196 Views
* * *
Бога не существует. Страшно за Украину.
Вместо молитв предпочитаю стократно выговорить:
Точного попадания — каждому «джавелину»,
Поражения цели — каждому «стингеру»!
Я не слышу сирен, не голодаю, не стыну.
И, постыдно радуясь дню, погожему, мирному,
Всё твержу: попадания — каждому «джавелину»,
Пораженья летящей цели — каждому «стингеру»!
Один солдат — человек, а все вместе они — машина,
Живая сила противника, строчка в приказе изверга.
Пусть сработают сенсоры каждого «джавелина»,
Пусть окажется правильной наводка каждого «стингера».
«За кожну розбыту хатыну, за кожну вбыту дытыну!» —
Меч беспощадной мести вытягивается из ножен.
Поэтому: попадания — каждому «джавелину»!
Лучше бы — мир, конечно, но он уже невозможен.
(2022)
31 марта 2022 года
Вспоминаю последний приезд в Винницу. Задумываясь хорошенько,
Вижу Буг, фонтаны, построенные Порошенко,
Светомузыку, публику — и из сел, и местных,
Интуристов, говорящих по-польски и по-немецки,
Продавщиц, торгующих мороженым и пирогами…
Пусть горит земля у них под ногами!
Вспоминаю последний приезд в Винницу. Катер вниз по реке до Сабарова,
Улицу Пирогова — новое в контурах старого,
Водонапорную башню, превратившуюся в музей,
Беседку, в которой мы пировали в саду у друзей —
Ни сказать ничего, ни расслышать в еврейском гаме.
Пусть горит, пусть горит земля у них под ногами!
Вспоминаю последний приезд в Винницу. Давно, ещё до Майдана.
«Можу, мушу, бажаю» — особый привкус модальных
Украинских глаголов, утреннюю прохладу,
Школу на Хлебной улице — место, что было к аду
Близко, и к раю тоже, и где я умнел, вопреки программе.
Пусть горит, пусть горит, пусть горит земля у них под ногами!
(2022)
* * *
Ясно вижу — Москва веселится.
Масок нет. Улыбаются лица.
Ложи блещут, набиты кафе.
Ну а девушки! — милостью божьей
Все сияют, глазами и кожей,
Те — влюблённые, те — подшофе.
Бодр и праздничен город весенний,
Но под радужным блеском веселий
Проступает его естество.
Всё подмазано — кожа и глазки.
Нету лиц. Ухмыляются маски.
Жаль, не слышно сирен ПВО.
(2022)
* * *
Взрастившая головорезов
Страна мотострелковых рот,
Облицевав его железом,
На штурм послала этот сброд.
И супербуперполулюди,
Безумным полные огнём,
Из тысяч дьявольских орудий
Бьют в ненавистный чернозём.
Они туда пуляют, суки,
Где, в землю врытые, сидят
И тихо матерятся внуки
Тех, с кем ходил я в детский сад.
Им с каждым днём страшней и хуже,
Усталость копится в костях,
А я, отталкивая ужас
И преодолевая страх,
Твержу себе, что им удастся
Добраться до счастливых дней,
Перемолов чужую массу
И всё железо вместе с ней.
(2022)
* * *
Ирпень — это память о людях и лете.
Борис Пастернак
Для радости так мало надо:
Свет с вышины, погожий день
И — словно запах винограда:
«Враг потеснен, отбит Ирпень».
Я в ту войну не жил. И странно —
Что память, выкинув кульбит,
Звучит как голос Левитана:
«Товарищи, Ирпень отбит!»
Возможно горькое похмелье,
Но верю я (глубокий вдох),
Что фюрер сдохнет в подземелье
Как он уже однажды сдох.
(2022)
* * *
Наш опыт возрос и увидели мы:
Война оказалась страшнее чумы
И едкой, как запах бензина,
Ведь вырвался дух, что по сёлам лесным
Хранился под спудом — бочонком квасным,
И здесь медицина бессильна.
Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Как вывелся этот подвид дураков,
Настолько обманчивых с виду? —
Широк этот тип и отзывчив на вид,
Но с раннего детства на сердце таит
На хана Батыя обиду.
Обычно пассивен, но если припрёт,
Дубину возьмёт он, метнётся вперёд,
Свирепо глазами задвигав,
И чтоб ему меньше Батый досаждал,
Он вспомнит: Чернигов Батый осаждал —
И тоже осадит Чернигов.
Все с Zигом да с Vигом, ядрёная вошь,
Однако Чернигов опять не возьмёшь —
Ослабли Батыевы гены,
В шинке на Подоле не гаркнешь: «Гарсон!»,
А если и выйдет ворваться в Херсон,
То разве на крыльях измены.
Что сможет, сопрёт, что не сможет, взорвёт,
Без всякого броду огонь перейдёт,
И воду, и медные трубы.
С улыбкой на снимке — что твой голубок!
Лишь трупы у кромки — они не лубок,
Они настоящие трупы.
(2022)
Шаги
Приметы времени, подробности пространства
Наш мозг складирует бесцельно, про запас,
Видеокамерой охраны беспристрастной
На всякий случай подстраховывая нас.
Пока осмотришься, пока сведёшь в орнамент
Сигналы разные, очистив от трухи,
Глядишь — а форточка захлопнулась за нами,
И мы беспомощны, как детские стихи.
Когда бы магией владел, то к привороту
Я не прибегнул бы по тысяче причин,
Но уничтожил эту танковую роту,
Все десять злобных, огнедышащих машин.
Так уничтожил бы, чтоб ни огня, ни пепла,
Чтоб крылья мухе ненароком не обжечь,
Чтобы трава не опалилась, но окрепла
И отвердела, как записанная речь.
Лишь роту танковую — больше мне не надо –
Чтоб испарилась из сияющего дня,
А с остальною огнедышащей армадой
Тогда расправятся, я верю, без меня.
Собака белая о землю чешет спину,
С таким усердием катаясь на хребте,
Что всем клещам на ней одна дорога — сгинуть,
Найти забвение в природной пустоте.
Их надо выбросить из мира и из лета,
Кровососание — не метод, а разбой.
И нет гармонии, и нет нейтралитета:
Старайся, милая! — я рядом, я с тобой.
Так разогнался я, что капельками пота
Покрылся мелкими (я тот ещё герой…).
Работа мысли — это малая работа,
Но я надеюсь, тоже нужная. Порой.
(2022)
* * *
Хватит ли Киеву боеприпасов,
Хватит ли Харькову болеприпасов,
Хватит ли волезапасов Херсону,
Выдержать с воем ужасную зону?
Скоро ли волны страданья прервутся,
Скоро ли танки к Бердянску прорвутся,
Долго ли Карме шататься во мгле,
Скоро ли карлик запляшет в петле?
В чём искушение мысли постыдной,
В странной ли лёгкости жизни гибридной
Или в количестве жирных словес
Под покровительством мирных небес?
Можно ли, скорчившись под одеялом,
Путать большое и скорбное с малым,
Нощное, денное право служить
Собственным демонам в миску крошить?
Совестно смешивать случаи в кучу,
Сравнивать с Бучей домашнюю бучу.
Что же мне делать? Ведь я не имею
Права не делать того, что умею.
Может быть, так я рассудок теряю?
Сутки за сутками все повторяю:
Скоро ли танки прорвутся к Джанкою,
Долго ли бою тянуться с Ордою?
(2023)
* * *
Не все борцы за русскую культуру
Руками машут, проявляя прыть,
Не все они орут про скрепы сдуру
И заявляют: можем повторить.
Нет, есть и те, кому взаправду плохо,
Кто, как и мы, испытывают страх,
Но всё же их спасают от упрёка
Ахматовские мальчики в глазах.
