой,
когда старое рухнет в пыль, как ворота ада,
как в пламени юной зари догорающий автозак.
Мой неизвестный брат, я целую твои глаза.
* * *
Когда выпадает шанс умереть,
я вспоминаю, Билли,
как иногда умеют смотреть
женщины, которые полюбили.
Сквозь звон серебра Иудин,
сквозь грозный гул Калиюгин
чьми глазами я только и буду
оплакан, отмолен и убаюкан.
Сквозь необратимостью наполненный
сладкий воздух.
Так август глядит в сентябрь,
и роняет звёзды.
Так тихие смотрят звери,
свернувшиеся у ног.
Так, наверное, смотрит Бог.
Будто одна свеча
и вдруг стало сто их.
Как костёр палача.
Я не стою того, не стою.
Наши души — бесплодные дней пустыри.
Не смотри, не смотри, не смотри.
Нет, смотри.
Смотри не мигая
на шелест минуток.
Смотри, дорогая,
смотри, я могу как.
Гуляю как круто
по самому краю.
Смотри, не могу как
и превозмогаю.
Видь меня тем,
кто отважен и несломим.
Сильным, живым,
видь меня таковым,
Всматривая в меня пыл
И хороня
Видь меня изо всех сил,
Видь меня
Сквозь необратимостью наполненный
сладкий воздух.
Как август глядит в сентябрь
и роняет звёзды.
Как тихие смотрят звери,
свернувшиеся у ног.
Как, наверное, смотрит Бог
сквозь звон серебра Иудин,
сквозь грозный гул Калиюгин.
Чьми глазами я только и буду
оплакан, отмолен и убаюкан.
Слава Малахов
Креативный директор и поэт, автор, идеолог и администратор паблика и музыкального ансамбля "Дореволюционный Советчик", родился в Луганске в 1985 году, жил в Таджикистане, России и Украине.