Я их могу понять, хоть и не сразу,
Лишь выслушав заступников, пойму:
За них просили младший Карамазов,
И князь Андрей, и бедная Муму.
Я знаю, как им трудно, этим дядям,
Я помню — почему и от чего.
Возможно, если мы к столу присядем,
То, выпивши, почувствуем родство.
Но непреложен распорядок действий:
Сначала, гады, возвращайте Крым.
А совместим ли гений со злодейством,
Мы после как-нибудь поговорим.
(2023)
* * *
В Германии
Между 1933-м и 1945-м годом
Издавались прекрасные монографии
О Шиллере и о Гёте,
Выходили сборники стихотворений,
Появлялись повести и романы.
И только отсутствие интернета
Не позволяло в то время хорошим немцам
Оставлять восторженные комменты
И щедро разбрасывать свои «сердечки».
Хорошие немцы не хотели войны (упаси Боже!),
Они просто радовались успехам родной культуры.
И ведь правда: нигде не умели так издавать книги,
Как у них в Германии.
А культура Третьего Рейха
Казалась им явлением незначительным, преходящим.
Хотя принято говорить, что последней умирает надежда,
Язык, вероятно, ещё более жизнеспособен.
(2023)
По присланной ссылке на ютьюб
По мненью Татьяны Черниговской в первую очередь люди — глупы,
А злобны — в придачу.
Я верю: когда я глупею, во мне просыпается внутренний жадный упырь
И ставит задачу.
Татьяне Черниговской сильно не нравится либерализм молодых,
Лишённый пределов.
Я слушаю и вспоминаю Коржавина: он был похожим — из страстных, святых
Реакционеров.
Черниговская говорит, что без Бога, без вечности жить бы она не смогла,
Что вера — условье.
Её собеседник согласен, он знает историю: вовсе не мрачная мгла
Всё Средневековье.
Берутся за Дарвина: тот, как известно, священник — и Господа упоминал
На каждой странице,
И благодарил, что природный изменчивый мир человеком Творец увенчал,
Позволив развиться.
И кванты затронуты мельком, и доводы Рассела против религии освещены —
Всерьёз, не для вида.
Беседа, как ясно по стилю и разным деталям, ведётся ещё до войны,
Но после ковида.
Поэтому, видимо, слушать сегодня до боли мучительно. Сломана жизнь,
И споры нелепы,
Раз мерзкие варвары тоже считают, что целятся в либерализм,
Воюя за скрепы.
И христолюбивое воинство с ботоксным ханжеским лживым царём —
Да, средневековым —
И замыслом грязным, и грязной водою, и грязным огнём,
И матерным словом —
Стремятся сломать, задушить, уничтожить любые живые ростки
Пшеницы и воли.
Пределы разбиты — и это пределы отчаянья, горя, тоски,
Страданья и боли.
Неужто пора не пришла обнулить византию убийц, и святош, и менял —
Всю тундру без краю?
К Черниговской глупо цепляться. А что бы сегодня Коржавин сказал,
Не знаю. Не знаю.
(2023)
* * *
Раньше мир был плотным и хрустящим,
Полным то восторгом, то тоской,
Пахло гарью от листвы горящей –
Горьковатой грустью городской.
Что-то шелестело под ногами,
Что-то щебетало по кустам.
Знали: глотки резали в Афгане,
Утешались — что не здесь, а там.
Заслониться от судьбы не силясь,
Жили, полагаясь на авось.
Близко-близко в воздухе носилось
Страшное. Но как-то обошлось.
А потом — размякло. Полетели
Годы. Только в памяти — зола.
Мир тогда был звонче и плотнее.
Может быть, фактура помогла.
Но теперь — на выхлопе, на сбросе,
Слуги сна, заложники жары…
Хорошо, что с нас уже не спросят.
Хорошо, что мы уже стары.
(2022)